(заглядывая в книжные новинки) новая книжка Линвуда Баркли! А я только на днях с печалью думала, что все уже прочитала. Новая книжка Карины Деминой! про внучку Берендееву. Книжка про Джека Николсона. Хм.
Жанна Браун "Зорькина песня". Очень любила эту книжку в детстве, сейчас ужасно обрадовалась, когда уловила ее в озоновской буккниге. А то почему-то не издают. Сюжет: начало войны где-то на Украине, фронт стремительно приближается. У маленькой Зорьки родители уходят на фронт, бабушка отказывается эвакуироваться, не хочет оставлять парализованную боевую подругу. Поэтому Зорьку помещают в детдом. Дальше - эвакуация, тяжелая дорога в теплушках, обустраивание на новом месте - в Казахских степях... учеба, работа в колхозе... И - несмотря на войну и голод - вечные детские-школьные проблемы. Врастание в коллектив, взаимоотношения со сверстниками и воспитателями. Несмотря на то, что книжка кондово-советская, с развернутым красным знаменем и нарисованными от руки плакатами, среди персонажей царит полная пестрота. Тут и подвижники педагогического дела, директор Коля-Ваня (дети прозвали, так-то Николай Иванович) и воспитательница Вериванна, и грубый, жестокий воспитатель Крага, который козыряет тем, что получил боевое ранение в первые дни войны, что как бы позволяет ему наводить свои порядки. Добрая девушка Маря (нянечка?), которая тут нарасхват и на все руки - и на руках покачать, и на кухне сготовить, и в прачечной управляться. И среди детей тоже - столько разных лиц и характеров. Воздушная и строгая девочка-балерина Даша Лебедь, маленькая зашуганная Нина-Лапочка, упорная Анка, бедовая цыганка Галка-Лях, жадная и подлая староста Наташа, которая доносит на всех воспитателю... Мальчишки, с которыми то вражда, то дружба, то совместные выступления против общих неприятелей... Ну, и сама Зорька, конечно, у которой вечно возникают какие-нибудь безумные идеи и фантазии, из-за чего она то и дело влипает в неприятности. Книжка маленькая - действие происходит где-то от начала войны до весны 1942 года. Еще идет самый тяжелый период войны, в детдоме не получают никаких известий о судьбе родных (у кого они еще остались). Но Зорька твердо уверена, что война вот-вот закончится, все вернутся благополучно домой, потому что иначе как же? И заберут не только ее, но и ее новых друзей. Как же иначе... Странно меняется восприятие по сравнению с детским - сейчас мне гораздо тяжелее дались эти мимолетные военные метки. Должно быть, с тех пор я набрала материала из документалки. Так что, к примеру, когда в начале упоминают о бабушке, которую уговаривают ехать в эвакуацию, потому что "вы же понимаете, у вас в семье все коммунисты", а она отказывается ехать, потому что должна присматривать за парализованной подругой-комиссаршей - вот сейчас сто процентов понимаешь, что они обе погибнут в оккупации... коммунистки же... Или этот пронзительный эпизод, когда Зорька поет раненым красноармейцам и даже не понимает, что кто-то умирает у нее на глазах... читать дальше "Маря в спортивной майке и лыжных шароварах шагала по вагону вокруг печки, как на физкультурном параде, и колотила поварешкой по кастрюле. - А ну, подъем, подъем! - выкрикивала она. - Вставайте, девоньки, сейчас стоянка начнется, кипяточку наберем! - Опять сухарики жевать! - пробурчала Наташа. - Надоело! Маря перестала стучать. Пригорюнилась. - И то правда... А что делать, если продукты кончились? - На станции требовать. Мы дети, нам все лучшее положено давать! Галка уселась на нарах, свесила ноги в рваных чулках. - Точно! - хриплым со сна голосом сказала она. Откашлялась и добавила солидно: - Дети - цветы жизни. - Тю на тебя! - Маря вся заколыхалась от смеха. - Колючка ты нечесаная, а не цветок. Парни сами себе рубахи стирают, а ты чулок зашить не можешь и еще требуешь. Где ж тебе возьмут лучшее-то? Вот приедем на большую станцию, отоваримся. Опять вам суп сварю. Потерпите трошки. И, уперев руки в бока, крикнула требовательно: - А ну, давай поднимайся! Совсем разленились, бисовы дочки! Целыми днями сидят нечесаные, немытые. Куда такое годится?!"
"В вагон влез незнакомый парень. Тонкий черный парень в зеленом стеганом халате, стянутом на узких бедрах кожаным ремнем, в красной железнодорожной фуражке. Он остановился у двери, щуря узкие длинные глаза. - Приехали, здрасти, - скаля в улыбке крупные зубы, сказал он и чихнул. - Уй-юй, какой пиль поднял! Давай быстро собирай вещи, вагон надо! Ваш директор арба пригнал... Маря уперла руки в бока, тряхнула головой так, что коса раскрутилась, рассыпалась по плечам. - А ты кто такой? Чего командуешь? - грозно спросила она, наступая на парня. Парень уставился на Марю восхищенным взглядом, улыбнулся еще шире и ухватился руками за пояс. - Начальник я! - гордо сказал он, выставив вперед ногу в мягком кожаном сапоге. - Какой еще начальник? - Станции начальник! - парень поправил фуражку и повел рукой на скученные домики вдалеке. - Станция Берекельде. Быстро, быстро надо. Вагон надо. Один приехал, другой уехал, что поделаешь, война! Зорька слезла с нар и с любопытством уставилась на парня. -Берекельде - это уже эвакуация? - Уй-юй, какая худая кызымка! - начальник покачал головой. - Совсем худая... Ничего. Кушать будешь бишбармак, лепешку... живот во-от такой будет! - он вытянул руки и округлил их. - Как большой арбуз будет. Хорошо?"
"Зорька приободрилась. Раз Николай Иванович улыбается, значит, все не так плохо. Она встала и прошлась по комнате, разглядывая корешки книг на грубых деревянных полках вдоль стены. - Сколько у вас книг! Смотрите... Пушкин! - Ты читала Пушкина? - спросил Николай Иванович. - Ага. Мне еще мама читала сказки. И в школе уже проходили. Учительница говорила, что Пушкин был из бедной дворянской семьи. Его родители все время ездили по театрам и балам, и Пушкин был предоставлен сам себе... Жалко, правда? Саша изумленно взглянул на Зорьку и, не выдержав, засмеялся. Николай Иванович тихо охнул и прикрыл глаза. - Николай Иванович, а почему мне "Пиковую даму" нельзя читать? Я взяла в библиотеке, а Кра... Степан Федорович отнял. Как закричит: "Кто тебе позволил такие книги читать?" Только я все равно прочла, потихоньку. Совсем неинтересная. - Вот видишь... тебе можно все читать... Только есть такие... книги, которые ты еще просто не сможешь... понять. Прочтешь, книга... покажется тебе неинтересной... и ты потеряешь для себя... прекрасную книгу... понимаешь?"
Прилагаю усилия к чтению Линча. Пролог кое-как одолела, слегка пришла в себя, стала вникать в текст... Интерлюдия. После первой главы. Опять флэшбэк в детство ГГ. Да что же это такое! Автор шизанулся что ли? Он собирается метаться в детство после каждой главы? Пролог - 34 страницы. Первая глава - очень неторопливая - 37 страниц. Интерлюдия - 30 страниц. Да тут же облезть можно. (посылает проклятия моде на нелинейное повествование)
(лазая в ЖЖ) помните умопомрачительную историю про американку, которую староверы 15 лет держали в своем скиту в Сибири, пока ей наконец не удалось сбежать в Америку? Интрига проясняется! Оказывается, как там пишут в новом посте (он гуляет по ЖЖ), эту историю со слов американки записал некто Егор Сковорода. А вот что он пишет сам о себе на Снобе.
Писал для разных изданий в диапазоне от «Известий» (простите) до «Новой газеты» и The New Times, ушел из «Русской планеты» из-за Крыма и упадка; во время «болотного дела» думал уже поселиться в суде, но там скамейки очень жесткие
(лазая в ЖЖ) вспоминают Нину Андрееву. Как раз в эти дни она в годы перестройки выступила со своей программной статьей.
Эх... Да уж, помню. Смеялись все над ней. Типа - посмотрите, какая дура, доказательство того, что совок выродился. В то же время как раз Гребенщиков ездил на поезде и благостно пел, что "по новым данным разведки мы воевали сами с собой". То есть, никаких врагов у нас нет, кругом все только мечтают с нами дружить и помогать. Ну, у Гребенщикова все замечательно. Хорошо наездил.
Заглянула в Баскин-Роббинс, а там предлагают мороженое с шампанским... Абрау-Дюрсо называется. Такие розовые шарики... Ну, не знаю, как оно походит на это самое Абрау-Дюрсо, но вкус оригинальный. Для мороженого. (с запоздалым озарением) надо было попросить из них коктейль сделать! Но коктейли дорогие у них.
Марек Эдельман "Бог спит". Маленькая книжечка, но материал интересный. Собственно, это интервью... дополненное различными отзывами и эссе касательно автора. Итак, Марек Эдельман... один из руководителей восстания в Варшавском гетто (как тут подчеркивается, единственный, кто выжил). Энергичный деятель медицины (тут я не очень уловила детали, но - доктор). Диссида. В смысле, всегда против власти, неважно, какая она. Он был против нацистов (само собой), против коммунистов, против СССР и против режимов в Польше, того или этого... Против США (или, по крайней мере, американской экспансии). Может, тогда еврейское государство? Но он и против Израиля тоже. Что надо было человеку, не очень поняла. (подумав) Может быть, тут можно так сказать - человек в свое время твердо решил не думать и не чувствовать. В плане того, что не забивать себе этим голову, а действовать. Это позиция, это я понимаю... В общем, жизнь так складывалась, что надо было все время действовать, действовать, действовать... что в боевых еврейских отрядах, что в медицине. Если сидеть и думать, то можно и потерять все. А если еще и позволить себе чувствовать - так и вообще свихнуться можно. Здесь есть рассказ про гетто и про восстание. Тут и рассуждать нечего - это жутко. Но, приходится употреблять расхожую фразу - все не так однозначно... Все-таки, в то время, когда евреев убивали, как едко замечает автор, значительная часть поляков каталась на карусели и с интересом наблюдала за пожаром. Значительная часть поляков весьма охотно сама истребляла евреев до войны, во время войны и после войны. Оказывается, в Польше и после войны проходили еврейские погромы! Не знала об этом. Странно, что передовая мировая общественность так пристоналась о событиях в Венгрии и в то же время как-то не заметила проходившие где-то в то же время еврейские погромы в Польше... И, что характерно, те же самые люди, которые в этом участвовали или не замечали, потом спокойно работали бок о бок, также спокойно писали доносы. Возможно ли это все прочувствовать? Что будет в результате?.. В то же время, если не думать, то можно и унестись куда-то... Как вот тут автор в свое время призывает НАТО ввести войска в Югославию и, как я поняла, одобряет все это. Так бомбежки гражданского населения совсем других регионов как помогают усмирению конфликта? Или, как он мельком упоминает, что - СССР вот, значит, не помогало материально коммунистическим ячейкам в Польше. СССР не помогало материально коммунистическим ячейкам в Польше в 1942 году! Странно!! почему бы это могло быть??? Ну, если человек и в 90 лет усиленно этого не понимает, то, я полагаю, это только целенаправленные усилия. В общем, что тут скажешь - время было сложное, люди были сложные... Время и сейчас не сильно простое, и люди, наверно, тоже, что тут поделаешь.
"Один мальчик, заметно волнуясь, спрашивает у Эдельмана: - Вы верите в Бога? 89-летний Марек Эдельман отвечает: - Оставьте его в покое. Он спит." читать дальше Эдельман: "Чтобы прикончить человека, вовсе не обязательно его застрелить."
"Я не перестаю задавать себе вопрос: что значит быть евреем? И что значит быть евреем после Холокоста? Забыть? Простить? Отомстить? Поверить, что такое никогда больше не случится?"
"В нашей религии нет однозначного ответа на вопрос, где был Бог во времена Холокоста."
"Да не будет у тебя других богов, кроме меня", - в этой фразе слышится и другой голос. Начиная, по меньшей мере, с эпохи Просвещения так обращается к нам наука."
"Ему хотелось, чтобы медсестрами были очень красивые женщины: пуская пациенту кажется, будто над ним склоняется ангел."
"Достаточно один раз в жизни увидеть солнце, чтобы впредь подсознательно отдавать себе отчет в том, что, когда наступит конец, не будет уже ничего."
"Человеческий вид пытается спастись. Вот в чем его сила."
"Плохие люди заслоняются чем угодно. В том числе и Господом Богом."
"Можно не верить в Бога, но не верить в Сатану - это уже чистое безумие."
Эдельман: "Конечно, были такие, кто стоял в гарнизонном костеле и, видя горящее гетто, плакал, но их было мало. Остальные рядом катались на карусели."
Эдельман: "Когда трое видят одно и то же, каждый видит это по-своему."
Эдельман: "Да весь Муранов стоит на развалинах. Пойдите в кинотеатр "Муранов" - вход в него намного ниже соседних домов. Развалины не вывезли из Варшавы, только слегка утрамбовали и сверху поставили новые дома, целый район. Когда строили банк на углу Дюбуа и Заменгофа и стали рыть котлован под фундамент, приходилось то и дело прерывать работу, потому что экскаватор вместе с обломками и землей зачерпывал человеческие кости. Как-то я зашел к знакомой журналистке. Гляжу, а у нее на полке фигурки евреев с бородами, в лисьих шапках, - кажется, такие продают под Краковом на ярмарках. Я спросил, откуда они у нее, и она сказала, что боится здешних духов и по ночам, когда ей страшно, смотрит на этих евреев: раз они тут стоят, значит, живы... Все-таки некоторые понимают, что живут на кладбище, и им страшно."
Эдельман: "Доносчиков я не боялся, потому что от них узнавал о себе больше, чем они обо мне."
Эдельман: "Спрашиваете: что я тогда чувствовал? Да вы вообще не понимаете, какое это было время. Чувствовал ли я что-нибудь? Если что-то чувствуешь, нельзя ничего делать. Сначала делаешь, а потом уже чувствуешь. Надо просто хорошо делать свое дело."
" - В гетто была водка? - Разве в Польше хоть где-нибудь водка недоступна? Вы прямо как дети."
Эдельман: "Те, у кого имелись патроны для пистолетов, были убеждены, что им принадлежит весь мир."
Эдельман: "Ну как с вами говорить, если вы не понимаете, что такое голод?"
"Я считаю, что важно верить в Бога. И еще важнее - верить Богу, чтобы пройти по жизни так, как Бог учит. Но самое важное, чтобы Бог мог верить в тебя. Верить, что ты не струсишь, не убежишь, не предашь."
Эдельман: "Антиеврейские настроения возникали даже из-за того, что считалось, будто евреи, как бараны, покорно идут на бойню. Раз позволяют себя убивать, значит, сами виноваты."
Эдельман: "Перед немецким постом у выхода из гетто стоят человек двести поляков, которые хотят задешево купить одежду, простыни, полотенца - евреи продавали все это за гроши, за мешок картошки."
Эдельман: "Если общество борется за то же самое дело, что и маленькая группа, у которой есть десять пистолетов, и она стреляет, то вместе они победят."
Эдельман: "Человек совершает хорошие или плохие поступки, искренне веря, что именно так надо поступить. Моя обобщенная заповедь могла бы гласить: всегда все делай из искренних побуждений. Если искренне веришь, что поступить нужно только так, то совесть твоя чиста - даже если у тебя ничего не получилось."
Чего-то прямо выглядит, как будто опять катимся к 90-м. Помню, мы тогда ездили в область на учебу, так один из преподавателей нас любил приветствовать - "ну, как там нынче дела в нашем Чикаго?"
Дельфина де Жирарден "Парижские письма виконта де Лоне".
"На этой неделе не произошло ничего особенно примечательного: в Португалии случилась революция, в Париже назначили министров, на Бирже упали котировки, в Опере поставили новый балет, в саду Тюильри показались два капота из белого атласа."
"Топить камины в сентябре, если на улице уже холодно, - это еще куда ни шло, но обряжаться в атлас, когда зима еще не наступила, противно природе."
"Иные утверждают, что Париж сделался скучен; нам, напротив, представляется, что жить в нем нынче весьма приятно: знакомых нигде не встретишь, город нынче населен одними провинциалами. Чувствуешь себя, как в путешествии, но при этом наслаждаешься всеми удобствами собственного жилища. Тот, кто изучает Париж в это время года, проникается любовью к этому городу, потому что встречает здесь только тех людей, которые от него в восхищении; по улицам бродят толпы восторженных зевак; это прелесть, что такое: зеваки заморские, зеваки заграничные, зеваки зарейнские, все, кроме зевак замогильных, как выразился бы господин де Шатобриан, - впрочем, не станем ручаться, что кто-нибудь из этих последних не замешался в уличную толпу."
"Человек скучающий занимает так много жизненного пространства! его присутствие так обременительно! своими всхлипами и зевками он поглощает столько воздуха!"
"Те, у кого много ума, ничуть не более щедры, чем те, у кого много денег."
"Настоящая комедия разыгрывается в зрительном зале, когда на сцене представляют добродетельную драму."
"Французская публика более всего чувствительна к лести и любит тех художников, которые изображают ее наименее близко к истине. Истины французская публика боится как огня. Ее влекут чудовища в любом роде - чудовища преступные и чудовища добродетельные. Видеть людей такими, как в жизни, переменчивыми и непостоянными, она не желает. Ей потребны воплощения абсолютного добра или абсолютного зла."
"То был один из тех разговоров, в котором собеседники судят друг о друге не только по тому, что говорят, но и по тому, о чем предпочитают умолчать."
"Все обсуждали последнюю новость - что никто не покусился на жизнь короля."
"Слава не приносит процентов; нет нотариуса, который бы взялся составить опись лавровых венков." читать дальше "Как ни прискорбно, приходится признать: есть мода на платье, и есть мода на добродетели, из чего кое-кто, пожалуй, сделает вывод, что и добродетели есть не что иное, как украшения. Иные добродетели устарели настолько, что могут повредить человеку светскому; некогда твердость слыла добродетелью королей, сегодня ее именуют королевским произволом; некогда милосердие казалось прекрасным в любых обстоятельствах, сегодня в нем видят политическую ошибку, и самый ничтожный из министров не прощает королю, дерзнувшему помиловать преступника без согласия кабинета. Некогда люди отличали добро от зла по наитию, сегодня они тратят на изучение этого вопроса целую жизнь, да и то благородным душам случается допускать ошибки."
"Нас уверяют, что на смену хорошим манерам пришли добрые дела, и это очень кстати. Нашим нравам король-гражданин пристал больше, нежели король-джентльмен. государственный корабль больше никогда не будет великолепным парусником, бороздящим морскую гладь по прихоти ветров; отныне это тяжелый пароход, груженный углем и картошкой, отплывающий точно по расписанию и с такою же точностью прибывающий в пункт назначения."
"Остерегайтесь мелочных умов, мелочных советов и мелочных дрязг! От глаз того, кто спустился в долину, самый крошечный кустик может скрыть гору, зато между самыми высокими деревьями всегда виднеется небо."
"Ах, боже мой! что у нас за страна! Каждые полгода то покушение, то казнь - право, это скучно."
"Последние два дня со всех сторон слышатся только две фразы: мужчины восклицают "Какой стыд!", а женщины - "Бедная королева!". О, жалкая страна, где народ жалеет королевскую власть."
"... Ведь скоро Новый год; все мы отправляемся за дешевыми безделушками, которые велит покупать разум, и при этом с сожалением смотрим на все то, что нам действительно нравится и что разум покупать не велит."
"Когда же мы научимся подражать с умом? Когда наконец догадаемся, что обычай, который делает честь одному, другого способен лишь выставить в смешном свете?"
"Если для богача жизнь в роскоши - долг и обязанность, то для человека с малым достатком такая жизнь есть поведение антиобщественное."
"Первая обязанность правосудия - беспристрастие."
"В Сен-Жерменском предместье устраивают скромные вечера для немногих и тщательно избегают всего, что хоть как-то напоминает бал; например, здесь не танцуют - но вальсируют; вальс - это более печально и более прилично; это, можно сказать, дело случая. Кто-то, например, садится к роялю и начинает наигрывать вальс просто так, потому что мелодия нравится; тут все приходят в восторг, просят сыграть этот вальс еще раз и восторгаются еще громче; меж тем единственный способ воздать должное вальсу - это начать вальсировать; сказано - сделано, и вот вам контрабандные радости: бала никто не устраивал, приглашений никто не рассылал, ну а если юные девицы невзначай сделали несколько туров вальса - что же в этом дурного?"
"Поскольку у нас все убеждены, что если тебе нечего сказать - это еще не причина для того, чтобы ничего не говорить, то, когда новостей нет, их изобретают."
"Найдутся упрямцы, которые, увидев вас, скорее согласятся поверить, что вы воскресли, чем признать, что напрасно принимали на веру россказни о вашей смерти."
"Говорить ради того, чтобы говорить - это чистое безумие. Вы ведь не поете, если у вас нет голоса, отчего же вы почитаете необходимым беседовать, не имея предмета для беседы?"
"Шум, производимый другими, всегда утомителен."
"Нынче любовь стала делом случая; любят того или ту, с кем чаще видятся; чтобы далеко не ходить, выбирают из узкого круга ближайших знакомых."
"Мы слишком эгоистичны для того, чтобы иметь фантазию; дело в том, что фантазировать может лишь тот, кто способен забыть себя, мы же в этом отношении все поголовно отличаемся превосходной памятью."
"... Борьба с толпой, которая во Франции именуется танцами."
"Несколько комплиментов достанет, чтобы превратить забавного болтуна в автора с великими притязаниями. Мы искренне убеждены, что чересчур быстрый успех погубил больше талантов, нежели самые незаслуженные напасти."
"Парижский свет делится на две совершенно несхожие половины, на два общества, которые так же далеки одно от другого, как две разные секты, так же чужды одно другому, как две враждующие армии; единственное, что их связывает, это неизменное взаимное презрение; но удивительнее и любопытнее всего, что каждая из сторон пользуется одними и теми же словами для выражения мыслей самых противоположных."
"Давеча одна хорошенькая женщина сказала, что скоро откроет двери своего салона, но ни за что не станет приглашать женщин старше тридцати. "Отлично придумано, - согласилась ее кузина, - но поторопись, через год ты уже не сможешь пригласить саму себя". Кузина есть не что иное, как наказание Божье."
"Кругом мы видим множество неизвестных мехов, включая домашнего горностая, от которого мы советуем держаться подальше. В этом году было выдумано множество диких животных, о которых естествоиспытатели не имеют ни малейшего понятия, фантастических животных из породы муфт."
"Человеку случается притворяться не только святошей, но и шалопаем, и невозможно сказать, какой из этих обманов более труден и более преступен."
"Любовь к портретам полезна хотя бы тем, что дает работу множеству живописцев."
"Сюжет показался нам очень смелым; мы-то всегда ищем новые идеи, и потому нам кажется, что для изображения вещей, всем давно известных, потребно куда больше смелости, чем для изобретения вещей самых невероятных."
"... Здоровье без жизни - вещь более чем сомнительная. Если вы толстый и красивый, но мертвый, проку от вашей красоты не будет."
"Неверность - то же, что смерть; она или есть, или ее нет."
Ненавижу введения, предисловия, прологи. Психоз прогрессирует - как открою книжку, как увижу идиотский пролог, не имеющий ни цели, ни смысла, так меня просто от этой книжки начинает воротить. Интересно, как наука психология объясняет этот казус.
(да-да, это я книжку Линча получила и открыла... Пролог, нафиг. Детство Локки Ламоры. Зачем, для чего? Что ли читатели до того не знали про его детство? что ли про него не говорилось в предыдущих книгах? Зачем. Тут. Пролог. Про детство. Специально. ) (Также бесит, что в новом переводе Локки превратился в Локка. Не воспринимаю. Ну, это я понимаю - эффект запечатления. )
(лазая в ЖЖ) а вот кстати - хотя Вершинина уже давно невозможно читать, но опрос интересный. (к тому же, это и не он придумал).
Кризис "искусства для масс" в Российской Федерации
- Отражение интеллектуально-культурного уровень "элит" - Отражает интеллектуально-культурного уровня электората населения - Отражение общего, системного кризиса - Сознательная технология оглупления масс - Никакого кризиса нет, фильмы и прочие поделки эпохи "совка" - дерьмо, а то, что теперь, - настоящее искусство
Лично у меня колеблется между третьим и четвертым...
(лазая в ЖЖ) я фигею, дорогая редакция... Пост в ЖЖ - о свежеизданной книге в Литве насчет того, как литовцы убивали евреев во время войны и сотрудничали с нацистами. Пост уже какое-то время гуляет по ЖЖ. Решила просто в комменты заглянуть - там гибель рассудка.