Привидение кошки, живущее в библиотеке
А.П.Чехов. Письма.
«Еду я по сахалинскому тракту на вольных. Проехал уже 715 верст. Обратился в великомученика с головы до пяток.»
«Сам Иртыш не ревет и не шумит, а издает какой-то странный звук, как будто под водой стучат по гробам.»
«По-моему, лучше босиком ходить, чем в дешевых сапогах. Представьте мое мучение! То и дело вылезаю из возка, сажусь на сырую землю и снимаю сапоги, чтобы дать отдохнуть пяткам. Как это удобно в мороз! Пришлось купить в Ишиме валенки… Так и ехал в валенках, пока они у меня не раскисли от сырости и грязи.»
«Чай в дороге – это истинное благодеяние. Теперь я знаю ему цену и пью его с остервенением.»
«Боже мой, как богата Россия хорошими людьми! Если бы не холод, отнимающий у Сибири лето, и если бы не чиновники, развращающие крестьян и ссыльных, то Сибирь была бы богатейшей и счастливейшей землей.»
«Вода захватила людей и скот, и я вижу, как бабы плывут в лодках на острова доить коров.»
«До тигров я еще не доехал. До сих пор из пушных зверей в Сибири я видел только очень много зайцев и одну мышь.»
читать дальше
«Здешние природа и человек мало чем отличаются от российских. Оригинальны только река Енисей и тайга, но о них можно только рассказать, а не писать, ибо письмо слишком не просторно для этого.»
«В дороге одет я был таким сукиным сыном, что даже бродяги косо на меня посматривали.»
«… Я не ехал, а полоскался в грязи. Зато и ругался же я! Мозг мой не мыслил, а только ругался.»
«… Дым от лесных пожаров и пыль; пыль во рту, в носу, в карманах; поглядишь на себя в зеркало, и кажется, что загримировался. Когда по приезде в Иркутск я мылся в бане, то с головы моей текла мыльная пена не белого, а пепельно-гнедого цвета, точно я лошадь мыл.»
«Конечно, неприятно жить в Сибири; но лучше быть в Сибири и чувствовать себя благородным человеком, чем жить в Петербурге и слыть за пьяницу и негодяя.»
«Сибирь есть страна холодная и длинная Еду, еду и конца не видать. Интересного и нового вижу мало, зато чувствую и переживаю много. Воевал с разливами рек, с холодом, с невылазною грязью, с голодухой, с желанием спать… Такие ощущения, которые в Москве и за миллион не испытаешь. Тебе бы надо в Сибирь! Попроси прокуроров, чтобы тебя выслали.»
«Я писал вам, что горы около Красноярска похожи на Донецкий кряж, но это неправда; когда я взглянул на них с улицы, то увидел, что они, как высокие стены, окружают город, и мне живо вспомнился Кавказ. А когда перед вечером, уезжая из города, я переплывал Енисей, то видел на другом берегу совсем уж Кавказские горы, такие же дымчатые, мечтательные… Енисей широкая, гибкая, быстрая река; красавец, лучше Волги. И паром через него замечательный, хитро устроенный, плывущий против течения; об устройстве сей штуки расскажу дома. И горы, и Енисей подарили меня такими ощущениями, которые сторицею вознаградили меня за все пережитые кувыр-коллегии и которые заставили меня обругать Левитана за то, что он имел глупость не поехать со мной.»
«Вчера ночью совершал с офицерами экскурсию по городу. Слышал, как кто-то шесть раз протяжно крикнул «караул». Должно быть, душили кого-нибудь. Поехали искать, но никого не нашли.»
«Получали ли из мелких городов мои открытые письма? Берегите их: по ним буду судить о скорости почты.»
«Береза здесь темнее, чем в России, зелень ее не так сентиментальна. Масса черемухи, которая заменяет здесь и сирень, и вишню. Говорят, что из черемухи отличное варенье. Ел ее маринованную, ничего себе.»
«Едут со мною два поручика и военный доктор. Они получили тройные прогоны, но все прожили, хотя и едут в одном экипаже. Сидят без гроша, ожидая, когда интендантство даст им денег. Милые люди. Получили прогонов по 1500-2000р., а дорога каждому из них обойдется дешевле грибов. Занимаются тем, что распекают всех в гостиницах и на станциях, так что с них страшно деньги брать. Около них и я плачу меньше, чем обыкновенно.»
«Сегодня первый раз в жизни видел сибирского кота. Шерсть длинная, мягкая, нрав кроткий.»
«Думаю до 35 лет не приниматься ни за что серьезное, хочется попробовать личной жизни, которая у меня была, но которой я не замечал по разным обстоятельствам.»
«Так как не бывает ничего такого, что бы не кончалось, то я ничего не имею против ожиданий и ожидаю всегда терпеливо.»
«Весь вечер искали по деревне, не продаст ли кто курицу, и не нашли… Зато водка есть! Русский человек большая свинья. Если спросить, почему он не ест мяса и рыбы, то он оправдывается отсутствием привоза, путей сообщения и т.п., а водка между тем есть даже в самых глухих деревнях и в количестве, в каком угодно. А между тем, казалось бы, достать мясо и рыбу гораздо легче, чем водку, которая и дороже, и вести ее труднее… Нет, должно быть, пить водку гораздо интереснее, чем трудиться ловить рыбу в Байкале или разводить скот.»
«В дороге надо быть непременно одному. Сидеть в повозке или комнате со своими мыслями гораздо интереснее, чем с людьми.»
«Идет дождь, на озере туман, есть ничего не дают; тараканов и клопов сколько угодно. Вообще не жизнь, а оперетка. И скучно, и смешно.»
«Селенга – сплошная красота, а в Забайкалье я находил все, что хотел: и Кавказ, и долину Псла, и Звенигородский уезд, и Дон. Днем скачешь по Кавказу, ночью по Донской степи, а утром очнешься от дремоты, глядь, уж Полтавская губерния – и так всю тысячу верст.»
«Берега у Шилки красивые, точно декорация, но увы! Чувствуется что-то гнетущее от этого сплошного безлюдья. Точно клетка без птицы.»
«Вообще говоря, от Байкала начинается сибирская поэзия, до Байкала же была проза.»
«Если бы я был миллионером, то непременно имел бы на Амуре свой пароход.»
«В уборной живет ручная лисица-щенок. Умываешься, а она сидит и смотрит.»
«А какой либерализм! Ах, какой либерализм! На пароходе воздух накаляется докрасна от разговоров. Здесь не боятся говорить громко. Арестовывать здесь некому и ссылать некуда, либеральничай сколько влезет. Народ все больше независимый, самостоятельный и с логикой. Если случается какое-нибудь недоразумение в Усть-Каре, где работают каторжные (между ними много политических, которые не работают), то возмущается весь Амур. Доносы не приняты. Бежавший политический может свободно проехать на пароходе до океана, не боясь, что его выдаст капитан. Это объясняется отчасти и полным равнодушием ко всему, что творится в России. Каждый говорит: какое мне дело?»
«Описывать такие красоты, как амурские берега, я совсем не умею; пасую перед ними и признаю себя нищим. Ну как их опишешь?»
«Я в Амур влюблен; охотно бы пожил на нем года два. И красиво, и просторно, и свободно, и тепло. Швейцария и Франция никогда не знали такой свободы. Последний ссыльный дышит на Амуре легче, чем самый первый генерал в России.»
«По Амуру живет очень насмешливый народ; все смеются, что Россия хлопочет о Болгарии, которая гроша медного не стоит, и совсем забыли об Амуре.»
«…Я здоров, хотя со всех сторон глядит на меня зелеными глазами холера, которая устроила мне ловушку.»
«Я видел ВСЕ, стало быть, вопрос теперь не в том, что я видел, а как видел.»
«Кстати сказать, я имел терпение сделать перепись всего сахалинского населения. Я объездил все поселения, заходил во все избы и говорил с каждым; употреблял я при переписи карточную систему, и мною уже записано около десяти тысяч человек каторжных и поселенцев. Другими словами, на Сахалине нет ни одного каторжного или поселенца, который не разговаривал бы со мной. Особенно удалась мне перепись детей, на которую я возлагаю немало надежд.»
«Присутствовал при наказании плетьми, после чего ночи три-четыре мне снились палач и отвратительная кобыла.»
«Я здоров, если не считать мерцания в глазу, которое бывает у меня теперь часто и после которого у меня каждый раз сильно болит голова.»
«По пути к Сингапуру бросили в море двух покойников. Когда глядишь, как мертвый человек, завороченный в парусину, летит, кувыркаясь, в воду, и когда вспоминаешь, что дна несколько верст, то становится страшно и почему-то начинает казаться, что сам умрешь и будешь брошен в море.»
«Хорош божий свет. Одно только нехорошо: мы… Работать надо, а все остальное к черту. Главное – надо быть справедливым, а остальное все приложится.»
«Я едва ли попаду к вам раньше праздников. Насте и Боре поклон; в доказательство, что я был на каторге, я, когда приеду, брошусь на них с ножом и закричу диким голосом. Анне Ивановне я подожгу ее комнату, а бедному прокурору Косте буду проповедовать возмутительные идеи.»
«Привез я с собой материала для разговоров видимо-невидимо, так что льщу себя надеждою, что могу быть интересным собеседником в продолжение целого месяца.»
«Из Цейлона привез с собою в Москву зверей, самку и самца, перед которыми пасуют даже Ваши таксы… Имя сим зверям – мангус. Это помесь крысы с крокодилом, тигром и обезьяной. Сейчас они сидят в клетке, куда посажены за дурное поведение: они переворачивают чернильницы, стаканы, выгребают из цветочных горшков землю, тормошат дамские прически, вообще ведут себя, как два маленьких черта, очень любопытных, отважных и нежно любящих человека. Мангусов нет нигде в зоологических садах; они редкость. Приезжайте посмотреть на них.»
«Ах, ангел мой, если б Вы знали, каких милых зверей привез я с собою из Индии! Это – мангусы, величиною с средних лет котенка, очень веселые и шустрые звери. Качества их: любопытство, отвага и привязанность к человеку. Они выходят на бой с гремучей змеей и всегда побеждают, никого и ничего не боятся; что же касается любопытства, то в комнате нет ни одного узелка и свертка, которого бы они не развернули; встречаясь с кем-нибудь, они прежде всего лезут посмотреть в карманы: что там? Когда остаются одни в комнате, начинают плакать. Право, стоит приехать из Петербурга, чтобы посмотреть их.»
«… Да хранят Вас небеса, не те серые, которые нависли теперь над Петербургской стороной, а настоящие, где живут святые угодники.»
«Путешествие, особенно через Сибирь, похоже на тяжелую, затяжную болезнь; тяжко ехать, ехать и ехать, но зато как легки и воздушны воспоминания обо всем пережитом!»
«Мне кажется, что жить вечно было бы так же трудно, как всю жизнь не спать.»
«Как Вы были неправы, когда советовали мне не ехать на Сахалин! У меня и брюшко теперь, и импотенция милая, и мириады мошек в голове, и чертова пропасть планов, и всякие штуки, а какой кислятиной я был бы теперь, если бы сидел дома. До поездки «Крейцерова соната» была для меня событием, а теперь она мне смешна и кажется бестолковой. Не то я возмужал от поездки, не то с ума сошел – черт меня знает.»
«Милый мой, если бы мне предложили на выбор что-нибудь из двух: «идеалы» ли знаменитых 60-х годов или самую плохую земскую больницу настоящего, то я, не задумываясь, взял бы вторую."
«В Питере и в Москве Чайковский составляет теперь знаменитость №2. Номером первым считается Лев Толстой, а я №877.»
«Еду я по сахалинскому тракту на вольных. Проехал уже 715 верст. Обратился в великомученика с головы до пяток.»
«Сам Иртыш не ревет и не шумит, а издает какой-то странный звук, как будто под водой стучат по гробам.»
«По-моему, лучше босиком ходить, чем в дешевых сапогах. Представьте мое мучение! То и дело вылезаю из возка, сажусь на сырую землю и снимаю сапоги, чтобы дать отдохнуть пяткам. Как это удобно в мороз! Пришлось купить в Ишиме валенки… Так и ехал в валенках, пока они у меня не раскисли от сырости и грязи.»
«Чай в дороге – это истинное благодеяние. Теперь я знаю ему цену и пью его с остервенением.»
«Боже мой, как богата Россия хорошими людьми! Если бы не холод, отнимающий у Сибири лето, и если бы не чиновники, развращающие крестьян и ссыльных, то Сибирь была бы богатейшей и счастливейшей землей.»
«Вода захватила людей и скот, и я вижу, как бабы плывут в лодках на острова доить коров.»
«До тигров я еще не доехал. До сих пор из пушных зверей в Сибири я видел только очень много зайцев и одну мышь.»
читать дальше
«Здешние природа и человек мало чем отличаются от российских. Оригинальны только река Енисей и тайга, но о них можно только рассказать, а не писать, ибо письмо слишком не просторно для этого.»
«В дороге одет я был таким сукиным сыном, что даже бродяги косо на меня посматривали.»
«… Я не ехал, а полоскался в грязи. Зато и ругался же я! Мозг мой не мыслил, а только ругался.»
«… Дым от лесных пожаров и пыль; пыль во рту, в носу, в карманах; поглядишь на себя в зеркало, и кажется, что загримировался. Когда по приезде в Иркутск я мылся в бане, то с головы моей текла мыльная пена не белого, а пепельно-гнедого цвета, точно я лошадь мыл.»
«Конечно, неприятно жить в Сибири; но лучше быть в Сибири и чувствовать себя благородным человеком, чем жить в Петербурге и слыть за пьяницу и негодяя.»
«Сибирь есть страна холодная и длинная Еду, еду и конца не видать. Интересного и нового вижу мало, зато чувствую и переживаю много. Воевал с разливами рек, с холодом, с невылазною грязью, с голодухой, с желанием спать… Такие ощущения, которые в Москве и за миллион не испытаешь. Тебе бы надо в Сибирь! Попроси прокуроров, чтобы тебя выслали.»
«Я писал вам, что горы около Красноярска похожи на Донецкий кряж, но это неправда; когда я взглянул на них с улицы, то увидел, что они, как высокие стены, окружают город, и мне живо вспомнился Кавказ. А когда перед вечером, уезжая из города, я переплывал Енисей, то видел на другом берегу совсем уж Кавказские горы, такие же дымчатые, мечтательные… Енисей широкая, гибкая, быстрая река; красавец, лучше Волги. И паром через него замечательный, хитро устроенный, плывущий против течения; об устройстве сей штуки расскажу дома. И горы, и Енисей подарили меня такими ощущениями, которые сторицею вознаградили меня за все пережитые кувыр-коллегии и которые заставили меня обругать Левитана за то, что он имел глупость не поехать со мной.»
«Вчера ночью совершал с офицерами экскурсию по городу. Слышал, как кто-то шесть раз протяжно крикнул «караул». Должно быть, душили кого-нибудь. Поехали искать, но никого не нашли.»
«Получали ли из мелких городов мои открытые письма? Берегите их: по ним буду судить о скорости почты.»
«Береза здесь темнее, чем в России, зелень ее не так сентиментальна. Масса черемухи, которая заменяет здесь и сирень, и вишню. Говорят, что из черемухи отличное варенье. Ел ее маринованную, ничего себе.»
«Едут со мною два поручика и военный доктор. Они получили тройные прогоны, но все прожили, хотя и едут в одном экипаже. Сидят без гроша, ожидая, когда интендантство даст им денег. Милые люди. Получили прогонов по 1500-2000р., а дорога каждому из них обойдется дешевле грибов. Занимаются тем, что распекают всех в гостиницах и на станциях, так что с них страшно деньги брать. Около них и я плачу меньше, чем обыкновенно.»
«Сегодня первый раз в жизни видел сибирского кота. Шерсть длинная, мягкая, нрав кроткий.»
«Думаю до 35 лет не приниматься ни за что серьезное, хочется попробовать личной жизни, которая у меня была, но которой я не замечал по разным обстоятельствам.»
«Так как не бывает ничего такого, что бы не кончалось, то я ничего не имею против ожиданий и ожидаю всегда терпеливо.»
«Весь вечер искали по деревне, не продаст ли кто курицу, и не нашли… Зато водка есть! Русский человек большая свинья. Если спросить, почему он не ест мяса и рыбы, то он оправдывается отсутствием привоза, путей сообщения и т.п., а водка между тем есть даже в самых глухих деревнях и в количестве, в каком угодно. А между тем, казалось бы, достать мясо и рыбу гораздо легче, чем водку, которая и дороже, и вести ее труднее… Нет, должно быть, пить водку гораздо интереснее, чем трудиться ловить рыбу в Байкале или разводить скот.»
«В дороге надо быть непременно одному. Сидеть в повозке или комнате со своими мыслями гораздо интереснее, чем с людьми.»
«Идет дождь, на озере туман, есть ничего не дают; тараканов и клопов сколько угодно. Вообще не жизнь, а оперетка. И скучно, и смешно.»
«Селенга – сплошная красота, а в Забайкалье я находил все, что хотел: и Кавказ, и долину Псла, и Звенигородский уезд, и Дон. Днем скачешь по Кавказу, ночью по Донской степи, а утром очнешься от дремоты, глядь, уж Полтавская губерния – и так всю тысячу верст.»
«Берега у Шилки красивые, точно декорация, но увы! Чувствуется что-то гнетущее от этого сплошного безлюдья. Точно клетка без птицы.»
«Вообще говоря, от Байкала начинается сибирская поэзия, до Байкала же была проза.»
«Если бы я был миллионером, то непременно имел бы на Амуре свой пароход.»
«В уборной живет ручная лисица-щенок. Умываешься, а она сидит и смотрит.»
«А какой либерализм! Ах, какой либерализм! На пароходе воздух накаляется докрасна от разговоров. Здесь не боятся говорить громко. Арестовывать здесь некому и ссылать некуда, либеральничай сколько влезет. Народ все больше независимый, самостоятельный и с логикой. Если случается какое-нибудь недоразумение в Усть-Каре, где работают каторжные (между ними много политических, которые не работают), то возмущается весь Амур. Доносы не приняты. Бежавший политический может свободно проехать на пароходе до океана, не боясь, что его выдаст капитан. Это объясняется отчасти и полным равнодушием ко всему, что творится в России. Каждый говорит: какое мне дело?»
«Описывать такие красоты, как амурские берега, я совсем не умею; пасую перед ними и признаю себя нищим. Ну как их опишешь?»
«Я в Амур влюблен; охотно бы пожил на нем года два. И красиво, и просторно, и свободно, и тепло. Швейцария и Франция никогда не знали такой свободы. Последний ссыльный дышит на Амуре легче, чем самый первый генерал в России.»
«По Амуру живет очень насмешливый народ; все смеются, что Россия хлопочет о Болгарии, которая гроша медного не стоит, и совсем забыли об Амуре.»
«…Я здоров, хотя со всех сторон глядит на меня зелеными глазами холера, которая устроила мне ловушку.»
«Я видел ВСЕ, стало быть, вопрос теперь не в том, что я видел, а как видел.»
«Кстати сказать, я имел терпение сделать перепись всего сахалинского населения. Я объездил все поселения, заходил во все избы и говорил с каждым; употреблял я при переписи карточную систему, и мною уже записано около десяти тысяч человек каторжных и поселенцев. Другими словами, на Сахалине нет ни одного каторжного или поселенца, который не разговаривал бы со мной. Особенно удалась мне перепись детей, на которую я возлагаю немало надежд.»
«Присутствовал при наказании плетьми, после чего ночи три-четыре мне снились палач и отвратительная кобыла.»
«Я здоров, если не считать мерцания в глазу, которое бывает у меня теперь часто и после которого у меня каждый раз сильно болит голова.»
«По пути к Сингапуру бросили в море двух покойников. Когда глядишь, как мертвый человек, завороченный в парусину, летит, кувыркаясь, в воду, и когда вспоминаешь, что дна несколько верст, то становится страшно и почему-то начинает казаться, что сам умрешь и будешь брошен в море.»
«Хорош божий свет. Одно только нехорошо: мы… Работать надо, а все остальное к черту. Главное – надо быть справедливым, а остальное все приложится.»
«Я едва ли попаду к вам раньше праздников. Насте и Боре поклон; в доказательство, что я был на каторге, я, когда приеду, брошусь на них с ножом и закричу диким голосом. Анне Ивановне я подожгу ее комнату, а бедному прокурору Косте буду проповедовать возмутительные идеи.»
«Привез я с собой материала для разговоров видимо-невидимо, так что льщу себя надеждою, что могу быть интересным собеседником в продолжение целого месяца.»
«Из Цейлона привез с собою в Москву зверей, самку и самца, перед которыми пасуют даже Ваши таксы… Имя сим зверям – мангус. Это помесь крысы с крокодилом, тигром и обезьяной. Сейчас они сидят в клетке, куда посажены за дурное поведение: они переворачивают чернильницы, стаканы, выгребают из цветочных горшков землю, тормошат дамские прически, вообще ведут себя, как два маленьких черта, очень любопытных, отважных и нежно любящих человека. Мангусов нет нигде в зоологических садах; они редкость. Приезжайте посмотреть на них.»
«Ах, ангел мой, если б Вы знали, каких милых зверей привез я с собою из Индии! Это – мангусы, величиною с средних лет котенка, очень веселые и шустрые звери. Качества их: любопытство, отвага и привязанность к человеку. Они выходят на бой с гремучей змеей и всегда побеждают, никого и ничего не боятся; что же касается любопытства, то в комнате нет ни одного узелка и свертка, которого бы они не развернули; встречаясь с кем-нибудь, они прежде всего лезут посмотреть в карманы: что там? Когда остаются одни в комнате, начинают плакать. Право, стоит приехать из Петербурга, чтобы посмотреть их.»
«… Да хранят Вас небеса, не те серые, которые нависли теперь над Петербургской стороной, а настоящие, где живут святые угодники.»
«Путешествие, особенно через Сибирь, похоже на тяжелую, затяжную болезнь; тяжко ехать, ехать и ехать, но зато как легки и воздушны воспоминания обо всем пережитом!»
«Мне кажется, что жить вечно было бы так же трудно, как всю жизнь не спать.»
«Как Вы были неправы, когда советовали мне не ехать на Сахалин! У меня и брюшко теперь, и импотенция милая, и мириады мошек в голове, и чертова пропасть планов, и всякие штуки, а какой кислятиной я был бы теперь, если бы сидел дома. До поездки «Крейцерова соната» была для меня событием, а теперь она мне смешна и кажется бестолковой. Не то я возмужал от поездки, не то с ума сошел – черт меня знает.»
«Милый мой, если бы мне предложили на выбор что-нибудь из двух: «идеалы» ли знаменитых 60-х годов или самую плохую земскую больницу настоящего, то я, не задумываясь, взял бы вторую."
«В Питере и в Москве Чайковский составляет теперь знаменитость №2. Номером первым считается Лев Толстой, а я №877.»