Привидение кошки, живущее в библиотеке
Л.Н.Толстой. Дневники.
«Легче написать десять томов философии, чем приложить какое-нибудь одно начало к практике».
«Пустившись в жизнь разгульную, я заметил, что люди, стоявшие ниже меня всем, в этой сфере были гораздо выше меня; мне стало больно, и я убедился, что это не мое назначение».
«Помнить при всяком деле, что первое и единственное условие, от которого зависит успех, есть терпение и что более всего мешает всякому делу – есть торопливость».
«Читал романы, когда было другое дело; говорил себе: надо же напиться кофею, как будто нельзя ничем заниматься, пока пьешь кофей».
«Способность весьма важная в жизни есть способность быстро переносить свое внимание с одного предмета на другой».
«Правило: лучше попробовать и испортить (вещь, которую можно переделать), чем ничего не делать».
«Где границы между прозой и поэзией, я никогда не пойму. Поэзия – стихи. Проза – не стихи. Или поэзия – все, исключая деловых бумаг и учебных книг».
«…Народ поймет совсем другое из того, что вы захотите сказать ему. Слова доступны, как выражение мысли, но мысли недоступны».
читать дальше
«Искали философальный камень, нашли много химических соединений. Ищут добродетели с точки зрения социализма, то есть отсутствия пороков, найдут много полезных моральных истин».
«Как меняется взгляд на жизнь, когда живешь не для себя, а для других! Жизнь перестает быть целью и делается средством».
«Разве это не огромное благо избавиться, хотя немного, от ужасного ига – боязни смешного. Сколько, сколько истинных наслаждений теряем мы от этого глупого страха».
«Презирать людей – тоже есть какое-то пасмурное наслаждение».
«Фу! Какая грубая вещь слово! – как площадно, глупо выходят переданные чувства».
«В мечте есть сторона, которая лучше действительности; в действительности есть сторона, которая лучше мечты. Полное счастие было бы соединение того и другого».
«Мне кажется, что описать человека собственно нельзя; но можно описать, как он на меня подействовал».
«Я признаю в сложении такое же, если не больше выражения, чем в лице: есть люди приятно и неприятно сложенные».
«Когда я искал счастия, я впадал в пороки; когда я понял, что достаточно в этой жизни быть только не несчастным, поменьше стало порочных искушений на моем пути».
«Скука – состояние, из которого можно перейти ко всему – хорошему и дурному; и скорее к последнему».
«Всякий писатель для своего сочинения имеет в виду особенный разряд идеальных читателей. Нужно ясно определить себе требования этих идеальных читателей, и ежели в действительности есть во всем мире хотя два таких читателя – писать только для них».
«Я только теперь понял, что обманчива уверенность в будущие дела, что можно рассчитывать на себя только в том, что уже испытал».
«В дневнике я нашел много приятных воспоминаний – приятных только потому, что они воспоминания».
«…Ежели бы у него не было страсти к собакам, он бы был отъявленный мерзавец».
«Странно, что дурные книги мне больше указывают на мои недостатки, чем хорошие. Хорошие заставляют меня терять надежду».
«Совесть есть лучший и вернейший наш путеводитель, но где признаки, отличающие этот голос от других голосов? Голос тщеславия говорит так же сильно».
«В романе своем я изложу зло правления русского, и ежели найду его удовлетворительным, то посвящу остальную жизнь на составление плана аристократического избирательного, соединенного с монархическим правления, на основании существующих выборов. Вот цель для добродетельной жизни».
«Причины упадка литературы: чтение легких сочинений сделалось привычкой, а сочинение сделалось занятием. Написать в жизни одну хорошую книгу слишком уже достаточно. И прочесть тоже».
«Прежде мне довольно было знать, что автор повести – женщина, чтобы не читать ее. Оттого что ничего не может быть смешнее взгляда женщины на жизнь мужчины, которую они часто берутся описывать; напротив же в сфере женской автор-женщина имеет огромное преимущество перед нами».
«Верь рассудку только тогда, когда убедишься, что никакая страсть не говорит в тебе».
«Описание борьбы добра со злом в человеке, покушающемся или только что сделавшем дурной поступок, всегда казалось мне неестественным. Зло делается легко и незаметно, и только гораздо после человек ужасается и удивляется тому, что он сделал».
«Странно, что всем мы таим, что одной из главных пружин нашей жизни – деньги. Как будто это стыдно. Возьмите романы, биографии, повести: везде стараются обойти денежные вопросы, тогда как в них главный интерес (ежели не главный, то самый постоянный) жизни и лучше всего выражается характер человека».
«Долго я обманывал себя, воображая, что у меня есть друзья, люди, которые понимают меня. Вздор! Ни одного человека еще я не встречал, который бы морально был так хорош, как я».
«Некоторые люди как будто сами себя обманывают, стараясь о своем образе жизни говорить в прошедшем или в будущем, но не в настоящем. Ничто столько не препятствует истинному счастью, как привычка ждать чего-то от будущего. Между тем как для истинного счастья, состоящего во внутреннем самодовольстве, будущее ничего не может дать, а все дает прошедшее».
«Правило: на всякое свое сочинение не забывать смотреть с точки зрения самого ограниченного читателя, ищущего в книге только занимательности».
«…В службе и во многих других тесных кружках человек учится – не выбирать людей, а в дурных даже людях видеть хорошее».
«В последний раз говорю себе: ежели пройдет три дня, во время которых я ничего не сделаю для пользы людей, я убью себя. Помоги мне, господи».
«Я один из тех характеров, которые, желая, отыскивая и готовые на все прекрасное, не способны именно поэтому к постоянно хорошему».
«Начинаю любить Кавказ, хотя посмертной, но сильной любовью. Действительно хорош этот край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи – война и свобода».
«Может быть, я не переработаю свой характер, а сделаю только одну и важную глупость из желания переработать его. Есть ли нерешительность капитальный недостаток – такой, от которого нужно исправляться? Не есть ли два рода характеров одинаково достойные: одни решительные, другие обдуманные? И желание мое исправиться не есть ли желание быть тем, чем я не есмь».
«Как странно, что чем выше стараешься показывать себя людям, тем ниже становишься в их мнении».
«Постоянная прелесть опасности, наблюдения над солдатами, с которыми живу, моряками и самым образом войны так приятны, что мне не хочется уходить отсюда, тем более что хотелось бы быть при штурме, ежели он будет. Хочу еще влюбиться в сестру милосердия, которую видел на перевязочном пункте».
«Одно из главных зол, с веками нарастающих во всевозможных проявлениях, есть вера в прошедшее. Перевороты геологические, исторические необходимы. Для чего строят дом в 1856 году с греческими колоннами, ничего не поддерживающими?»
«Тургенев ни во что не верит, вот его беда, не любит, а любит любить».
«Англичане морально голые люди и ходят так без стыда».
«Надо быть смелым, а то ничего не скажешь, кроме грациозного, а мне много нужно сказать нового и дельного».
«Пошел к водопаду. Ненормальное, ничего не говорящее зрелище».
«Только теперь я понял, что не жизнь вокруг себя надо устроить симметрично, как хочется, а самого надо разломать, разгибчить, чтоб подходить под всякую жизнь».
«Политическое исключает художественное, ибо первое, чтобы доказать, должно быть односторонне».
«Искусство не может ничего дать, когда сознательно».
«К Берсам к обеду. Соня отворила, как будто похудела. Ничего в ней нет для меня того, что всегда было и есть в других, - условно поэтического и привлекательного, а неотразимо тянет».
«Не могу писать для себя одного. Мне так кажется, я уверен, что скоро у меня уже не будет тайн для одного, а тайны для двух, она будет все читать».
«Непонятно, как прошла неделя. Я ничего не помню; только поцелуй у фортепьяно и появление сатаны…»
«Неимоверное счастье. И опять она пишет подле меня. Не может быть, чтобы это все кончилось только жизнью».
«Каждый раздор, как ни ничтожен, есть надрез – любви. Минутное чувство увлечения, досады, самолюбия, гордости – пройдет, а хоть маленький надрез останется навсегда и в лучшем, что есть на свете, в любви».
«Прежде я думал и теперь, женатый, убеждаюсь еще больше, что в жизни, во всех отношениях людских, основа всему работа – драма чувства, а рассуждение, мысль не только не руководит чувством и делом, а подделывается под чувство. Даже обстоятельства не руководят чувствами, а чувство руководит обстоятельствами, то есть дает выбор из тысячи фактов…»
«…Воззрение это не истина, оно односторонне».
«…Мы недавно почувствовали, что страшно наше счастье. Смерть, и все кончено. Бог. Мы молились. Мне хотелось чувствовать, что счастье это не случай, а м о е».
«Был на похоронах у Сережи. Даже для печали человек должен иметь проложенные рельсы, по которым идти, - вой, панихида и т.д.»
«Одна из главных струн писанья – контраст поэзию чувствующего и нет».
«Троллоп убивает меня своим мастерством. Утешаюсь, что у него свое, а у меня свое. Знать свое – или, скорее, что н е м о е вот главное искусство».
«Мы судим животных с точки зрения ума. «Заяц умен, что делает сметки». Заяц судил бы нас с точки зрения трусости: «Человек выдумал железные дороги, чтобы скорее бежать».
«Толпа любит систему. Толпа хочет поймать всю истину, и так как не может понять ее, то охотно верит. Истина противна, потому что она отрывочна, непонятна, а заблуждение – связно и последовательно».
«Утром Сережа вывел меня из себя. Сережа говорит: учение Христа все известно, но трудно. Я говорю: нельзя сказать «трудно» бежать из горящей комнаты в единственную дверь. «Трудно»…»
«Станешь смотреть на плоды добра – перестанешь его делать, мало того – тем, что смотришь, портишь его, тщеславишься, унываешь. Только тогда то, что ты сделал, будет истинным добром, когда тебя не будет, чтобы портить его. Но заготовляй его больше».
«Надо писать, то есть выражать мысли так, чтобы было хорошо на всех языках».
«Главное несчастье наше – это то, что мы потребляем больше, чем работаем, и потому путаемся в жизни. Работать больше, чем потреблять, не может быть вредно. Это высший закон».
«В числе ряда дел, наполняющих жизнь, есть дела настоящие и пустые. Знать дела настоящие и дела пустые – в этом все знание жизни».
«Сила женщины – лесть – что они любят. Мы так уверены, что мы стоим любви, что мы верим».
«Думал об Усове, о профессорах: отчего они такие умные и иногда хорошие люди, так глупо и дурно живут? От власти на них женщин. Они отдаются течению жизни, потому что этого хотят их жены или любовницы. Все дело решается ночью. Виноваты они только в том, что подчиняют свое сознание своей слабости».
«Великое горе, от которого страдают миллионы, это не столько то, что люди живут дурно, а то, что люди живут не по совести, не по своей совести. Люди возьмут себе за совесть чью-нибудь другую, высшую, против своей, совесть (например, Христову – самое обыкновенное) и, очевидно, не в силах будучи жить по чужой совести, живут не по ней и не по своей, и живут без совести».
«Хэпгуд: отчего не пишете? Я: пустое занятие. Книг слишком много, и теперь какие бы книги ни написали, мир пойдет все так же. Если бы Христос пришел и отдал в печать Евангелие, дамы постарались бы получить его автографы, и больше ничего. Нам надо перестать читать, писать, говорить, надо д е л а т ь».
«Вчера думал: служить людям? Но как, чем служить?.. Одно полезно, одно нужно – это научить жить добро. А как это сделать? Одно средство – самому жить хорошо».
«Легче написать десять томов философии, чем приложить какое-нибудь одно начало к практике».
«Пустившись в жизнь разгульную, я заметил, что люди, стоявшие ниже меня всем, в этой сфере были гораздо выше меня; мне стало больно, и я убедился, что это не мое назначение».
«Помнить при всяком деле, что первое и единственное условие, от которого зависит успех, есть терпение и что более всего мешает всякому делу – есть торопливость».
«Читал романы, когда было другое дело; говорил себе: надо же напиться кофею, как будто нельзя ничем заниматься, пока пьешь кофей».
«Способность весьма важная в жизни есть способность быстро переносить свое внимание с одного предмета на другой».
«Правило: лучше попробовать и испортить (вещь, которую можно переделать), чем ничего не делать».
«Где границы между прозой и поэзией, я никогда не пойму. Поэзия – стихи. Проза – не стихи. Или поэзия – все, исключая деловых бумаг и учебных книг».
«…Народ поймет совсем другое из того, что вы захотите сказать ему. Слова доступны, как выражение мысли, но мысли недоступны».
читать дальше
«Искали философальный камень, нашли много химических соединений. Ищут добродетели с точки зрения социализма, то есть отсутствия пороков, найдут много полезных моральных истин».
«Как меняется взгляд на жизнь, когда живешь не для себя, а для других! Жизнь перестает быть целью и делается средством».
«Разве это не огромное благо избавиться, хотя немного, от ужасного ига – боязни смешного. Сколько, сколько истинных наслаждений теряем мы от этого глупого страха».
«Презирать людей – тоже есть какое-то пасмурное наслаждение».
«Фу! Какая грубая вещь слово! – как площадно, глупо выходят переданные чувства».
«В мечте есть сторона, которая лучше действительности; в действительности есть сторона, которая лучше мечты. Полное счастие было бы соединение того и другого».
«Мне кажется, что описать человека собственно нельзя; но можно описать, как он на меня подействовал».
«Я признаю в сложении такое же, если не больше выражения, чем в лице: есть люди приятно и неприятно сложенные».
«Когда я искал счастия, я впадал в пороки; когда я понял, что достаточно в этой жизни быть только не несчастным, поменьше стало порочных искушений на моем пути».
«Скука – состояние, из которого можно перейти ко всему – хорошему и дурному; и скорее к последнему».
«Всякий писатель для своего сочинения имеет в виду особенный разряд идеальных читателей. Нужно ясно определить себе требования этих идеальных читателей, и ежели в действительности есть во всем мире хотя два таких читателя – писать только для них».
«Я только теперь понял, что обманчива уверенность в будущие дела, что можно рассчитывать на себя только в том, что уже испытал».
«В дневнике я нашел много приятных воспоминаний – приятных только потому, что они воспоминания».
«…Ежели бы у него не было страсти к собакам, он бы был отъявленный мерзавец».
«Странно, что дурные книги мне больше указывают на мои недостатки, чем хорошие. Хорошие заставляют меня терять надежду».
«Совесть есть лучший и вернейший наш путеводитель, но где признаки, отличающие этот голос от других голосов? Голос тщеславия говорит так же сильно».
«В романе своем я изложу зло правления русского, и ежели найду его удовлетворительным, то посвящу остальную жизнь на составление плана аристократического избирательного, соединенного с монархическим правления, на основании существующих выборов. Вот цель для добродетельной жизни».
«Причины упадка литературы: чтение легких сочинений сделалось привычкой, а сочинение сделалось занятием. Написать в жизни одну хорошую книгу слишком уже достаточно. И прочесть тоже».
«Прежде мне довольно было знать, что автор повести – женщина, чтобы не читать ее. Оттого что ничего не может быть смешнее взгляда женщины на жизнь мужчины, которую они часто берутся описывать; напротив же в сфере женской автор-женщина имеет огромное преимущество перед нами».
«Верь рассудку только тогда, когда убедишься, что никакая страсть не говорит в тебе».
«Описание борьбы добра со злом в человеке, покушающемся или только что сделавшем дурной поступок, всегда казалось мне неестественным. Зло делается легко и незаметно, и только гораздо после человек ужасается и удивляется тому, что он сделал».
«Странно, что всем мы таим, что одной из главных пружин нашей жизни – деньги. Как будто это стыдно. Возьмите романы, биографии, повести: везде стараются обойти денежные вопросы, тогда как в них главный интерес (ежели не главный, то самый постоянный) жизни и лучше всего выражается характер человека».
«Долго я обманывал себя, воображая, что у меня есть друзья, люди, которые понимают меня. Вздор! Ни одного человека еще я не встречал, который бы морально был так хорош, как я».
«Некоторые люди как будто сами себя обманывают, стараясь о своем образе жизни говорить в прошедшем или в будущем, но не в настоящем. Ничто столько не препятствует истинному счастью, как привычка ждать чего-то от будущего. Между тем как для истинного счастья, состоящего во внутреннем самодовольстве, будущее ничего не может дать, а все дает прошедшее».
«Правило: на всякое свое сочинение не забывать смотреть с точки зрения самого ограниченного читателя, ищущего в книге только занимательности».
«…В службе и во многих других тесных кружках человек учится – не выбирать людей, а в дурных даже людях видеть хорошее».
«В последний раз говорю себе: ежели пройдет три дня, во время которых я ничего не сделаю для пользы людей, я убью себя. Помоги мне, господи».
«Я один из тех характеров, которые, желая, отыскивая и готовые на все прекрасное, не способны именно поэтому к постоянно хорошему».
«Начинаю любить Кавказ, хотя посмертной, но сильной любовью. Действительно хорош этот край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи – война и свобода».
«Может быть, я не переработаю свой характер, а сделаю только одну и важную глупость из желания переработать его. Есть ли нерешительность капитальный недостаток – такой, от которого нужно исправляться? Не есть ли два рода характеров одинаково достойные: одни решительные, другие обдуманные? И желание мое исправиться не есть ли желание быть тем, чем я не есмь».
«Как странно, что чем выше стараешься показывать себя людям, тем ниже становишься в их мнении».
«Постоянная прелесть опасности, наблюдения над солдатами, с которыми живу, моряками и самым образом войны так приятны, что мне не хочется уходить отсюда, тем более что хотелось бы быть при штурме, ежели он будет. Хочу еще влюбиться в сестру милосердия, которую видел на перевязочном пункте».
«Одно из главных зол, с веками нарастающих во всевозможных проявлениях, есть вера в прошедшее. Перевороты геологические, исторические необходимы. Для чего строят дом в 1856 году с греческими колоннами, ничего не поддерживающими?»
«Тургенев ни во что не верит, вот его беда, не любит, а любит любить».
«Англичане морально голые люди и ходят так без стыда».
«Надо быть смелым, а то ничего не скажешь, кроме грациозного, а мне много нужно сказать нового и дельного».
«Пошел к водопаду. Ненормальное, ничего не говорящее зрелище».
«Только теперь я понял, что не жизнь вокруг себя надо устроить симметрично, как хочется, а самого надо разломать, разгибчить, чтоб подходить под всякую жизнь».
«Политическое исключает художественное, ибо первое, чтобы доказать, должно быть односторонне».
«Искусство не может ничего дать, когда сознательно».
«К Берсам к обеду. Соня отворила, как будто похудела. Ничего в ней нет для меня того, что всегда было и есть в других, - условно поэтического и привлекательного, а неотразимо тянет».
«Не могу писать для себя одного. Мне так кажется, я уверен, что скоро у меня уже не будет тайн для одного, а тайны для двух, она будет все читать».
«Непонятно, как прошла неделя. Я ничего не помню; только поцелуй у фортепьяно и появление сатаны…»
«Неимоверное счастье. И опять она пишет подле меня. Не может быть, чтобы это все кончилось только жизнью».
«Каждый раздор, как ни ничтожен, есть надрез – любви. Минутное чувство увлечения, досады, самолюбия, гордости – пройдет, а хоть маленький надрез останется навсегда и в лучшем, что есть на свете, в любви».
«Прежде я думал и теперь, женатый, убеждаюсь еще больше, что в жизни, во всех отношениях людских, основа всему работа – драма чувства, а рассуждение, мысль не только не руководит чувством и делом, а подделывается под чувство. Даже обстоятельства не руководят чувствами, а чувство руководит обстоятельствами, то есть дает выбор из тысячи фактов…»
«…Воззрение это не истина, оно односторонне».
«…Мы недавно почувствовали, что страшно наше счастье. Смерть, и все кончено. Бог. Мы молились. Мне хотелось чувствовать, что счастье это не случай, а м о е».
«Был на похоронах у Сережи. Даже для печали человек должен иметь проложенные рельсы, по которым идти, - вой, панихида и т.д.»
«Одна из главных струн писанья – контраст поэзию чувствующего и нет».
«Троллоп убивает меня своим мастерством. Утешаюсь, что у него свое, а у меня свое. Знать свое – или, скорее, что н е м о е вот главное искусство».
«Мы судим животных с точки зрения ума. «Заяц умен, что делает сметки». Заяц судил бы нас с точки зрения трусости: «Человек выдумал железные дороги, чтобы скорее бежать».
«Толпа любит систему. Толпа хочет поймать всю истину, и так как не может понять ее, то охотно верит. Истина противна, потому что она отрывочна, непонятна, а заблуждение – связно и последовательно».
«Утром Сережа вывел меня из себя. Сережа говорит: учение Христа все известно, но трудно. Я говорю: нельзя сказать «трудно» бежать из горящей комнаты в единственную дверь. «Трудно»…»
«Станешь смотреть на плоды добра – перестанешь его делать, мало того – тем, что смотришь, портишь его, тщеславишься, унываешь. Только тогда то, что ты сделал, будет истинным добром, когда тебя не будет, чтобы портить его. Но заготовляй его больше».
«Надо писать, то есть выражать мысли так, чтобы было хорошо на всех языках».
«Главное несчастье наше – это то, что мы потребляем больше, чем работаем, и потому путаемся в жизни. Работать больше, чем потреблять, не может быть вредно. Это высший закон».
«В числе ряда дел, наполняющих жизнь, есть дела настоящие и пустые. Знать дела настоящие и дела пустые – в этом все знание жизни».
«Сила женщины – лесть – что они любят. Мы так уверены, что мы стоим любви, что мы верим».
«Думал об Усове, о профессорах: отчего они такие умные и иногда хорошие люди, так глупо и дурно живут? От власти на них женщин. Они отдаются течению жизни, потому что этого хотят их жены или любовницы. Все дело решается ночью. Виноваты они только в том, что подчиняют свое сознание своей слабости».
«Великое горе, от которого страдают миллионы, это не столько то, что люди живут дурно, а то, что люди живут не по совести, не по своей совести. Люди возьмут себе за совесть чью-нибудь другую, высшую, против своей, совесть (например, Христову – самое обыкновенное) и, очевидно, не в силах будучи жить по чужой совести, живут не по ней и не по своей, и живут без совести».
«Хэпгуд: отчего не пишете? Я: пустое занятие. Книг слишком много, и теперь какие бы книги ни написали, мир пойдет все так же. Если бы Христос пришел и отдал в печать Евангелие, дамы постарались бы получить его автографы, и больше ничего. Нам надо перестать читать, писать, говорить, надо д е л а т ь».
«Вчера думал: служить людям? Но как, чем служить?.. Одно полезно, одно нужно – это научить жить добро. А как это сделать? Одно средство – самому жить хорошо».
В смысле, что-то даже не думала, что до нее дойдет в ближайшее время.
Теоретически. Пусть сейчас я и читаю детектив исключительно в виде "фэнтези-детектив, любовный роман" - но вообще я люблю детективы. да. 
И чтоб это... были в классическом духе, английские такие. Я все еще помню, с каким удовольствием мы все читали это все, когда начали издавать валом в 90-е. И Агату Кристи, и Найо Марш... и Дороти Сэйерс... и прочих... Поэтому, узнав про такую книжку, я заинтересовалась.
Нет, что касается рассуждений про детектив - было очень интересно... Но автор же тут делает упор на примеры! То есть, вот он что-то сформулировал, выдвинул тезис - или как это называется - а дальше он говорит: а теперь рассмотрим это на таком-то примере! И вот тут лично я растерялась и так и не определилась, как мне быть. Потому что - хоть я и читала много детективов - в 90-е! - но, как выяснилось, я их читала далеко не все... Или, по крайней мере, не читала по тому списку, который использовал автор для своих примеров. Вот и получается - автор для своих примеров подробно пересказывает сюжет какой-то книжки, а я пребываю в мучительных раздумьях - книжку эту я не читала, и кто его знает, вдруг она мне попадется, и вдруг я захочу ее почитать - а тут сплошные спойлеры - что же за интерес тогда читать, это же детектив... То есть, я не возражаю против спойлеров, но в основном, если они даются в виде - остался ли кто-то из персонажей в живых к финалу, или что. Или с кем ГГ целуется и падает в кровать. Но кто же захочет спойлеров для детектива, да еще с изложением основной интриги...
И вот тут автор буквально выдает следующее: "Как известно, в роли "великого сыщика" здесь выступает молодой Ленин. Идея использовать одну из самых мрачных фигур русской истории может показаться эпатажной и даже безнравственной; однако на самом деле ни о какой апологии Ленина или большевизма в дилогии говорить не приходится". Или вот еще: "У Данилина любовь Ленина к шахматам выражает его отношение к жизни: все люди для него - пешки, которыми, на взгляд героя, можно манипулировать, полностью игнорируя нравственный аспект ситуации". Или - цитата из книжки: "Лицо Ульянова, с выхваченной из мрака бородкой и озаренными изподнизу надглазьями, представилось мне зловещим - словно лицо Мефистофеля на сцене театра, осиянное огнями рампы".
И Бабенко с Клугером тоже. Ну, тут дело принципа - за шизофреническую антисоветчину скинуть баллы. А Бабенко с Клугером - в черный список. 
Все-таки полезная оказалась книжка - я ведь одно время задумывалась, что надо почитать Клугера, про которого интересно пишут... А вот, можно уже не переживать. 
Кто о чем - я сейчас про книгоиздание.
Без каких-либо особых проблем, драматических конфликтов, без сюжетных хитросплетений... Да тут даже злодеев особых нет. 
