В телеграме пишут -

«Это было похоже на похороны. Все, что я видел, — это смерть»

91-летний актер Уильям Шетнер, известный по роли капитана Кирка в «Звездном пути», рассказал о своем опыте суборбитального полета на корабле New Shepard компании Blue Origin, который он совершил в октябре 2021 года.

По признанию Шетнера, он надеялся, что полет в космос вызовет у него «высший катарсис» и станет шагом к понимаю гармонии Вселенной, но по итогу этот опыт оставил его наполненным горем, «подавляющей печалью» и вновь обретенной признательностью за красоту Земли.

---

Читательский дневник

Живые строки войны.
«Еловских Н.М., 22.06.1941.
Здравствуйте, дорогие родители! Я писать не буду о том, что мы вступили в войну с Германией. Вам это известно. Вот завтра перелетаем ближе к границе и начинаем драться. Исход будет известен, ибо два класса на земном шаре не должно существовать. Остаться должен один класс- пролетариат. Но чтобы остался этот класс, нужно много бороться и много пролить крови. Вот и нам выпало защищать свою страну, в которой нет буржуазии. Целую вас всех».
Еловских Н.М. ушел в авиацию добровольцем. Погиб на пятый день войны. Успел написать домой единственное письмо».

К.Алексеенко. Я вам не ведьма!
«- Знаешь, что странно? – она обняла стул за спинку, оперлась на нее подбородком. – В первый раз вижу Хранителя Леса, который кому-то подчиняется. Они обычно очень заносчивые. Но ведьмы его сломали…
- Это плохо? – спросила я.
- Это как единорог под седлом, - вздохнула Бонни, - как таинственные знаки на древнем колодце, исполняющем желания, на которые ты любовалась все детство. А потом пошла в сельскую школу и выучилась грамоте. Легко догадаться, во что они сложились… В общем… чем меньше у тебя в голове знаний, тем больше в мире волшебства».
***
«- Глупая была идея.
- Я надеялся, ты сочтешь это… романтичным?
- Я не смогла бы… Для того, чтобы принять идиота за романтика, нужно этого идиота любить».

---

(слушая на ютубе беседу Монгайт и Юзефович) не, ну все-таки эти люди реально отмороженные на всю голову...
Монгайт, с пафосом: "... вот как государство пытается всеми силами избавиться от книги Оруэлла "1984", как будто в ней скрыты тайные намеки на реальность, подтверждая наши худшие опасения..."
Пытается избавиться??? всеми силами??? в чем это все выражается???
Я к тому, что - зайдите хоть на лабиринт... Посмотрите там. Да наши издатели буквально взбесились с этим Оруэллом "1984", они его издают тоннами, во всех видах, по разным ценам, во всех цветах...
Вот я даже не поленилась и посчитала. Набрала на лабиринте в поиске - 1984.
44 позиции прямо сейчас доступные для заказа.
44, Карл!
Где, в каком месте - государство всеми силами пытается избавиться от этого всего?

Я так думаю - люди настолько существуют в своей картине мира, что им просто нафиг безразлично даже, подтверждается она какими-то фактами, не подтверждается...

---

Читательский дневник

Vogue.
«Первые же дягилевские спектакли были для парижан шоком, coup de foudre. Поразили не столько танцы – и хотя они увидели Павлову, Карсавину, Нижинского, не секрет, что критики написали о то, что русские танцуют «не совсем грамотно». Потрясали феноменальная природная энергетика и тонко стилизованная варварская дикость. Но больше всего поразил парижан обрушившийся в зал цветовой шквал декораций и костюмов. Художники Дягилева в одночасье стали звездами вместе с великими танцовщиками. Парижские театры не сотрудничали с великими художниками. У Дягилева художник вышел на авансцену, властно диктовал стиль и тон театрального зрелища».
***
«Первой страстью Романо Ричи, правнука модельера Нины Ричи, были автогонки. Которые, впрочем, не помешали ему освоить профессию парфюмера, основать марку Juliette Has a Gun, но не оставить при этом хулиганских привычек. Свои духи он называет не средством соблазна, а орудием мести мужчинам. «Я считал парфюмеров робкими, а их ароматы – слабыми. Пришлось самому исправлять ситуацию», - говорит Ричи».
***
«Забейте в приложение iPerfumer список своих любимых духов, и программа сама подберет духи других марок с похожими нотами. С помощью этого приложения удобно подыскивать ароматы в подарок друзьям – достаточно знать один-два запаха, которыми они пользуются».
***
«Истинная красота – это состояние, при котором ваше утреннее отражение в зеркале оказывается привлекательнее вечернего».
***
«Когда очередная голливудская знаменитость резко худеет, все начинают говорить, что она села на А. Имеется в виду препарат Adderall. В США он применяется для лечения синдрома гиперактивности и дефицита внимания. Но американские женщины любят его не за это. Воздействуя на центральную нервную систему, препарат надежно отбивает аппетит и прибавляет энергии. Как у всякой чудо-таблетки у Adderall есть побочный эффект – неконтролируемое поведение и психические расстройства. Практически у каждой из арестованных за неадекватное поведение звезд в сумочке находили упаковку этого лекарства. В России Adderall запрещен законом из-за своего главного компонента – амфетамина».
***
«В Лондоне проходят уникальные торги Sotheby’s, где топ-лотами будут тысячи предметов из шести лондонских особняков герцога Девонширского. Девоншир-хаус буквально разобрали на части: с петель сняли все двери, предварительно вынув из них замки и ручки (это уже новый лот!), достали из шкафов посуду, со стен убрали картины, раскрыли шкатулки с драгоценностями герцогини Джорджины., вынесли даже старые сани герцога. С молотка пойдут и стулья эпохи Георга III, правда, не двенадцать, а только десять».
***
«Модели зачастую получают от дизайнеров инструкцию маршировать по подиуму, как безучастные деревянные солдаты, чтобы никакое проявление индивидуальности не отвлекало внимание публики от одежды».

К.Алексеенко. Я вам не ведьма!
«Испачкавшееся в смоле и какой-то гнили форменное платье мне было совершенно не жалко; его большим достоинством было то, что его просто невозможно было испортить, настолько оно было гадким. А вот себя – очень даже. Я ухитрилась присесть на муравейник.
Раньше я и подумать не могла, что в лесу столько жителей. Куда ни плюнь – какой-нибудь жучок, паучок или гусеница. Куда ни присядь – гриб или муравейник. Под ногами – трупы опавших листьев, сырая земля, несмелые ростки деревьев, которым все равно не хватает света, чтобы выжить.
О животных покрупнее я старалась не думать. Нет, они, конечно, хотя бы пушистые, в отличие от той поганого вида сороконожки, которая упала мне на руку без суда, следствия и объявления войны. Но они же еще и крупные! Ладно, белочки, которые, кстати, тоже болеют бешенством и вполне могут кого-нибудь им заразить. А лисы? А волки? А медведи?
Почему-то этот лес не оставлял мне ни капли сомнений: здесь водится кто угодно. Даже тролли наверняка облюбовали себе развалины какой-нибудь хижины лесника где-нибудь поблизости».

---

Кира Измайлова "Невидимые знамена". Фэнтези... и даже не любовный роман! просто приключенческий квест про двух подростков. Хотя я даже не уверена, что это можно назвать янг-эдалт.
Сюжет: мальчик Саша - типичный ботан, маменькин сынок и т.д. - всегда мечтал попасть в фэнтези-мир, стать там героем-избранным... Его подруга, девочка Шура - выросли в одном дворе, так что поневоле держатся вместе - ни о чем таком не мечтала. Жизнь у Шуры к мечтам не располагает - она из многодетной, малообеспеченной семьи, отец запивается, потеряв работу... тут бы на плаву удержаться... Но уже неважно, кто из ребят о чем мечтал, потому что в некоем фэнтези-мире уже разработали свои планы и выстроили портал. И вот оба подростка становятся попаданцами. Все, как положено - вот силы света, вот силы тьмы, вот миссия, которую нужно совершить герою, вот в помощь ему собран отряд спутников... Вперед, время пошло! Вот только успеют ли они за этот срок разобраться в том, что вокруг происходит, кто друг, а кто враг, как выжить и вернуться домой... и стоит ли вообще возвращаться...
Книжка довольно неожиданная. Ну, в плане того, что от автора привычно ожидаешь ромфанта, чтобы там еще изощренные интриги, тайны и загадки детективные, все такое.А тут - вполне себе тихая, спокойная история... про путешествие подростков по фэнтези-миру. Сказка странствия такая себе, ага. С философским подтекстом. И он даже с самого начала четко просматривается - автор тут не старается запутать и обмануть читателя, устраивать какие-то игры. Все четко и ясно, как в самой что ни на есть классической героической фэнтези.
Тем не менее, читать было интересно, выразительные картинки фэнтезийного мира... И даже посыл такой добрый и светлый (что странно для автора омерзительной Флоши! )

@темы: Книги

---

Читательский дневник

Урал.
Николай Дегтерев.
«Однажды, когда я учился в Литинституте, - мы с друзьями пьянствовали в общаге, и тогда слово за слово (попробуй передай логично все эти разговоры – не получится) начался разговор о «детстве золотом». Ребята вспоминали, как их били, что во двор нельзя было выйти, что обязательно нужно было принадлежать к какой-нибудь группе – потому что только группа давала защиту, - и все сходились на том, что «детство золотое» - это ложь, обман, что детство даже мрачнее того, что идет после. Чем закончился этот разговор, я потом не вспомнил. Да и закончился ли он вообще? Но я и тогда уже подумал, что у меня детство было как раз золотое. При том, что меня тоже, случалось, били и чморили. Но на золотоносность детства это никак не повлияло.
Золото оттуда было просто не убрать. Иногда, когда я остаюсь один и на меня накатывает ностальгия, я пытаюсь вспомнить самые первые кадры моей жизни, что-то, что было совсем давно и словно не со мной. Потому что я был настолько мал, что едва только учился запечатлевать в своей памяти эти картинки. И вот когда я напрягаю память, то отчетливо понимаю, что все окрашено в яркие тона. Все буквально светится тем светом, источник которого непонятен. Как будто вещи (и люди?) светятся сами по себе. Любое воспоминание о тех временах – именно такое. Как будто в детстве было вечное лето, никакой зимы. Не детство, а сплошная Чунга-Чанга».

Д.Соул, М.Лазарева. Фрейлина специального назначения.
«- Подскажите, пожалуйста, а где нам котелки взять?
- А вы что, не принесли? – на лице преподавателя выразилось недоумение. – Арвенариус должен был выдать вашему курсу положенный для обучения инвентарь.
Я отрицательно помотала головой, а все однокурсницы согласно закивали. И у всех на лицах читалась одна мысль – а давайте не будем никакие яды сегодня варить, раз у нас котлов нет. Но жалостливые мордашки на магистра впечатления не произвели. Щелчком пальцев он материализовал перед каждой по жестяной миске.
- Значит, будет задание со звездочкой – сварить яд в непредназначенной для этого посуде. Так что берите спиртовки, разжигайте огонь и вперед, с песней!
Придвинув к себе металлическую плошку, я с головой окунулась в изготовление волшебной отравы.
«Возьмите 200 грамм сливочного масла, растопите на медленном огне. В полученную жидкость добавьте лепестки 25 роз, растущих на могиле чернокнижника, собранные в пятое полнолуние от начала года…»
Не знаю отчего, но мне вдруг захотелось рассмеяться. Просто представила себе, как в пятое полнолуние иду на кладбище, чтобы ободрать растущие там розы, а затем темной-темной ночью готовлю страшный яд. В довершение картины сознание послушно нарисовало образ злыдни-блондина, которому я с милейшей улыбкой преподношу ярко-алый смертоносный букет!
Через полтора часа в воздухе аудитории полным ходом витал дурманящий приторный аромат роз, под потолком закручивались клубы пара. У трех курсанток зелье не получилось – из их мисок валил густой черный смрад. И только настроение Глеба удивительным образом улучшалось с астрономической скоростью. Преподаватель быстрым шагом перемещался между партами и будущими фрейлинами, принюхивался к полученным зельям, комментировал и раздавал оценки:
- О боже! Нет! Оно ужасно! Маркиза, как же вы могли! Оно же было легким, неопасным! Испорчен яд с кривой руки! О чудные живые розы! Зачем срывал когда-то вас? Не для того, чтоб эти козы бездарно загубили вас!»

---

---

Читательский дневник

Добровольцы Урала.
«Владимир Марков Михаилу Побединскому, август 1945г.
Здорово, Паганини! Знаешь, Мишка, я без смеха не могу вспомнить имя, данное тебе Никоновым. Я представляю твой вид в то время (под Каменец-Подольским) – чумазый, заросший, взлохмаченный, в грязи и копоти с головы до ног и к тому же закутанный фрицевским одеялом, которое все время слезает с тебя, а ты стараешься потеплее запахнуться. Помню твой зверский прыжок в ничто из пылающего танка с загоревшимися волосами и одеждой…
Эх, Мишка, как много мы потеряли, лежа в госпитале во время зимнего наступления до Одера. Это была самая блестящая и стремительная операция. Я проклинал свою судьбу, слушая рассказы танкистов, раненых позже меня. И как только в начале марта я стал немного ходить на костылях, сразу же смотался из госпиталя в бригаду и принял третий танковый батальон.
А потом была ратиборская операция. Вот там я хлебнул всю чашу горечи. Ты, возможно, встретишь кого-нибудь из наших, спроси у них про «долину смерти» (иначе ее у нас и не называли). За два дня боев батальоны выбыли из строя, и остатки всего беловского большого хозяйства вручили мне. Я с теми остатками и рубал по 12 атак в день, теряя каждый раз по 4-6 коробок и многих людей. А радиостанция в это время вопит: «Лелюшенко и маршал недовольны вашими действиями!» Тогда я желал себе гибели, потому что никакие нервы не в состоянии были это вынести.
Я часто вспоминаю начало нашего зимнего наступления. Вспоминаю стремительный рейд на Берлин и Прагу, там уж я взял свое, действуя все время в передовом отряде.
Теперь это далеко позади. Учу молодых солдат воевать».

Vogue.
«Он вспоминает, что первое время в Нью-Йорке платил за квартиру, подрабатывая стриптизом. Получал прилично, но в основном мелкими купюрами, которые ему совали в трусы. Хранил их под кроватью, в коробке от обуви. Он и сейчас не считает эту профессию зазорной, но говоря уж о том, что это был бесценный опыт. «Работая стриптизером, ты учишься зашибать деньгу. Надо выступать так, чтобы люди за это платили».

Д.Соул, М.Лазарева. Фрейлина специального назначения.
«- Давайте, дочитывайте договор, подписывайте и вперед на заселение по комнатам.
Следующие пятнадцать минут каждая из нас вчитывалась в мудреные строки свитка.
«Высшая Военная Академия Магии, именуемая в дальнейшем «Академия», в лице декана факультета фрейлин Арвенариуса Преображенского, действующего на основании Устава, и Савойкина Элла, действующая на основании здравого смысла, именуемая в дальнейшем «Курсантка», заключили настоящий Договор о нижеследующем…»
И туча пунктов – учиться, стараться, выполнять… куча обязанностей и миллион требований.
«Академия предоставляет перенос из Внешнего мира одного личного предмета (на выбор Курсантки) в комнату проживания оной…»
О, какой интересный пункт! Но уточнить нужно.
- А что, вообще любую личную вещь перенесут?
- Любую, но только одну. Если ты скажешь перенести шкаф, мы перенесем, но без содержимого. А то были уже хитрые.
- А домашнее животное подходит под характеристику личного предмета?
Декан аж кустик полыни из рук выронил.
- В смысле?
- У меня кот остался, перенесите его сюда, пожалуйста.
По лицу Преображенского побежала эмоция негодования, видимо, живность еще никто не просил переносить, но тут же он расслабился.
- Следить, кормить, поить сама будешь. Если он сбежит или его сожрет какая-нибудь тварь, это будет твоей проблемой».

---

В телеграме - опять все то же приглашение в официальный канал правительства РФ Палантир - плюс добавили пафосный плакат. Путин в черных очках на фоне триколора и внизу громадными буквами - СДЕЛАЕМ РОССИЮ СНОВА СИЛЬНОЙ!

Знаете, я думаю это что - все те же девочки-дизайнеры. Ни ума, ни фантазии, в мозги забито одно - мы ничего не умеем, надо все делать, как на западе, потому что там умеют.
Потому что вот это вот все - это слизано вчистую с трамповских кампаний. И знамя на фоне, и девиз. Его знаменитая MAGA, которая вошла уже во все мемы и энциклопедии и т.д. Make america great again.

А вы говорите - как продвигать наши тренды, нашу повестку... Кто будет продвигать, что будет продвигать...

---

"Добровольцы Урала". Советская литература, документальное, Великая Отечественная.
Про что: как всем известно... ну, раньше было известно... во время войны на Урале по инициативе граждан были собраны средства на формирование танкового корпуса - производство танков, укомплектование всем необходимым и т.д. И уральцы же записывались в этот корпус добровольцами. Корпус был сформирован, начал воевать летом 1943 - и вплоть до конца войны. Именно он после Берлина был переброшен на освобождение Праги.
Книжка была издана в 1980 году - к юбилею Победы. Идея, видимо, была такая - встретиться с ветеранами корпуса и записать их воспоминания.
Ну... получилось в итоге довольно неровно... То есть, кто-то из ветеранов сам к тому времени занялся общественной, литературной деятельностью, писал мемуары - они просто дали сюда этот материал. Но многие ничем таким не занимались, просто трудились кто где, так что тут в дело вступили составители, корреспонденты, ну, я не знаю, в общем, кто занимался реализацией этого сборника. Беседовали, видимо, с людьми и потом это излагали. Выглядело это все просто как типичные статьи в газете, причем регионального уровня. Строгое соблюдение требуемых канонов газетных передовиц, идеологически выверенная подача, лозунги, канцелярит - ну, все то, что так поперек шерсти тонко чувствующей интеллигенции (вспоминая книжку Норы Галь).
Ну, я понимаю, что люди старались и сделали, как могли... Но все равно ощущается разительное несоответствие, когда вот тут идут типичные газетные куски, а вот тут прорывается живое повествование... Читать, в общем, это все большей частью нужно мимо текста. Материал интересный, информации можно набрать, но исполнение... где-то временами не дотягивает.
К тому же при оформлении сборника приняли решение - на мой взгляд, неудачное - собрать все иллюстрации на вкладку в середине. Там поместили фотографии. Мне кажется, лучше бы их разместили по главкам - было бы логичнее и нагляднее... Тут весь материал поделили примерно по частям, в хронологическом порядке. Вот формирование корпуса, вот начались боевые действия и поехали - орловская операция, львовская, берлинская, в таком роде. В начале каждого такого раздела публикуется карта боевых действий и краткая справка, что происходило. А дальше в разделе идут небольшие главки - из тех самых бесед с ветеранами, в них рассказывается о том или ином бойце. Вот и хорошо бы к этим главкам сразу и фотографию бойца помещать! А то они где-то все вместе втиснуты на вкладке, без особой системы, и пойди там найди, если что. Меня вообще мучило подозрение, что читаю я про одних, а фотографии все помещены кого-то других...
Ну да ладно, мне все равно было интересно почитать, как-то вот внезапно приобщилась к тонкостям танковых подразделений... выписала себе кое-какие фамилии - на тот случай, вдруг где в буккниге попадется - воспоминания ветеранов. Буду иметь в виду.

«За несколько недель в счет нашей комиссии по формированию корпуса поступило 58 миллионов рублей на технику, оружие, обмундирование для Свердловской бригады, на оснащение штаба и всех нужд корпуса. А ведь деньги эти шли не от обеспеченных людей – люди недоедали, голодали, но отдавали для святого дела последние гроши».

«Одно из главных условий зачисления в добровольцы – подготовить на свое рабочее место надежную замену. Нельзя было оголять производство. На место добровольца нередко становились его младший брат или сестра, жена, даже мать. Я помню, как одна уже немолодая женщина добивалась права занять место сына у станка.
- У вас слабое здоровье. Вам будет тяжело, - внушали ей, но она была непреклонна.
- А кому теперь легко? У меня на фронте муж и два сына. И третий сын просится к ним день и ночь. Я его сменю».

«Тридцатьчетверка получила несколько пробоин, лейтенанта ранило, еще один снаряд ранил башнера Типунова, вывел из строя орудие.
- Стрелять из обоих пулеметов, - приказал лейтенант. – Воронин, дави!
Механик Воронин помчал машину на вражеские окопы. Начал утюжить. Ранило и радиста-пулеметчика Докучаева. Машина загорелась. Воронин вылез под пули и снаряды, сбил огнетушителем пламя с машины и вывел ее в безопасное место».

«Нельзя не вспомнить добровольца из Свердловска механика-водителя Игоря Переслегина. Ночь в освобожденном нами Локте, тревожная, напряженная. Немцы контратакуют. К рассвету Игорь вернулся пешком – машина его сгорела. Попросился в другой танк, у которого вышел из строя водитель, и опять – на врага. Возвратился совершенно измученный – экипаж свой он привез мертвым на продырявленной в нескольких местах машине.
- Дайте мне башнера и стрелка-радиста!
Из шестой атаки он не вернулся. Снаряд попал в левый ленивец – осколком убило Переслегина».

«Не может командир быть в бою размягченным, он обязан раскрывать в солдате невыявленные силы, которые находятся в душевном резерве до той минуты, до того часа, когда обстоятельства ставят его перед большим испытанием, таким, что если выстоишь, не сломишься, - и о тебе скажут: ты настоящий солдат, ты герой».

«В боях комиссар Скоп был с нами на танках. Однажды горючее воспламенилось, и его сильно обожгло. «В госпиталь», - сказали врачи.
- Нет, идет наступление, потом, может быть… - ответил им Илья Исаевич и, перебинтованный так, что одни глаза виднелись, оставался в строю. Кажется, раны его так и зажили в боях, а не в госпитале».

«Движение танков Свердловской бригады по тылам врага к городу Каменец-Подольский было быстрым и неожиданным для противника. Помнится, как мы 23 марта влетели в городок Гусятин. На вешалке в кабинете начальника железнодорожной станции остались немецкие генеральские шинели, на столах стояла закуска и еще горячий суп. Присели уральские танкисты, отведали генеральскую пищу и – дальше на юг».

«Вскоре после того, как колонна тронулась, вражеский снаряд поджег дозорный танк. Шедшие за ним командирские танки приняли влево и вправо. Оказавшись впереди, я скомандовал механику-водителю Федору Курбатову: «Полный вперед!» Увеличив скорость, мы проскочили мимо объятой пламенем дозорной машины и внезапно налетели на пушку – немцы ее перетаскивали через улицу, меняя огневую позицию. Я не успел даже сообразить, что случилось, как пушка вместе с расчетом была раздавлена».

«Я стоял в полуоткрытой башне – иначе на узких улицах города противника не увидишь».

«Вскоре наш танк угодил фашистский снаряд-болванка. Никто из экипажа серьезно не пострадал. Оказались только сорванными болты крепления кулисы. В целом исправная, но лишенная рычага переключения передач, машина могла стать на поле боя беспомощной мишенью. Во что бы то ни стало нужно было вернуть танку маневренность. Но о ремонте нечего было и думать. Пришлось вместо рычага использовать спецломик. Орудуя им и молотком, я кое-как приспособился переключать передачи. Машина пошла. Продвигаясь от одного укрытия к другому, мы продолжали вести огонь и не отстали от товарищей».

«Со звоном бьет наша пушка. Высовываюсь из люка башни. Стальная громада «тигра» вертится на одном месте – с правой его стороны, гремя, сползает на землю широкая гусеничная лента».

«Стою в своей башне, вижу восточную окраину, большой с выбитыми окнами дом, куда снесли наших раненых танкистов и автоматчиков. Над домом трепещет флаг с ярко-красным крестом посередине. И тут на моих глазах немецкая мина крупного калибра пробивает крышу, рвет все внутри. Белый флаг как будто взлетел, чтобы тут же рухнуть в огонь. И казался он мне в этот миг белым голубем, взметнувшимся в последний раз к небу, а красный крест на полотнище – кровавой раной на белом оперении».

«На правом фланге произошло замешательство среди танкистов другого батальона нашей бригады, у некоторых сдали нервы, и немцы получили возможность с тыла наступать на группу Владимира Маркова. Все машины, которые у него остались, он собрал к кладбищу и сказал нам просто и честно:
- Возможно, живыми мы отсюда не выйдем – попрощаемся.
Он расцеловался со мной, с Кузнецовым, Абузгалиевым, с каждым из танкистов. Мы решили погибнуть, но не отдать Лисув гитлеровцам. И не отдали! Отбили двенадцать страшных танковых атак, поджигая «тигры» и «пантеры».
Вечерние сумерки наползали на полуразрушенный городок, окутывали его словно траурным крепом. Неужто ночь? Неужто выстояли с предрассветного часа в этом аду?.. Чешуйчатым налетом спеклись наши губы. Некоторые припадали к земле, сгребали грязь со снега, судорожно глотали его».

«Тигры» горели долго, освещая площадь колеблющимся светом».

«Как только пехота закрепилась на плацдарме, саперы приступили к строительству переправы через Одер для пропуска головного отряда танков. Немецкая авиация нависла над рекой. Каждое бревно заворачивали в белую простыню – ничто не выдавало местонахождение переправы».

«До середины переправа шла успешно. Лишь изредка шлепались мины да над головами пролетали трассирующие пули. Потом вражеские ракеты взвились над рекой и осветили атакующих. Ударили крупнокалиберные пулеметы, артиллерия. Появились полыньи, вода хлынула по льду. Тут и выручили переправочные средства. Их быстро сталкивали в воду и добирались до следующей кромки льда».

«Залпами минометов накрыли аэродром. Взвод танков захватил летное поле и тридцать готовых к вылету самолетов».

«Будете в Москве, зайдите в музей, поклонитесь знамени и в памяти своей сохраните: «Тот жив, бессмертен тот, Отечество кто спас».

«Надо было заставить противника свернуть с дорог на пахоту, предложить ему мягкую черноземную постель, принудить к сдаче на милость победителя или сразиться, а там уж видно будет, кто ляжет в эту неуютную чернь навсегда».

«На командный пункт уже с ночи стали собираться девчата, наши – советские. Они тут же сообщали командирам подробные сведения о противнике, девчата знали каждый дом, каждую ложбинку, - их сюда пригнали, они здесь работали. Теперь все они стали резервом разведгруппы. Помогали перевязывать и переносить раненых, готовить пищу».

«Он тихо подбил «тигра» на станции Гримайлов – тихо, потому что кругом громыхало танковое сражение».

«Прошло с тех пор 35 лет – это срок! Старшие лейтенанты стали полковниками, солдаты и сержанты – инженерами, техниками, учителями, художниками; парторги – организаторами и руководителями; выросли их дети, появились внуки… а боевые мальчишки – младшие сержанты, младшие лейтенанты, погибшие в минувших боях, в этом гигантском сражении, навсегда остались боевыми мальчишками. Они никогда не изменят своего звания, их нельзя повысить, нельзя понизить – они вечно будут пребывать в высшей должности и высшем звании защитников Родины».

«…Когда же кончилось горючее и снаряды, Марков со своими танкистами, сняв с танков пулеметы, отражал вражеские контратаки, вместе с автоматчиками».

«По шею в воде, цепляясь за фермы взорванного моста, саперы крепили узкие легкие мостки. Минут двадцать пять длилась работа, и не успел отгреметь последний залп артподготовки, как по штурмовым мосткам бросились в атаку солдаты нашей бригады. Но на тот берег прорвалось не более двадцати человек…»

«Завязалась огневая схватка, до того интенсивная и продолжительная, что стволы зениток раскалились и затворы выходили из строя».

«2 мая сотни гитлеровцев переправились на рассвете через обводной канал с целью прорваться к армии Венка и вклинились в наше расположение. Увидев их, готовившие завтрак солдаты хозяйственного отделения старшины И.С.Корягина приняли неравный бой. Израненный, истекающий кровью повар, старший сержант Ф.С.Нищев убил трех вражеских солдат. Вокруг кухни остались 27 уничтоженных гитлеровцев».

«Впереди пенистая горная речушка. Сердито бурлит вода. Спуститься к ней невозможно: крутизна гор не менее 40 градусов. Но о возвращении назад думать нельзя. И обхода нет… Старший сержант, Герой Советского Союза Василий Кружалов просит разрешения повести танк. Члены экипажа вышли из машины. Василий развернул орудие назад, начал медленно спускаться вниз и одолел спуск. За ним повел танк Герой Советского Союза Федор Сурков. И он благополучно преодолел преграду».

«Не успело дойти до генерала сообщение, что аэродром очищен от гитлеровцев, как они нагрянули на Штансдорф. Корпусный врач Семиколенных увидел их через окно и крикнул:
- Немцы! Прямо на нас!
Кинувшийся к выходу Белов крикнул возбужденно-весело:
- Медицина! Полечим немцев гранатами!»

«Войну я встретил в Ровно. Дороги Украины, по которым, вытаращив глаза от страха, в клубах пыли неслись мы на родимый восток в 1941г., удирая от немцев. Потом танковые бои под Изюм-Барвенково, потом за Ростов – и страшная горечь и обида рвали грудь на части, когда приходилось отступать. Смотришь, бывало, на самодовольную, выхоленную, породистую морду немца и думаешь: «Он человек – и я человек. На нем солдатский мундир – и на мне гимнастерка. Так почему он наступает, а я вынужден отступать? Почему он сильный?» И зло душило…»

«Война – это лицо идущего на все солдата. Что было бы с нами, если мы не были бы участниками войны? Мы не знали бы себя и не могли бы себя проверить, кто мы и на что мы способны! Ведь бой, сражение есть та вершина, на которую призван подняться человек-воин! Солдат, не изведавший боя, - все равно что женщина, увядающая в девственности».

«А «тигр» уже находился метрах в девяноста от его позиции. Был бы глубокий окоп, можно было бы надеяться уберечься от снарядных осколков, а тут… Видимо, опытные танкисты действовали в танке. Они не подставляли борт, двигались на позицию бронебойщиков прямо. А пули лобовую броню не пробивали. «Под башню бей! В гусеницу бей!» - кричал Федотов и себе и расчетам, не видя, что на том месте, где лежал третий расчет, уже зияет огромная воронка от только что разорвавшегося снаряда.
Он прикипел глазами к щели под башней, между ее нижней кромкой и корпусом, прицелился, но в миг выстрела танк качнулся на кочке, и пуля, угодив в башенный лист, отскочила. Грозно ревя мотором, «тигр» приближался к дорожной насыпи. Еще минута – и он искромсает гусеницами кювет, стальной тушей вдавит в землю бронебойщиков. Но эта минута оказалась последней для «тигра». Чья пуля угодила в щель под башню и заклинила ее, а чья, порвав гусеничную ленту, остановила танк, этого никто сказать не мог, да и важно ли, кто… Федотов увидел, как через люки застывшей машины стали выскакивать танкисты с автоматами, и тут же ощутил полоснувший по телу огонь…»

«…Сложная многотрудная биография Олейника: коногон, бурильщик на Руднике, помощник машиниста и машинист паровоза. В начале августа 1941 года буквально из-под носа немецко-фашистских захватчиков вывез он из Криворожья оставленные кем-то в спешке паровозы – вывез за Днепр, решив, что там, на широком водном рубеже непременно остановят фашистов. Но этого не случилось, и Олейник доставил паровозы своим ходом до Урала. Тут на Гороблагодатском руднике он и трудился для фронта до 1 марта 1943 года – дня ухода в добровольческий танковый корпус».

«Случилось в одном из боев – в машине осталось двое из четырех, потом один стрелок-радист Олейник, но он, овладев до этого всеми танковыми специальностями, воевал в тот раз за целый экипаж: водил танк, маневрируя и давя противника гусеницами, заряжал пушку, стрелял, расплачиваясь с врагом за каждого своего хлопчика».

@темы: Книги

---

(заглядывая на LiveLib) слегка в шоке...
Перес-Реверте написал новый роман. У нас его, конечно, немедленно издают. В самых ожидаемых новинках октября.
Роман - на минуточку - про итальянских фашистов, героически потопивших сколько-то там британских кораблей.

«Я мечтал написать эту немыслимую и совершенно подлинную историю с тех самых пор, как мне в детстве рассказал ее отец», — говорит Артуро Перес-Реверте о романе «Итальянец», который на родине автора разошелся тиражом в несколько сотен тысяч экземпляров. Реальная история итальянских боевых пловцов, потопивших четырнадцать британских кораблей, — история торжества отдельных людей над мощной военной машиной вопреки всем вероятностям — много лет рассказывалась иначе: итальянцы традиционно изображались бестолковыми трусами, и Перес-Реверте захотел восстановить справедливость. Италия была союзницей Германии во Второй мировой войне, но это его не смущает: «В моих романах граница между героем и злодеем всегда условна. Мои персонажи могли оказаться на любой стороне. Герои всегда неоднозначны. А кто этого не понимает, пусть катится к дьяволу».

Артуро Перес-Реверте — бывший военный журналист, прославленный автор блестящих исторических, военных, приключенческих романов, переведенных на сорок языков, создатель цикла о капитане Диего Алатристе, обладатель престижнейших литературных наград. Его новый роман — история личной доблести: отваги итальянских водолазов, проводивших дерзкие операции на Гибралтаре, и отваги одной испанской женщины, хозяйки книжного магазина, которая распознала в этих людях героев в классическом, книжном смысле этого слова, захотела сражаться вместе с ними и обернулась современной Навсикаей для вышедшего из мрака вод Улисса. «Итальянец» — головокружительный военный триллер, гимн Средиземноморью, невероятная история любви и бесстрашия перед лицом безнадежных обстоятельств, роман о героизме по любую сторону линии фронта.

Издают у нас. Махом. Уже рекламируют.
Заметьте, нам запрещено восхищаться героизм советских воинов и писать о них - ну, чтобы они были в благородных героях.
Нет, я не буду заниматься юродством и писать, что - "да мне никогда этот Перес-Реверте не нравился, вообще не понимаю, что там у него читать".
Но жаль, да.

---

Читательский дневник

Добровольцы Урала.
«Танк младшего лейтенанта Александра Семено, из Челябинской танковой бригады, оторвавшись от других танков взвода разведки, спустился в лощину, где в засаде стояли немецкие противотанковые пушки. Первый снаряд попал в башню, вывел из строя командира и стреляющего. Механик-водитель старший сержант Аким Басинский устремил машину на вражеское орудие, и тут в бок ударил второй снаряд. Мотор заглох. Басинский потерял сознание.
Когда пришел в себя, увидел, что он один живой в машине. Басинский укрощал пламя огнетушителем и руками, пока от едкого дыма и ожогов опять не свалился. Ночью добрался до люка, чтобы выйти, и услышал немецкую речь. Видимо, находящиеся рядом с танками немцы считали, что весь экипаж сгорел в танке.
Басинский закрыл люк на защелку, подумал: «Друзья, наверное, тоже считают экипаж погибшим, а может быть, пробиться не могут». Он видел, как «тигры» пошли в контратаку и решил, что они оттеснили роту.
Обожженный, израненный, Басинский четыре раза встречал среди врагов рассвет и закат. Четверо суток он ползал по машине и примитивным инструментом делал работу, которую и в заводских условиях было бы трудно сделать одному за такое время. Без пищи, сам себе перевязывая раны, он чинил, соединял провода, оживлял мотор.
На пятое утро немецкие артиллеристы были ошеломлены. У танка, который четверо суток считался мертвым, взревел мотор. Аким Басинский привел танк в роту в полной боевой готовности».

У.Гринь. Горничная для дракона.
Сам молочник оказался толстеньким коротышкой с роскошными усами и в высоченном белом колпаке. В лавке было пусто, и господин Фиджи буквально бросился к нам навстречу:
- Господа хорошие, что желаете? Сметанка свеженькая, молочко в бутылках и в крынках только-только из реки! Творожок, сливки для кофе, простокваша! Что угодно вашей душе, прекрасная хозяюшка?
Прекрасная хозяюшка, то бишь, я, только рот раскрыла, пялясь на великолепное разнообразие баночек, бутылочек, кувшинов и непроливаек. Эразмус же, ничтоже сумняшеся, пошел на разведку. Прохаживаясь между пузатых жбанов, он сдвигал крышки и, встав на задние лапы, нюхал содержимое. Почти не фыркал даже!
Покосившись на кота, молочник продолжил:
- Быть может, вам нужны яйца? У меня как раз сегодняшняя партия еще не выставлена, я с удовольствием наберу вам дюжину!
- Да, яйца надо, - наконец ответила я. – И сметану. И молоко…
Я тоже покосилась на кота и шепотом просвистела:
- Ну как?
- Можно брать, - солидно ответил Эразмус, вспрыгивая на стойку напротив хозяина. – А в какое время был забор молока?
- Утром спозаранку, уважаемый господин кот, - поклонился хозяин лавки. – У меня молоко всегда самое свежее, потому что сынок мой работает на заборе как раз, так он мне всегда привозит первому!»

---

О, смотрите, мне нейросеть тоже нарисовала милые картиночки.
Это я смотрю, в фленте все развлекаются, создавая портреты по нику... Ну и я попробовала. Точнее, один раз по нику, а так просто по описанию... Одна попытка вышла совсем неудачная, но три ничего.







creator.nightcafe.studio/create

---

На этой фотке имеется стая воробьев...

---

Ах-ха... Миронова в телеграме -

Люди бегут в Грузию и Казахстан, потому что не знают, что у нас с США есть общая граница. Так бы давно все были на Аляске

---

Читательский дневник

Добровольцы Урала.
«Старший сержант Цмак с бригадой производил средний ремонт под минометным и артиллерийским обстрелом. Противник пошел в контратаку. Ремонтники Трубников, Мякишев, Володин отбивались гранатами, стреляли из личного оружия, а от танка не отходили, пока не сделали его способным сражаться.
Механик-регулировщик Свердловской бригады четырежды орденоносец старшина Волков восстанавливал танк в бою. Немцы обстреливали его из автоматов и фугасами. Ответ огнем Волков убил фаустника, отогнал других и закончил ремонт.
Когда создавался Уральский танковый корпус, доброволец с Уралмаша Георгий Савельев был обескуражен тем, что его направили в ремонтную летучку, просил назначить его механиком-водителем.
- Я не сомневаюсь, что из вас получится хороший танкист, товарищ Савельев, но не каждый танкист может стать настоящим ремонтником боевых машин, - сказал тогда комбат.
На фронте рядовой Савельев убедился в правоте командира. Вслед за боевыми машинами шла его летучка. Случалось, Савельев садился за рычаги управления, заменяя в бою тяжелораненого механика-водителя».
***
«Был случай, когда наши ремонтники заменили на танке башню, приведенную в полную негодность в бою. В холмике вырыли проход чуть пошире танка, глубиной – по уровень башни. По краям прохода укрепили несколько танковых домкратов с балками и другими приспособлениями. На последней группе домкратов находилась в поднятом состоянии запасная башня. Поврежденный танк вошел в проход. На первой группе домкратов с него сняли простреленную башню. Затем он продвинулся вперед, и на него опустили и закрепили запасную башню. Танк вышел в бой».

М.Москвина, Ю.Говорова. Ты, главное, пиши о любви…
«У нас был тихий-тихий Новый год. И был бы еще тише, если бы Леня, решив нас немного развеселить, не нарядился цыганом, не взял мою гитару и не стал играть.
Я говорю:
- Не колоти по струнам, а то расстроишь.
- А то тебе пять лет назад кто-то настроил, - ответил он, - и ты не знаешь, будет ли оказия в ближайшее время?
- Двадцать пять лет назад мне ее настроил Визбор, - сказала я грустно.
- Хорошо, что не Высоцкий, - вздохнул Леня».

А.Ардова. Счастье по-драконьи. Новый год в академии.
«В целом группа сдавала успешно, без особых происшествий и катастроф.
- Адептка Вингнор, - прозвучало наконец под сводами зала.
И я храбро шагнула вперед – навстречу скептической улыбке Зекрина и настороженному взгляду Мары. В отличие от огневика Гортей явно считал меня способной на самые неожиданные поступки. По большей части неприятные. А зря.
Я остановилась в центре зала, выдохнула, зажмурилась, чтобы лучше сконцентрироваться, и призвала стихию. В крови загудел, набирая силу, огонь, и я не сдержала удовлетворенной, торжествующей улыбки. Мой цветок будет великолепен и поразит всех наставников, включая вояку Гортея, рационального до мозга костей и напрочь лишенного сентиментальности, а также чувства прекрасного.
Огонь спустился к кончикам пальцев, и я начала сплетать пламенные нити, придавая им задуманную форму. Даже глаз открывать не стала, и так видела все, что нужно. Мысленно. Спасибо дракону Тейджа, что так вовремя разбудил мой дар. Мрак… какой же он все-таки чудесный. И – Бастиан прав – совершенно не похож на дракошек с пижамы. Он гордый, величественный, настолько, что дух захватывает. А они маленькие, не впечатляющие совсем, и хвост у них…
В зале что-то уронили. Охнули. Совершенно неприлично выругались.
- Что это, адептка Вингнор? – раздалось наконец потрясенное.
Я поморщилась и нехотя распахнула ресницы. Изысканного пламенного цветка и в помине не было. Вместо него на рабочем столе, обвив себя хвостом и скромно сложив за спиной крылья, сидел и таращил огромные глазищи дракончик. С розовым отливом. Очень знакомый такой дракончик – на его собратьев-близнецов я регулярно перед сном любовалась, когда надевала пижаму. Заметив мой взгляд, он похлопал ресницами, трогательно прижал к груди лапки и церемонно поклонился ошарашенной публике».

---

Софья Федорченко "Народ на войне". Советская литература. Художественно-документальное.
Про что: первая мировая, революция, гражданская. Как это все переживалось, воспринималось, осмысливалось большей частью населения бывшей Российской империи - преобразовавшейся... впрочем, еще в момент преобразования.
Книжка является уникальным документом... Если вы хотите понять - услышать - почувствовать - как это все было, какие это были люди... в те судьбоносные и роковые годы начала ХХ века... тогда определенно надо это читать.
Вот я как будто все углубляюсь в историю вопроса. В смысле - вот писания Алексиевич (которые и принесли ей в итоге нобелевку, правда, как я думаю, по другим причинам)... Когда я раздобыла в библиотеке "Были горы Высокой" и стала перечитывать, то поняла, что Алексиевич сама ничего не изобретала... А гораздо раньше такую форму придумал Горький. Ну, или она выросла из его идеи - о записи рассказов рабочих. Это было в 30-е. А сейчас вижу, что и Горький тут не первопроходец... так сказать... А еще раньше - в 20-е - по этому принципу работала неизвестный сейчас автор - Софья Федорченко...
Софья Федорченко, как можно понять из скупых упоминаний в предисловии и в интернете, относилась к российской интеллигенции гуманитарно-просветительского толка. Когда началась первая мировая, пошла на фронт в качестве медсестры. Вот работая в госпиталях с ранеными, она и стала прислушиваться к их разговорам, что-то стала записывать и т.д. Первая часть - про первую мировую - вышла еще вроде до революции. В смысле, до октябрьской. В 1917 году. Затем она продолжала какую-то работу с людьми, как упомянуто - в разных комитетах по помощи голодающим. Ну и продолжила свои записи. В последующем она их опубликовала в еще нескольких частях - про революцию и про гражданскую. Правда, с последней частью - это были 20-е годы - уже вышли сложности.
Как я поняла, первую публикацию автор скромно сопроводила пояснением - ну вот про это про все. Что записывала разговоры, высказывания солдат. Книжка вызвала большой интерес, это был успех. Автор продолжила свою работу. Следующая публикация тоже пользовалась успехом. Как везде указывают - этот материал стали широко использовать другие авторы, в том числе и с куда более громкими именами. Например, А.Н.Толстой - в "Хождение по мукам" (это я в википедии посмотрела). Далее начинается туман и расхождение... Где-то указывается, что вроде как автор высказала недоумение и недовольство таким свободным использованием ее трудов, даже без упоминания имени... после чего на нее набросилась тогдашняя креативно-интеллигентская тусовка и начала организованную травлю (время идет, в нравах этой части общества ничего не меняется). Где-то указывается, что вроде как пресса решила взять интервью у автора, и она там что-то наивно поведала... Ну, в общем, итог один и тот же. Автора смешали с грязью, книгу задвинули - из культурного поля она просто исчезла. И даже заступничество Горького, Чуковского и Маршака никак не помогло. Как везде указывают, особо старался тут Демьян Бедный. В общем, судя по всему, первоначально все это восприняли как чисто документальный материал. А потом, когда автор дала свои простодушные и наивные пояснения - что она делала художественную обработку - интеллигентская публика почувствовала себя обманутой и взбесилась. Автора обвиняли в мошенничестве, все такое. В плане, что если рассматривать документальный момент - то появились какие-то высокоученые специалисты и рассуждали, что собранный таким образом материал не имеет научной ценности, потому что не выполнены строго рекомендованные правила - не зафиксировано ФИО рассказчиков, место и обстоятельства и т.д. А если рассматривать художественный момент - то в этом автору просто отказали, обвинив что ли в классовой слепоте и узости. И т.д.
В общем, получился такой же эффект, как в свое время с... как там этот американский автор, написавший книжку про индейцев? (заглядывая на LiveLib) Форрест Картер! "Образование Маленького дерева". Там тоже сначала был бешеный успех у книжки, публика решила, что это документальная запись, а потом вдруг выяснилось, что это художественный текст - и все, автора заклеймили позором, книжку буквально уничтожили - ее выкидывали из библиотек, из магазинов, уничтожали отпечатанные тиражи в типографиях... полное безумие. В то же время Алексиевич не только не заклеймили позором и не смешали с грязью в аналогичной ситуации, а напротив дали нобелевскую премию... Исходя из этого я как-то делаю вывод, что Алексиевич приткнулась к правильной креативной тусовке, а злосчастные Софья Федорченко и Форрест Картер - к неправильной. Или вообще не входили ни в какие тусовки.
Поразмыслив над всем этим... В общем чисто мои предположения такие. Нельзя со стопроцентной уверенностью утверждать, что это исключительно документальный текст... то есть, буквальная запись. Хотя бы из элементарных соображений - если кто общался с гражданами, то, конечно, вспомнит, что граждане практически ничего не могут так связно рассказать. Увы, мы так не разговариваем... То есть, все равно хоть какая-то обработка нужна. Софья Федорченко ее и сделала. И это была прекрасно проделанная работа! Тут просто сам текст роскошный - такая красочность, выразительность... потрясающе. В то же время - как утверждали все эти принципиальные и идеологически грамотные критики - что она просто все придумала, а на самом деле ничего такого не было... Ну, я так не думаю. Мне кажется, такое невозможно придумать. Если брать само мировосприятие народа, то есть, простого крестьянского мужика, солдата и т.д. - так, мне кажется, до этого в отечественной литературе ничего подобного не было. Были либо чрезмерная идеализация, либо презрительное очернительство... а тут вообще что-то совсем другое. То есть, автор - мне кажется - действительно, просто всмотрелась и вслушалась... не руководствуясь какими-то умственными конструкциями... Если брать фактическую сторону - тут, в конце концов, рассказывается о всевозможных ужасах - голод, зверства - то, я думаю, мы можем вспомнить и последующие события... что, скажем, творили разные коллаборанты во время Великой отечественной - это уж все задокументировано.
Так что - я думаю - по большому счету автор просто применила такой новаторский литературный подход, что просто никто ничего не понял. (ну, не считая все-таки принадлежности или непринадлежности к тусовке). Она дала просто сами голоса, одни только рассказы - без какого-либо авторского оформления. Получается такой чрезвычайно мощный эффект - на читателя будто обрушивается многоголосье, сотни разных голосов, они кричат, шепчут, стонут, смеются, поют... Просто голоса безо всего - без описания внешности, социального и прочего положения, их истории. Что-то о них можно узнать, только слушая, что они рассказывают. И от этого действительно возникает ощущение, что это говорит сам народ. Как таковой.
Я думаю... что автор сначала просто записывала какие-то поразившие ее необычные выражения, истории. Может, имея в виду потом это использовать при написании чего-нибудь художественного. Это было вполне в духе эпохи. Вот как я недавно прочитала в дневниках Толстого - он это делал. Записывал необычные слова и высказывания крестьян, то есть. А потом всего этого набралось так много... что автор почувствовала, что все равно с этим не справится в смысле, создать на основе этого какой-нибудь художественный текст. В общепринятых рамках и канонах. И тогда она стала просто писать эти высказывания, подряд. И получился такой поразительный результат.
Конечно, не сказать, что охват был всеобъемлющий. Тут даны только голоса мужчин, причем из крестьянского сословия. Нет женщин. Нет рабочих из городов. Уж конечно, нет интеллигенции. Но вполне понятно, что автор по обстоятельствам только вот это и могла наблюдать. И так уж она дала широкий спектр - тут есть и трусы, и герои, и красные, и белые - условно говоря - и добропорядочные граждане, и бандиты... Что уж тут говорить - это просто надо читать.
В общем, мне жаль, что эту книгу задвинули куда-то в культурный чулан. Где она пребывает и до сих пор. Мне думается, что такие вещи должен прочитать и прочувствовать каждый.

@темы: Книги

---

Книжный столик

С.Федорченко. Народ на войне.

«Потянулись до нас из лесов мощи живые, до того тощи, до того неевши – от корочки вдрызг пьяны».

«Кабы не зверел я в бою, может, и воевал бы. А то чисто тебе волк, ажно жубами врага брал, ажно сине в глазу. Памяти не станет. Чисто сумасшедший».

«Нигде тихого угла не видать. Бушует земля. Что люди, что дела движутся».

«Кто на нас работать захочет? Ученому угол нужен, стол нужен, и чернила, и покой, и чтоб над ухом стрельбы не было, чтоб возможно мозгами шевелить. А у нас где ж такое место?»

«Я бы всех этих ученых… к делу бы не допускал, как бы с большого ума чего не натворили, учены больно».

«Для этого политика хороша, а не наука. Наука все про далекое, что в земле, что в небе; а политика в самый корень покажет, отчего какая кому жизнь и как эту жизнь переменить».

«Эти с жиру бесились, по-моему, всего им мало было, только б от дел отлынить. У них институт высший для лесников был, а верно, для неженых самых господ. Навыдумывают: экое какое дело, дуб от елки отличить. Мы и без высшего образования умеем».

«Подводная лодка была бы интересна, если б стеклянная была. А то стальная, воздух в ней дурной, помещенья не хватает, рыб не видать. Могила она подводная, а не лодка. Степь куда веселей».

«Мне шаг наш, так и то в ушах, вроде как нарочно выговаривает. Пуля мне песню поет, снаряд на трубе играет. Человек от раны воет, так и то я как бы лад какой слышу. У меня в слухе особенное».

«Сказать по правде, чего-то я задумываться стал. Самая это верная примета, что скоро воевать кончим. Значит, головой работать начнем».

«Я тут как-то автомобиль брошенный по кишочкам перебрал. До чего хорошо прилажено, просто не отошел бы, да пришлось. Отвоюю – машинам учиться стану, а не книжкам этим».

«А, Б, В, Г – это я выучил, а как складывать, не пойму. Тут стрельба, тут университет в карман – и на конь».

«Я на ходу читать выучился. Писать же научусь, когда где-нибудь хоть на неделю задержимся».

«А я так думаю: такое, как мы видели, в прежнее время никто за сто лет не увидел бы. Насквозь эта война все нам показала, все тайности. Не хуже университета».

«И откуда они такие здоровенные, не пойму. С морского ветру, что ли? А нас земля сушит».

«- Вот иду я, иду, а ладно ли это, не знаю. Туда ли я ход взял, в ту ли нужную сторону? И кто научит, кто разъяснит, - как в тумане.
- Как это, куда идти не знаешь? Простого проще. Велели тебе высокие люди – идти туда-то. Так ты сбей их с высоты, людей этих, да присмотрись поближе. Не наши – вороти в обратную, непоказанную сторону».

«Как отберешь в близкие друзья? Вот жду – бой отберет, кто каков».

«Мы со смертью теперь круглые сутки вместе. Как бы дитя с матерью».

«Что про смерть думать? Смерть теперь сама о нас печалится, из-за каждого куста моргает».

«Развлекательный народ звери. Не хуже театра. Я бы и на собаку долго смотрел, а уж на что собака привычная…»

«Здесь на воде одни печальные случаи. Удочки не закинешь, а закинешь – выловишь человеческую требуху. Невод заведешь – как бы кладбище целое не выволочь. А я с младенчества рыболов».

«Есть места – глаз разбежится, сам ты будто растешь даже, до того эти места широки, вольны и красиво устроены, с рекой, с веселыми полями-лесами. Просто дух рвется, просто так бы и полетел».

«Матерей мы за то любим, что весь ты заскорузлый даже от крови, от всей этой войны, а она тебя как бы нежным дитятей еще помнит».

«Мать меня все, бывало, «красавчик» да «красавчик». А что я кирпат-конопат – это уж мне девки разъяснили».

«Один у ней сынок в белых, другой в красных, а третий у какого-то Ангела есаулит. А сердце в ней на три куска разорванное живет».

«Может, мне около тебя, маманя, встать-вкопаться?» - «Нет, - говорит, - сынок, не надобно, ты, - говорит, - с корней сорванный, тебя ветер несет, не устоишь. Летай вольнее, авось не мне, так людям легче будет».

«Думаю, так надо устроить – землю переделать наново и перемерить. Отдать ее всю по крестьянам, фабрики раздать по рабочим, книги – по интеллигентам. А потом всем меняться, и добром, и занятиями».

«Как ты избу строишь? Строишь сперва в земле, потом на земле, потом вверх, к солнцу. Так и у нас есть: сейчас мы еще в земле, готовимся; потом над землей строить станем и настроим до самого неба».

«Всего хуже мосты рвать. До того жаль, до того не по-хозяйски! Взорвать – минутка, а почини-ка, ну-тка».

«Я здесь стою, а доля моя, может, на том берегу, может, реки-потоки меж нас. Может, там и счастье, и наука, и семья хорошая, теплое солнышко. А мост – где он? Эх, мосты вы, мосточки! Их рушишь – сердце сушишь!»

«Эх бы время нашлось перебрать назад как по зернышку! Вот как семя перебирают, чтоб друного в борозду не кинуть».

«Беда война, и радость тоже. И не та только радость, что врага глушим, а та еще, что свела нас эта война с наилучшими людьми. Где б я таких повидал без войны?»

«- Я мечтаю с самим Лениным поговорить. Во! Он, люди передавали, при разговоре дурака умным делает.
- Станет Ленин со всяким говорить да всякого на ум наводить. А если ума в тебе нет, так на что он наводить-то тебя будет? Только сердце свое утомит. И не пустим мы тебя к Ленину, и не мечтай».

«У меня мечта – в небо летать. Наделали же мы самолетов самую малость, врагу на смех. Враг богат, у него много. А враг же жирный, ему бы в колясках разъезжать. Мы же легкие, некормные, задов к мягкому не прирастим. Нам-то и летать. После победы начнем самолеты сотнями строить. Увидишь».

«Скажу правду – никто не поймет. Совру – никто верить не станет. А я делать буду – тогда все увидят».

«Любил я своего молоденького командира красного ну как невесту просто. А оттого не с ним, что рана меня свалила. Он же как ветер вольный, где уж мне его теперь догнать? Вот и путаюсь тут с вами, ненастоящими».

«С отцов на этой фабрики из них кровь точили, а они эту фабрику лучше пашни любят, пуще глаза берегут. Чудаки!»

«Я теперь по закуткам нашим слоняюсь между боев. Фамилии записываю, в Питер собираюсь, проверю у самого Ленина, его ли это люди».

«Москва! Имя-то у нее какое – звонкое, как благовест».

«Москва клей, на нее что ни лей, все прилепится».

«А что Москва? Что тело без души, что город без настоящего человека».

«Видел я, что жив он, хоть и перемучен, видал я, как его в ямищу швырнули и камнями вход заложили, глиной щели замазали. Подыхай. Попросился я у них в сторожа к этому месту. Сказал, что округа наша красненькая, еще придут, ночью уведут. А им наплевать, абы самовары ставил, ручки их берег. Глупые они от забалованности. Ночью я для тишины ноготками камни выковырял, спиртику ему в рот влил, на руках вынес. Я без ноготков, он без зубок, до единого выбили. Ушли и вот пришли. Ногти мои отросли, зубы же ему вставим, когда войну кончим. Пока и без них обойдется – есть-то нечего».

«Перестали стрелять чужие, стали стрелять свои. Как музыка – такой от своей пушки звук хороши!»

«Товарищей на волю выпустить, как жаворонков на благовещенье».

«Что же это, скажем, страх из людей делает – одних волками, других как бы христами-спасителями».

«Лежит он наг, только на нем и осталось, что на груди икона да через лоб венчик. Одежду же всю его забрал кто-то. Ахнули мы, потом смотрим – в головах у него записка положена. «Идем мы, - написано, - живые, по острому морозу совсем почти голые. Мертвому же одежда ни к чему. Простите, христа ради. Мы же ему в головах и денежку положили – на гроб, да на саван». Денежка, точно, лежала».

«Дух от него тяжелый. «Что ты, - смеемся, - ровно из могилы смердишь». – «А из могилы и есть я, - отвечает, - расстрелянный я, сам и откопался. Сверху же от мертвых запаху набравшись».

---

В телеграме пишут - нобелевскую премию по литературе получила французская писательница Анни Эрно.
Ну и? Кто это такая? кто вообще про нее слышал?
Мне кажется, они в своем выборе руководствуются принципами - берут какого-нибудь малоизвестного писателя и пишут про него что-нибудь пафосное. А то давать нобелевку всемирно известным и популярным - это западло.

Заглянула на LiveLib - оказывается, у нас ее публиковали.

"Событие": В 1963 году двадцатитрехлетняя Анни Эрно обнаруживает, что беременна. Во Франции того времени аборты были запрещены. «Событие», написанное сорок лет спустя, рассказывает о нескольких месяцах, в течение которых она скрывала беременность от родителей, искала помощи у знакомых и врачей и тщетно пыталась сделать аборт вязальной спицей. История, рассказанная в жестокой простоте фактов, показывает нам общество табу. и классовых предрассудков, где пережитое героиней становится инициацией. Опираясь на записи в дневнике и память, скрупулезно выстраивая двойную перспективу, Эрно подбирает новое значение для прожитого опыта.

"Женщина": В гериатрическом отделении больницы в пригороде Парижа умирает пожилая женщина с болезнью Альцгеймера. Ее дочь, писательница Анни Эрно, пытаясь справиться с утратой, принимается за новую книгу, в которой разворачивается история одной человеческой судьбы — женщины, родившейся в бедной нормандской семье еще до Первой мировой войны и всю жизнь стремившейся преодолеть границы своего класса. «Думаю, я пишу о маме, потому что настал мой черед произвести ее на свет», — объясняет свое начинание Эрно и проживает в письме сцену за сценой из материнской жизни до самого ее угасания, останавливаясь на отдельных эпизодах их с матерью непростых отношений с бесстрастием биографа — и безутешностью дочери, оставшейся наедине с невосполнимой нехваткой.

"Годы": словно фотоальбом, галерея воспоминаний, ворох образов, слов, вопросов, мыслей. Анни Эрно сумела воплотить не только память личности, но и коллективную память целой эпохи в своей беспрецедентной по форме и стилю прозе. И страницы, пропитанные нежным чувством ностальгии, смогут всколыхнуть эти образы в вашем сознании, увековечив воспоминания навсегда.

"Во власти": Рассказчица расстается со своим партнером В. после шести лет отношений. Но отнюдь не расставание становится темой этого романа, балансирующего, как всегда у Эрно, на грани документа и вымысла, а новая женщина В. Охваченная жгучей ревностью к незнакомой сопернице, героиня наблюдает крушение своих нравственных ценностей. Одержимость растет, и текст становится для рассказчицы способом придать ей материальную форму. Через рассказ о собственном безумии Эрно исследует природу языка: примеряя на себя стереотипы и клише, она ускользает от банальности и добивается бескомпромиссной точности. Сквозь канву повествования проступает то, что по-настоящему интересует Эрно, — телесность, слово, письмо.

"Другая": 1950 год, воскресенье, Анни десять лет, она играет на улице, на солнце, на каменистой дорожке на улице де Л'Эколь. Ее мать выходит из магазина, чтобы поболтать с клиенткой в нескольких метрах от нее. Разговор двух женщин прекрасно слышен, и обрывки этой беседы навсегда запечатлелись в памяти Анни. До ее рождения у ее родителей была еще одна дочь. Она умерла в возрасте шести лет от дифтерии. Больше никогда Анни не услышит из уст своих родителей ни слова об этой сестре. Она никогда не задаст им ни одного вопроса касательно её, но всю жизнь будет сравнивать себя с ней.

Есть еще три-четыре книжки, но про них даже нет никакого внятного описания, что там.
Ну, в общем, понятно. Женская тема. Автор пишет исключительно о себе, в невнятных, но изящных рассуждениях.

---

Читательский дневник

С.Федорченко. Народ на войне.
«Убили они моего любимого командира, где-то бросили. День тужу, а служу, два тужу, а служу, на третий день прошусь: «Отпустите меня Ивана Дмитриевича честно земле предать». – «Где ж найдешь, - говорят, - округа вражья». Стращали, уговаривали. «Затоскую, - отвечаю, - какой из меня тогда большевик». Отпустили. Ну, ищейкой туда-сюда метался и нашел таки его на сметнике, в большом позоре, голого, крысами изъеденного. Одни его кудри золотые знак мне подали. Унес я его, при лесном озере закопал и березыньку в головах посадил. Думаю, на свежем его, горячем его сердце большой ей рост, березыньке, будет».
***
«Иду лесом, слышу ребячьи голоса. Гляжу: мальчик и девочка, вместе им годков восемь будет, за бугром приникли, роются в снегу чего-то. Я к ним, они носами в сугроб, руками накрылись, молчат. Я хоть и не мамка, а детей не обижаю. Спрашиваю. «Отец, - говорят, - наш в этом сугробе убитый лежит. Повесили, - говорят, - его немцы, а он потом от ветру сорвался, потом на него этот сугроб намело. Нам же похоронить его хочется». Раскопал я им отцовский сугроб – ничегошеньки! Стоят ребята как зашибленные, глазам не верят. «Это, - я им говорю, - вот как вышло: верно, отец ваш не помер, а притворился. Полежал, полежал, встал и пошел. Идем-ка и вы, я вас из лесу выведу». Обрадовались, пошли со мной, за обе руки держатся, чисто как мои, бывало. Может, и правду им сказал, на счастье. Вышли мы из лесу, они свою деревнюшку увидели и туда. Кричат: «Прощай, дяденька!»

Покой им только снится.
«Новосозданная советская милицейская структура в Екатеринбурге была реорганизована после освобождения города от войск Колчака – 17 июля 1919 года. Из 200 человек, набранных для работы в милиции, 90 служили и при белогвардейском правительстве».
***
«За один только 1920 год в борьбе с преступностью на Среднем Урале погибло более 70 работников милиции».
***
«В 1943-44 годах ОУР руководили подполковник милиции Ф.С.Лямин и капитан милиции Г.Ф.Дымшаков, их сменил майор милиции Н.Г.Стряпухин. Под их руководством и при их непосредственном участии работниками уголовного розыска было проведено немало операций по раскрытию тяжких преступлений и задержанию опасных преступников. В частности, была раскрыта и обезврежена бандитская группа из 17 человек, предводительствовал которой рецидивист Скрипченко. Бандитами был совершен ряд налетов на склады и магазины и несколько убийств, награблено на сумму в 850 тысяч рублей материальных ценностей. В схватке с этими уголовниками погибли милиционеры из Нижнетагильского ОМ О.Д.Ощепков, Н.С.Иванов и О.Д.Дендюх. За свои злодеяния убийцы и грабители понесли суровое наказание: четверых суд приговорил к высшей мере наказания, а остальных к длительным срокам лишения свободы».

А.Ардова. Счастье по-драконьи. Новый год в академии.
«На занятиях мы усердно записывали в особые тетради ТМХ ДО – тактико-магические характеристики дракона обыкновенного. Тетради нам выдавались специальные, заговоренные, выносить их из аудитории не разрешалось, и мы, жертвуя свободным временем, оставались после занятий, чтобы впихнуть в свои бедные головы «строго секретные» сведения. Начальная скорость… Боевая скорострельность… Прицельная дальность… Головы пухли.
Шпаргалки не помогали. Магистр их каким-то особым, шестым чувством распознавал, мгновенно находил и строго наказывал. Чтобы неповадно было.
- Некоторые адептки прячут шпаргалки во всякие интересные места, а потом шепчут так призывно: «Ищите», - вещал он, криво усмехаясь. – Я бы, конечно, поискал. С большим удовольствием. Но не в служебное же время. Поэтому предупреждаю сразу: доставать сами будете. Здесь же. На глазах у всех.
Сегодня у нашего славного Гортея намечался праздник – экзамен во вверенном ему подразделении. Вообще-то, если уж говорить точно, в расписании значился вовсе не экзамен, а всего лишь зачет. Но, как заявил еще в начале учебного года магистр: «Наш зачет для краткости назовем экзаменом». Мы не спорили. Поспоришь тут, как же, себе дороже. По поводу знаменательного дня Мара даже парадную форму надел и сиял ярче собственноручно начищенной им пряжки. Чего нельзя сказать о нас».