В телеграме -

Меня уже давно удивляет странная - контрфактическая - уверенность, присутствующая в почти любых рассуждениях о человеческих делах, от психологии до международных отношений, в том, что:
а) любые "проблемы" необходимо "решать";
б) любые "проблемы" можно "решить";
в) любые "проблемы" можно "решить" выгодным для себя образом, если повести себя "правильно".
Что-то есть в этом очень американское.

---

Читательский дневник

А.Мелихов. Броня из облака.
«И мышление философа, а не только мышление торгаша или сутяги, является подгонкой под желательный ответ, к которому без всяких оснований тянется его душа, - при том, разумеется, существенном отличии, что философу не требуется такое примитивное оружие, как прямая ложь: разумному достаточно натяжек и подтасовок».
***
«А между тем даже убийство тоже является всего лишь крайним вариантом нормы: меняется норма – меняется и крайность. В обществе, в котором «средние» граждане готовы с легкостью оскорбить рассердившего их человека, «крайние» будут готовы ударить; где средние готовы ударить, «крайние» будут готовы убить. Того, что и с к р е н н е осуждается всеми, почти никто и не делает: преступник в чудовищно преувеличенном виде демонстрирует нам, каковы мы на деле, без маски».
***
«Сторонники смертной казни часто ссылаются на то, что если во все времена люди казнили преступников, значит, в этом есть глубокий смысл. Однако смысл этот был больше символический, чем утилитарный, то есть казнь была актом более культурным, чем прагматическим, она была не столько устранением преступника, сколько театрализованным представлением, - недаром слово «казнь» происходит от того же корня, что и слово «показать». Приглядываясь к смертной казни с древнейших времен, начинаешь видеть в этой мрачной и безобразной процедуре массу совершенно излишних для любой утилитарной цели завитушек, которые сближают ее не с чем иным, как с прикладным искусством, предназначенным прежде всего для демонстрации: оно призвано производить впечатление на некоего ценителя (хотя бы воображаемого), что-то говорить о нашем богатстве, уме, хорошем или хотя бы экстравагантном вкусе – и т.д. В старые добрые времена в смертной казни было столько демонстративного, зрелищного, в ней было столько условностей, аллегорий, символов, столько игры, цирка, спорта!»
***
«В нашей стране до последнего времени расстреливали без особых затей, и это обнадеживает: значит, уже никто не пытается омерзительное превратить в торжественное. Хотя, с другой стороны, простоту легко принять за величие. Может быть, был не так уж не прав Достоевский: нравственно только то, что совпадает с нашим чувством красоты. А потому в вопросе о смертной казни незримые эстетические критерии важнее утилитарных. Простенький тест: если бы кто-то неопровержимо доказал, что выматывание кишок снизит преступность на 15%, согласилось бы принять эту казнь ваше эстетическое чувство? Мое – нет. Я соглашусь скорее подвергнуться дополнительному риску, чем жить в мире, где такое происходит. Уж больно безобразным оказывается этот мир.
А значит, вычурные казни уже перестали выполнять ту функцию экзистенциальной защиты, ради которой они в основном и изобретались. Да-да, что может мучительнее обнажить нашу мизерность и беззащитность, чем гибель не от прихоти бессмысленного хаоса, а от сознательного решения того единственного субъекта, от которого мы только и можем ждать какого-то уважения и сострадания, - от человека! А он вместо этого демонстрирует нам, что наша жизнь отнюдь не святыня, что ее можно отнять ради денег, квартир, чинов и прочего мусора! Конечно же, хочется немедленно «опустить» такого судью, вынесшего столь оскорбительный приговор – не только убить, но и его муками, унижениями продемонстрировать, что суд столь жалкого существа мало чего стоит.
Беда только в том, что оружие это обоюдоострое – зрелище казни, и даже знание о ней, невольно обнажает и нашу собственную хрупкость и беззащитность».

Н.Мамаева. Черная ведьма в академии драконов.
«Едва я распрямилась, как меня осчастливили: тренировка продолжается! До ночи мы с наставником отрабатывали простейшие комбинации. А потом я просто упала. Как давно и мечтала. Было плевать, что лицом в грязь и что в оной вообще-то холодно и мокро.
- Блэквуд, поднимайтесь, - непререкаемо произнес Ромирэль.
Я даже не дрыгнулась.
- Блэквуд, вы имеете все шансы простудиться.
Я лежала и не реагировала, завидуя зомби.
А потом… Меня подхватили сильные руки и куда-то понесли. Было тепло, хорошо и, главное, никто не орал над ухом: «Блэквуд!»
Но постепенно я начала приходить в себя. Открыла глаза и тут же поймала несколько заинтересованных и откровенно завистливых взглядов. Оказалось, что меня самолично нес Ромирэль… и традиционным свадебным способом. То бишь перед собой, со всеми предосторожностями.
- Могли бы и через плечо перекинуть, раз уж вы решили транспортировать меня через всю академию, - было первое, что я пробормотала.
- Это самое неожиданное заявление от девушки, которое я когда-либо слышал, неся ее на руках, - отозвался остроухий. – Позвольте узнать: вам висеть вниз головой удобнее? Или так мыслительный процесс лучше идет?
- Так жить завтра будет легче, - буркнула я. – Меня сейчас все ваши потенциальные невесты взглядом убить готовы.
- Привыкайте, Блэквуд, через пару недель вас будут хотеть умертвить не только взглядом».

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

П.Крусанов. Дневник собаки Павлова.
«На время отсутствия Исполатев назначил редактора своим заместителем, коротко объяснил состояние текущих дел и направился было вон, но у самых дверей поймал ускользающую мысль:
- Скоро зайдет корреспондент «Примы». Объясни, что я срочно отбыл в афонский Пантелеймоновский монастырь за материалами по имяславцам. Прими его сам.
- Что рассказать? – заместитель поднял трепетно стило над страничкой перекидного календаря.
Исполатев предложил рассказать о новой религии – экологии. Корреспондент, конечно, спросит: «Разве экология – не наука?» На что следует ответить, что экология не может существовать вне сферы религиозного сознания – наука всегда считала апокалипсис бредом, больной галлюцинацией патмосского затворника, экология же существует лишь благодаря безусловной вере в грядущий апокалипсис. Наука не признает Антихриста, а экология Антихриста видит, борется с ним, для них это – личность с неудержимой жаждой потребления. Однако апокалиптическое мышление эколога, с точки зрения христианина, еретично, так как оспаривает Божественную волю Страшного суда и истребления мира.
На щеках редактора межконфессиональной «Библейской комиссии» появились рдеющие маки.
- Тогда расскажи, что-де человек восхваляет Господа в молитве, на холсте или бумаге, а сам Господь Вседержитель поет Себе славу на крыльях бабочек».

Н.Мамаева. Черная ведьма в академии драконов.
«Толстяк Ронни выразительно размял пальцы. Я приготовилась. Сейчас атаковал он. Я должна была защищаться. Противник создал пульсар. Да не абы какой, а пятого уровня, воспользовавшись тем, что полуэльф отвернулся и нас не видит. А ведь Ромирэль строго приказал: не выше третьего. Да, похоже, мой противник решил, пользуясь возможностью, размазать меня. Я уже приготовилась пробороздить копчиком маты, но, как ни странно, защита устояла. Лишь спин завертелся бешеным волчком, впитывая в себя излишки энергии.
Зато вымораживающий голос полуэльфа услышали все. Он не кричал и не использовал заклинание усиления звука, но военный опыт под половик не спрячешь.
- Адепт Роннин Мастус, кто дал вам право использовать заклинание пятого порядка? Еще одно такое нарушение, и я буду вынужден доложить ректору о том, что вы не можете контролировать свою силу. Желаете пройти проверку на стабильность?
Ронни затрясся. Я бы на его месте точно струхнула. Когда совет магов должен решить, стабилен ли твой дар и не заблокировать ли его от греха подальше, - это, мягко говоря, не вдохновляет.
- Продолжаем. Атакуем.
Мы поменялись местами. Я не стала создавать ни ледяных игл, ни фаерболов. Занятие уже близилось к концу, и я, лишь бы отвязаться, запустила в Ронни просто сырой силой. Не оформленной в матрицу заклинания. Но только я не учла, что после обмена метами светлый дар во мне усилился. Я вкладывала всего три единицы магического потенциала. Как они сумели превратиться в тридцать, причем за сотую долю мига, - ума не приложу.
Всегда выдержанный и спокойный полуэльф враз изменился в лице и с нечеловеческой скоростью в последний момент метнул «штормовой вал» - мощнейшее заклинание, что сметает все на своем пути. Матрица «вала» врезавшись в мой поток боковым тараном, сумела его сместить. А потом… Нет, Ромирэль не выругался, он просто употребил все средства языка с целью более точного выражения своих эмоций».

---

Ю.Славачевская, М.Рыбицкая. Дилогия. Сразу за две книги - "Зачем вы, девочки, красивых любите, или Оно мне надо?" и "Выйти замуж не напасть, или Оно нам надо?" (да, названия авторы придумывают... замаешься писать... ). Юмористическая фэнтези, любовный роман.
Сюжет: ГГ - женщина из нашей реальности - попадает в фэнтези-мир в тело юной эльфийской принцессы... которая вроде бы из него дезертировала по причине того, что ее по политическим соображениям выдали замуж за темного властелина, точнее, за короля темных эльфов. Но ГГ - женщина решительная, энергичная, и ее такие мелочи не смущают. Она и сама может смутить кого хочешь...
Из той же стопки книжек авторов, которые я набрала в библиотеке. Здесь все то же самое - и юмор (юморина), и принципы построения сюжета... Так-то все стандартно, в рамках жанра - ГГ, ясное дело, отличается невероятной красотой, а благодаря внутреннему содержанию в виде бойкой попаданки, вообще превращается в оружие массового поражения... Абсолютно все ее хотят, она собирает всевозможные плюшки, магическая одаренность бьет все рекорды... и т.д.
Честно говоря, за это время книжка успела практически начисто изгладиться у меня из памяти. Но я прекрасно помню, что тут авторы наступили на те же грабли, что и в прошлый раз. То есть, история дико растянута, без ума и без памяти. И если первую часть еще можно более-менее с удовольствием почитать, то во второй просто нет никакого смысла. Она не нужна, она лишняя... Персонажи просто по-дурному приключаются, непонятно зачем. В смысле, все стало ясно еще в первой части (еще в первой трети первой части, прямо скажем) - что ГГ кончит замужеством и детишками, и кто будет в качестве рокового и сексуального сжимать ее в объятиях и вместе с ней умиленно взирать на своих карапузов... Но вместо того, чтобы закруглиться и написать уже этот самый хэппи-энд, авторы продолжают нарезать круги и переводить бумагу... То есть, если вот так посмотреть - что-то изменилось в плане этого самого всем очевидного финал? Нет. Именно он в конце и прозвучал, и в том же самом виде. Изменились как-то характеры героев, что-то в них раскрылось - до того не обозначенное? Нет. Вот как они изначально появились на страницах, так и остались. Может, хотя бы эти лишние 300 страниц просто доставляют удовольствие - ну там, мир такой замечательный, персонажи такие классные, неохота с ними расставаться, неважно уже, что там с сюжетом, просто здорово читать, как они живут своей повседневной жизнью? Тоже нет. Все абсолютно стандартное и, прямо скажем, не в самом шедевральном исполнении... Ну так а зачем тогда?..

@темы: Книги

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).


this html image

---

Картинкофлуд

сезонный. Кандински по-прежнему лихорадит. Упорные юзеры выискали, что в телеграме тоже можно поставить прежнюю версию… Я обрадовалась. Ага… Вот ее ставишь, ставишь – а она втихушку все равно сползает на установки по умолчанию… И ведь нигде там не обозначается, какая версия действует в данный момент! Это уж если я понимаю, что Кандински опять странно реагирует, то иду по новой ставить нужную версию, тогда он какое-то время работает… более-менее в прежнем режиме… Но и так на него периодически находит – то забывает напрочь художников, которых прежде постоянно использовал, то опять начинает выдавать десять пальцев, три ноги. В общем, пребывает в отключке.
Так что мы медленно и печально отмечаем приход зимы.
Я сначала задала запрос «Осень превращается в зиму» - и погрузилась в размышления, что обозначают по этому поводу фантазии Кандински. Ну – думаю я – наверно, вот что пейзаж серый, деревья черные, листья облетели – или там последние листочки трепыхаются – так поди оно и значит, что зима настает. Или вот что девушка в осеннем наряде, а лицо у нее как бы белеет – то же самое. В таком роде.
Потом я придумала запрос – «Уж зима стучится в двери». Тоже прикольно. Было… пока Кандински не свалился в очередном обмороке, после чего начал выдавать одно и то же, без вариантов. Ворота, то есть.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Литературная газета (октябрь 2020г.).
Алексей Пушков, председатель комиссии СФ по информационной политике: «Информация – это власть. Без информационного господства не может быть установлена монополия в международных делах, а именно к этому стремятся США. Для них информационные войны – часть борьбы за сохранение американского лидерства, проще говоря, американской гегемонии».
«Я бы отметил интересную черту. Если раньше информация обслуживала политику, то сейчас она в значительной степени сама стала политикой. На информационном фронте происходит больше действий, чем в сфере политики. Сейчас ни одно политическое решение не принимается без мощнейшего информационного наступления. Мы не должны ограничиваться анализом ситуации. Нам нужно вырабатывать стратегию противодействия, уйти от чистого реагирования на враждебные информационные кампании. К сожалению, сложился такой алгоритм: против нас выдвигаются обвинения, а мы отвечаем, причем иногда с существенной задержкой…»
***
Валерий Фадеев, председатель Совета по правам человека при Президенте РФ: «Когда на Ютьюбе заблокировали канал «Царьград», то даже у нас в России некоторые говорили, дескать, так им и надо… Понимаете, сегодня «Царьград» кому-то не нравится, завтра «Эхо Москвы»… Но проблема не в идеологических предпочтениях российской аудитории, да и российские законы «Царьград» не нарушал. Но тогда на каком основании Гугл их блокирует на территории России?»
«Важный вопрос: а что мы можем предъявить миру? Мне кажется, что после краха СССР мы чувствуем себя немного провинциалами. У нас как будто не хватает смелости заявить о своей позиции. А наш народ не может чувствовать себя провинциальным, ведь Россия – игрок мировой истории в течение столетий… И дело даже не в том, что мы утратили навыки или талант. Проблема в другом: мы потеряли дерзость великой страны…»
***
Мария Захарова: «Навязанное нам евроатлантическим сообществом информационное противостояние достигло сегодня весьма печальных показателей… Боюсь произнести «наивысшей точки», потому что нет предела их черной креативности…»
***
Олег Неменский политолог: «Мир наблюдает за политическим спектаклем. Но, глядя с востока, трудно не загрустить. Россия выступает одним из главных действующих лиц постановки, даже когда в нее не вмешивается. При этом у нас нет ни заранее подготовленных «своих людей» и организаций, ни собственного сценария. А единственная надежда – выиграть от взаимного ослабления противоборствующих сторон».
«У Запада есть своя Россия: она всегда вовремя отравляет кого надо, обстреливает, провоцирует, разгоняет и разжигает. И, к сожалению, настоящая Россия не прочь иногда подыграть (к пущей радости режиссеров). С режиссерской точки зрения смысл спектакля, «драматургический конфликт» - в борьбе между свободой и принуждением, гражданской доблестью и рабством, Западом и Востоком. Россия играет за Восток – в виде большой тени на всю сцену. Старый миф об извечной рабской сущности России с ее оборотной стороной, тиранией, должен подтверждаться актами противоборства с рыцарем свободы и справедливости – Западом. Мы вновь играем в чужой пьесе и в весьма несимпатичной роли».
«Есть серьезная причина задуматься: может, стоит своевременно ломать чужие сценарии? Тем более что настоящая русская культура имеет большую традицию народного самоопределения и свободолюбия. Мы вполне способны ставить свои спектакли».

Л.Алфеева, А.Свилет. Академия фамильяров. Тайна руин.
«Привязанность Эллы к еще не вылупившейся виверне зашкаливала. Адептка носилась с яйцом, как с собственным ребенком, укрывала на ночь одеяльцем, читала сказки и порывалась укачивать, пока я не запретила. Ну да, соврала, что вредно и надо поменьше перекладывать яйцо с места на место. Не то подопечная точно бы от него не отходила ни на шаг.
- Элла, все хорошо? – осторожно спросила я. Внутренние ощущения ясно указывали, что настроение у подопечной препаршивое.
- Дэни-и-и… ну как я его оставлю?! - жалобно шмыгнула носом Элла.
- Нельзя брать яйцо на практику, - строго произнесла я, судорожно подбирая аргументы. Может, сказать, что порталы вредны для невылупившейся виверны?
- Я понимаю, - грустно кивнула девушка. – Но вдруг он… или она… будет скучать.
- Попросим Гизмо присмотреть, - в сотый раз повторила я. – Имп души не чает в твоем питомце и будет трястись над ним целый день. Он вчера чудесную песенку ему пел!
- Правда? – удивилась Элла.
- Правда-правда, какую-то колыбельную, - соврала я. На самом деле имп пел национальную песню дроу, и до конца там почти никто не дожил. Но мотив был убаюкивающий, на перечне погибших даже я задремала».

---

Ислам Ханипаев "Типа я". Современная литература.
Сюжет: юный Артур проживает в Махачкале, в приемной семье. Ходит в школу, во второй класс. В школе дела у него идут не очень хорошо, другие дети его травят... Дома он тоже чувствует себя одиноким, хотя там к нему вроде бы относятся с любовью и заботой. Но Артур не может забыть, что это не его родная семья... И мальчик принимает решение найти своих родных - отца, то есть, потому что мама у него умерла. И тогда, верит Артур, все изменится...
Про автора в последнее время то и дело слышу... что-то все его читают, все в восторге... А тут оказывается, что его книжка есть в нашей библиотеке.
Ну, в общем и целом... это было интересно, мне понравилось. Книжка вышла пусть не без проблем, но все же живая и трогательная. Легко читается...
Повествование ведется от первого лица - то есть, это получается один сплошной монолог, к тому же от лица восьмилетнего мальчика, что накладывает ограничения. Автор, мне кажется, с этим справился. Вот так просто читаешь - и без прологов, пояснений, флэшбэков и всего прочего, что сейчас любят вставлять... Картина происходящего открывается постепенно. Так, если с первых строк понятно, что мальчик идет домой и при этом общается со своим другом, то затем становится ясно, что и с другом все не так просто - по сути, это, что называется, воображаемый приятель... и с домом все не просто... И т.д. Интересная форма.
Темы, в общем, поднимаются серьезные - это и школьная травля (поданная с точки зрения жертвы), и попытка справиться с трагедией - смерть матери, попадание в приемную семью, поиски отца, который, конечно, решит все проблемы... в таком роде.
Из недостатков, мне кажется, тут главным образом как раз то, что этих тем слишком много... Для маленькой книжки... И они не совсем хорошо сочетаются.
Взять, скажем, тему травли. Тут однозначно все выходит очень хорошо... Над ребенком издеваются сверстники в школе, он пытается с этим справиться. Здорово показано, что тут очень важен правильный настрой - маленький Артур четко себя воспринимает, как мужчину и воина, понимает, что он должен работать над собой, противостоять врагам... Он выдумывает себе воображаемого друга, Крутого Али, который, ясное дело, самый лучший воин, и он может его научить, как правильно себя вести и вообще, как нужно жить настоящему воину... Хорошая мотивация. Тут, можно сказать, идет такой диалог (дискуссия) с культовым "Чучелом"... понятия не имею, знает ли автор вообще об этом произведении, Железникова ли, Быкова ли... Но так получается. Лично мне подход к вопросу автора кажется более действенным, чем вариант Железникова-Быкова. И уж по любому показывается, что вмешательство взрослых тут по большому счету не поможет.
А вот если взять линию с семьей и поисками отца... то все выходит куда менее радужно. Все здесь как-то переходит совсем в другую тональность. Это уже как бы не просто повествование о реальной жизни реального школьника, а какой-то приключенческий и даже полусказочный сюжет... Ну, я не знаю... Слишком легко у ГГ все получается, слишком много счастливых совпадений, хм. Нет, если брать эту линию саму по себе, то почему бы и нет. Просто очередная приключенческая детская книжка, что-то вроде детского детектива (которые в 90-е были очень популярны, сейчас не знаю, как), а у этого жанра свои особенности, и там как раз нормально воспринимаются и счастливые совпадения, и сказочный оттенок. Но тут-то эта линия находится в одной связке с крайне острой и реалистичной линией! И это ощущается довольно странно... Мне кажется, они мешают друг другу.
Ну, можно еще придраться, что автор слишком пережимает со всякими ужасами - как-то тут слишком много смертей на небольшой объем... Автор слишком давит на эмоциональность? Или, может, я чего-то не улавливаю, и это какое-то иносказательное высказывание? Может, намек на какие-то локальные войны? В общем, тут я не знаю, но выглядит странно...
Ну, в любом случае, это был вполне удачный опыт знакомства с отечественной современной прозой.

@темы: Книги

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

М.Миллингтон. Моя подруга всегда против.
«- Отмолчаться решил? Не выйдет, - предупредила Урсула, грозно склонив голову. – Молчать – в данной ситуации самый худший для тебя вариант.
Я посмотрел вверх на скелет крыши. Балки еще кое-где соединялись деревянными решетками с остатками штукатурки, но сквозь прорехи виднелось голубое небо. На темном черепичном фоне дыры в крыше светились нежными красками проплывавших над ними облаков, словно кто-то высоко в поднебесье установил гигантский калейдоскоп. Мне даже понравилось.
Словом, Урсула бросила работу, приехала домой и вдрызг разругалась с кровельщиками. Хорошо еще, что секретный код для запуска американского ядерного арсенала ей неизвестен.
- Ванесса меня окончательно довела.
- Ага. – Я все не мог оторвать завороженного взгляда от прорех.
- Ты не представляешь, каково мне было на работе. Ванесса всегда ко мне цеплялась, но тут ее просто прорвало, и я решила, что с меня хватит. Начиталась в газетах про тебя всякого и думает, что ей позволено любые гадости говорить. Так что в определенной степени это твоя вина.
А-а… моя, значит? У меня сейчас челюсть отвалится.
- Признаю, - Урсула развела руками, жест был призван подчеркнуть искренность ее слов, - что приехала домой несколько gereizt //раздраженная//…
- Обидели тебя, значит… Очень живо представляю себе разыгравшуюся сцену.
- Но они оба сидели на досках и читали газеты. Ты можешь себе такое представить?
- И ты, конечно, преподала им урок.
- У тебя вообще никаких чувств нет, я посмотрю? Бесчувственный чурбан. Ты же видишь, в каком я стрессе, хоть бы капельку поддержал.
- Я думаю, как теперь крышу укрепить, чтобы на голову не свалилась.
- Вот всегда ты так. Крыша – всего лишь мертвый предмет, а я живая. Неужели непонятно?
- Понятно. Этот предмет не позволяет дождевой воде литься прямо в спальню».

Л.Алфеева, А.Свилет. Академия фамильяров. Тайна руин.
«- Кроме башни фамильяров нельзя без сопровождения заходить в закрытую часть зверинца и в подземелье. Только с преподавателями или со мной.
- Почему это?
- Опасно! – веско изрекла я.
- Разве ты в состоянии защитить меня от опасности? – удивилась Элла.
Я тихонько вздохнула: ну да, чем может помочь боброкошка, которой десятью минутами раньше хотели купить корзинку с одеялом?
- Сумею, - пообещала я и выдала крошечный пульсар. Яркий сгусток огня немного покружился в воздухе и вылетел в окно, где взорвался разноцветными искрами.
- Здорово… - выдохнула девушка, любуясь. – Я так же смогу?
- Если будешь прилежно учиться, еще и не так сможешь. Продолжим?
Элла энергично закивала.
- Адептам запрещается самовольно покидать стены академии. Захочешь выйти в город или прогуляться к озеру, скажи мне, а лучше – возьми с собой.
- А тебя в городе не затопчут? – заволновалась подопечная. – Или будешь сидеть у меня на руках?
Шерсть на загривке встала дыбом, хвост звучно шлепнул по столу. И откуда взялась такая заботливая? Хотя за хвост я тоже слегка переживала, в городе могут и оттоптать. Он как раз уникальный, бобровый, наступать удобно.
- Не бойся за меня, не пропаду, - пообещала я. – Позже сходим, подберем тебе одежду, а пока хоть в форму переоденься, неудобно же в этом платье.
- Зато оно такое красивое, - печально вздохнула Элла, проводя руками по ткани. – Все салоны обошла, пока нашла.
Я согласилась, что очень красивое. Но непрактичное – от упыря в нем не побегаешь, да и просто не побегаешь тоже».

---

Господи боже мой... В телеграме, в охранительском секторе выискали очередную авторку и поэтку... И хотя они там - на мой взгляд - уже с сильно поехавшей крышей, но эта начисто полоумная.
Некто Маша Войнович. Пишет стихи про свою вагину, про дорогую Украину и проклятую Рашку... Периодически уверяет, что она не фейк, а вы все сами "какашки и блевотина"...

я сделала себе антивоенный маникюр
один ноготь синий, а второй желтый
это цвета Украины
это цвета свободы

я вставляю их в свою вагину
во время месячных
и эти пальцы окрашиваются кровью

я смотрю на это
и понимаю
как же точно
***

у меня был целый чемодан
страпонов, дилдо, фаллоимитаторов всех цветов и размеров

прости, моя девочка
я оставила их в россии
когда убегала сюда от войны

мне их не жалко
они были в россии
они пропитались русским миром
теперь они служат войне и фашизму

по ночам они превращаются
в искандеры калибры герани

и летят
безжалостно
над Украиной
***

русская кухня пахнет насилием
пахнет смертью, убийством, угнетением наций

салат оливье виновен перед каждым украинцем
поляком, евреем, цыганом
перед каждой эрзян:кой
ингерманланд:кой
мок:шей

салат мимоза сделан из калибров
искандеров
гераней

не говорите мне о блинах -
они пропагандируют войну

расстегай рифмуется с «убивай»

я отменяю русскую кухню
я обвиняю ее в убийствах
все эти чертовы пирожки
оладьи
семгу с икрой
рассольники
борщ

мы победим
сделаем самый большой в мире вареник
раскрасим его в желто-синий
и запустим в космос

как символ победы над чертовым русским борщом
***

в мою вагину кинули джамбу
теперь там нет места любви и солнцу
нет места любе соболь и илье яшину
нет места моей коллекции вибраторов
нет места моим собакам и хомячку альфреду
нет места состраданию и тыквенному латте
нет места новому пелевину
нет места винишку на патриках
нет места любимым корейским сериалам и лекциям невзорова

теперь в моей вагине только кровь и смерть
только танки самолёты и дроны
только шойгу и герасимов в моей вагине
только россия во мгле в моей вагине и соловьев и зет-поэты и бомжи-убийцы

иногда когда я по ночам мастурбирую на портрет зеленского нарисованный боно
на украинский флаг цвета неба и пшеницы золотой на голубом
я молюсь ему
останови войну
останови войну
останови войну
ты так прекрасен
после войны в моей вагине найдется место и для тебя

коханий мiй володимир



(с надеждой) а может, все таки фейк? не может же быть таких реальных персонажей?

@темы: С ума сойти

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

П.Крусанов. Дневник собаки Павлова.
«Понятное дело, чтобы увлечь человека, нужно сказать ему что-то интересное, то есть что-то о нем самом. Так примерно:
Кого ни возьми, всякий обычно по жизни лжив, любострастен, склонен к предательству. Будь он хоть чурбан, не отправляющий естественных нужд, а раз в жизни да совершит мерзость. Ну а записному праведнику согрешить и вовсе необходимо. Без этого – никак. Совершенная мерзость дает натуре повод быть стойкой – паршивец узнал цену подлости, пошарил в карманах и впредь зарекся: накладно.. Всякого по жизни наперво волнует личное благосостояние и внутренний покой, что, если по чести, чудо как хорошо. Добиваясь их, человек юлит, лжет, льстит, крадет – если кто получше, тот своим молчанием потакает общему течению вещей, которое, будь оно считано со страниц романа, громыхнуло бы в нем бешеным негодованием. Словно напалм на снегу. Так получается, что, забравшись в бумажную реальность, человек перестает оглушать свои чувства корыстью, стряхивает с них близорукую дурь мирского успеха, душа его проясняется, и вот уже желаниями его правят чистые, незамутненные переживания. Человеки, стало быть, не гневятся, не делают друг в друге дырок по случаю переустройства жизни подлой в жизнь безупречную единственно потому, что сами корыстны, нечестивы, скверны. А если бы ежечасно они имели в основе своих устремлений благородные чувства, если бы в жизни сделались лучше, возвышеннее, то, растревоженные жаждой справедливости, ослепленные состраданием, тут же бросились пороть, вешать, декапитировать друг друга – словом, натворили бы таких преступных дел, каких не смог бы сочинить и самый отпетый душегуб. Что до вождей и пастырей… Не стоит, право, им возносить человека, очищать его от жизненной скверны – не то расплодится зло во сто крат большее, чем уж отмерено. Пока человек жалок, лжив, слаб, его хватает лишь на шкодство, но стоит ему возвыситься, стряхнуть шелуху личной выгоды, и он сложит пирамиду из девяноста тысяч голов. Недаром ведь жизнестроительные планы вождей народов сродни по механике эстетизму в искусстве, которое имеет дело с нагими чувствами. Как эстет стремится к прозрачной чистоте воплощения артефакта, так и идейный вождь стремится к удалению тумана, который портит ясность вида на его совершенную конструкцию. В таком идеальном завтра нет места мутному планктону жизни. Но какой огород ни городи, а жизнь сама все обустроит - она–умней и разнообразней любой теории».

А.Крейн. Улыбнись мне, Артур Эдинброг.
«- Бор, а когда и как ты понял, что остаешься тут?
- Хм, - он усмехнулся. – Я все же другой породы, чем ты, Вилка. Что значит «понял»? Ничего я не понимал! Я просто решил так, и все. Мне тут понравилось, черт возьми.
- И тебе не было страшно?
- А почему мне должно было быть страшно?
- Ну… Такое серьезное решение. Вдруг ты бы разочаровался в этом мире?
Он расхохотался.
- Вилка, эй! Ты напоминаешь мне моих старых земных друзей, которые боялись переезжать в другую страну. А некоторые – в другой город. А кто-то и вообще в соседний двор… мол, у них не получится там устроиться, и все такое, ужас-ужас.
- Но у них и впрямь могло не получиться.
- И? В чем проблема-то?
- Э, ну… Они бы как бы проиграли. Остались бы незнамо где у разбитого корыта.
- Это с хрена ли бы они проиграли, прошу прощения?! Они бы опыт получили! А если совсем худо стало бы – вернулись бы назад. Самолеты никто не отменяет. Если я захочу – я вернусь. Возможностей во вселенной куда больше, чем проблем. Но людям почему-то нравятся проблемы: они их, даже чисто теоретические, с удовольствием смакуют, обсасывают и раздувают. Только вот мне такой мейнстрим не по нраву. Случилась задница – я думаю, как выбираться. Не случилась – так и чего о ней размышлять? Жизнь прекрасна, пока она прекрасна, елы-палы!»

---

Михаил Исаковский. Собрание сочинений в 5 томах, т.5. Письма. Советская литература.
В рамках своего постоянного проекта по чтению различных писем - когда я случайно увидела в библиотеке это с/с, и оказалось, что там в последнем томе помещены письма - ну, я, конечно, сразу их взяла. Думаю, что необязательно пояснять, кто такой М.Исаковский... или обязательно уже? В общем, автор советских культовых песен, вошедших в наш культурный фонд... "Катюша", скажем. "В лесу прифронтовом", "Враги сожгли родную хату"... Да много. К стыду моему... Нет, я, само собой, всегда знала про Исаковского. Но часто путалась насчет того, слова или музыку он написал к любимым песням. Сейчас не буду путаться.
Письма в томе помещены избранные - это жалко. Люблю полные, академические издания... С другой стороны - все-таки на целый том набралось.
Надо сказать, что при чтении этих писем я как бы получила не совсем то, чего ожидала. В том плане, что обычно в письмах можно почерпнуть информацию о каких-то реалиях эпохи, повседневной жизни, о ближайшем окружении - которое, как правило, оказывается тоже весьма известными людьми (понятное дело, письма обычных людей редко добираются до издания). Но вот тут этого довольно мало... Может, в силу личности автора? Обстоятельств его жизни? В общем, по этому изданию можно сделать вывод, что М.Исаковский был, наверно, довольно одиноким и замкнутым человеком... Круг лиц, с которыми он состоял в переписке крайне ограничен... А в последние годы жизни так это вообще остался чуть ли не один Твардовский...
Зато здесь очень большой пласт материала чисто литературоведческого. Потому что значительную часть жизни, оказывается, Исаковский посвятил переводам. Вот тут и помещены письма в этой связи - обсуждение с издателями и редакторами всевозможных тонкостей перевода, подбора слов и т.д. Так что для специалистов - филологов, лингвистов - думаю, должно быть очень интересно. Лично я в этом не разбираюсь... И вообще, мне как-то ближе другой род поэзии - который Исаковский как раз не очень любил и не понимал. Но - рискну предположить - возможно, если говорить о классическом понимании поэзии, то Исаковский обладал э... чем-то вроде абсолютного слуха? ну, вот как бывают люди так воспринимающие музыку, а Исаковский так воспринимал поэзию? Его рассуждения-размышления по подбору слов (или даже суффиксов-приставок!), по правильному или неправильному их размещению - даже вот меня заинтересовали. Хотя, как я говорю, мне это не очень близко... (для меня в первую очередь - образы, картинка )
Ну а так - что сказать... Я вот глянула сейчас в википедию, обнаружила там предельно сухой и сжатый справочный текст - ну естественно... Родился-занимался-умер. Кому сейчас интересен советский поэт, ага. В общем, судя по письмам - у Исаковского с детства были большие проблемы со здоровьем, с глазами - сильная близорукость, постоянная угроза слепоты. В письмах часто упоминается, что даже читать и писать он может от силы несколько часов в день. Вот хорошо для него, что достаточно быстро определились его творческие способности, так что и жизнь организовалась... Песни на стихи Исаковского, видимо, быстро стали популярными - тут часто упоминается хор Пятницкого, который их исполнял. Но Исаковский не очень это любил, в смысле, его вовсе не устраивало писать по заказу и по заданию песни и стишки. Видимо, он считал, что это нужно делать по внутреннему побуждению... Что ж, советская власть и это ему позволила. Ну, а затем он вплотную стал заниматься переводами, как уже сказано.
По своему характеру, видимо, это был страшный перфекционист... педант... возможно, даже зануда. Ну, надо думать... если человек способен написать несколько писем на много страниц, споря и объясняя, что в данной строчке совершенно необходимо писать "выговорил", а не "проговорил"... (это условно говоря - я уж не помню, о каких словах они спорили ) Наверно, такой человек мог допечь кого угодно. Но все-таки, ради справедливости нужно отметить, что если кто-то все же осмеливался возражать и аргументировать, то Исаковский вполне был способен признать, что, возможно, какие-то моменты он не до конца понимает. Во всяком случае, иногда. Тут очень показательный пример с каким-то там очередным съездом писателей что ли... На котором Исаковский выступал с критическими речами и в числе прочего критиковал даже песню "Темная ночь"! слова которой, по его мнению, были просто плохими стихами. Ну вот, на этом съезде ему возражали композиторы и пытались объяснить, что стихи могут быть хоть гениальными, но им не захочется писать на них музыку, потому что они их не затрагивают! а какие-то стихи сразу затрагивают, вот. Тут Исаковский в итоге и вынужден был допустить, что "чего-то не понимает". (вспоминая "Темную ночь" - да что там не так со стихами? по-моему, здорово все... )
В общем, с таким характером даже вполне можно представить, что человек будет довольно одинокий. Плюс еще - осторожно предполагаю я - Исаковский все же был глубоко советским поэтом... и к концу его жизни - он умер в 1973 - это уже как-то и не приветствовалось в творческой тусовке... И так горько читать последние письма (к Твардовскому), в которых он пишет, что вот он заболел, попал в больницу, и даже никто не пришел его проведать... Печально это все...
А вот, когда я сунулась в википедию, попутно в поиске мне попались фотки молодого Исаковского. Прикольно...

@темы: Книги

---

Книжный столик

М.Исаковский. Письма.

«Спешу Вас поздравить с наступающим 1914 годом! Желаю как встретить, так и проводить в добром здравии и в веселом положении».

«Мою книжку критики встретили, как говорится, «в ножи», и я не знал, как мне работать дальше. Я всегда считал, что форма литературного произведения должна быть проста и понятна (но не примитивна), иначе литература сделается достоянием небольшой кучки литературных специалистов. Массовому читателю она будет не под силу. И вот за эту простоту меня обругали. В то же время в литературе хвалят сложные формы, например, стихи Пастернака, Сельвинского и др., которые трудно читать даже очень квалифицированному читателю: что ни строка, то формула».

«Теперь о том, можно ли лечить мои глаза. В общем, лечить можно. Но обычные медицинские средства вряд ли помогут. Они могут, быть может, только чуть-чуть поддерживать. Во всяком случае, это – полумера. Главное же лечение, если это можно назвать лечением, должно заключаться в отдыхе. Врачи говорят, что я должен вести абсолютно спокойный образ жизни; работать очень мало (2-4 часа в сутки с перерывами); не должен поднимать тяжестей и вообще напрягаться; укреплять здоровье вообще (хорошее питание, воздух и пр.). Профессор же Головин советовал мне уехать в степь, чтобы дать глазам возможность «отдохнуть от предметов». Некоторые из этих советов для меня невыполнимы. Я ведь связан со службой, которую не могу бросить, т.к. она дает мне средства к существованию, поэтому мало работать не могу. Я подумывал о перемене службы, но безрезультатно. Нет такой работы, которая не требовала бы глаз. Теперь мне 28 лет. Если бы благополучно дотянуть до 35-40 лет, то тогда было бы хорошо. В этом возрасте близорукость перестает прогрессировать».

«Собрать бы рублей тысячу. На эти средства я мог бы прожить месяцев восемь или даже год (на моем иждивении, кроме меня, находятся еще два человека). За год я мог бы кое-что сделать. Во-первых, подучился бы. Во-вторых, кое-что написал бы, и это дало бы новые средства к жизни. В-третьих, я был бы в лучших условиях в смысле подбора материала для своих произведений. А то пишу я о деревне, а живу в городе. Это плохо. Город знает о деревне не все, а я хочу и должен не только знать все, но и видеть, как это «все» происходит в жизни. В-четвертых, я работал бы столько, сколько могут вынести мои глаза, а не столько, сколько заставят на службе».

«Прости, что я так не скоро отвечаю. Дело в том, что отвечать на письма я могу только по воскресеньям, т.к. будние дни заняты на службе, а вечерами мне работать нельзя».

(Твардовскому) «В общем, ты не особенно беспокойся. Ведь факт тот, что каждый день приезжают сотни людей, и все находят способ уехать из Севастополя. Найдешь этот способ и ты, и все будет в порядке».

«Написал я стихи «Письмо друзьям», но оказалось, что друзей, которым можно послать это «письмо», крайне мало…»

«В Вашем письме я не понял одного места. Вы пишете, что у Вас всегда народ, что работать Вам трудно и что Вы затыкаете уши ватой, чтобы не слышать разговоров. И тут же добавляете, что мечтаете о радионаушниках. Я так и не знаю поэтому, нужны ли Вам радионаушники, чтоб слушать радио, или же они закрыли бы Вам уши вместо ваты».

«…Одно меня смущает, что стихи все же не очень газетные, а напечатать их хочется в газете – потому что, на мой взгляд, люди сейчас читают главным образом газеты».

«Здесь уже пятый день нет почты – ни писем, ни газет. А без этого в Чистополе как-то совсем уж плохо».

«Был рад получить Ваше письмо. Немножко удивился тому, как Вы могли меня разыскать (я живу не на ул.Белинского – такой здесь вообще нет, а на ул.Толстого)».

«От всех зол я стараюсь найти спасение в работе и делаю, что могу. Правда, не всегда у меня получается как бы этого хотелось. Бывает чаще всего так, что на пять плохих стихотворений пишется одно хорошее, но и то хлеб!»

«Песня – дело капризное. Вообще-то говоря, хорошая песня – это находка. А находки попадаются редко».

«Мы с Марией Илларионовной //жена Твардовского// при встрече всегда обсуждаем проблемы войны, ее перспективы и пр., но так как стратеги мы плохие, вернее, никакие, то никак не можем договориться до определенных результатов. Верим в одно, что война кончится нашей победой. А это главное».

«Вы просите меня написать какой-нибудь специальный номер для Ваших выступлений. С большим удовольствием сделал бы это, но, кажется, такая работа не по мне. Я не умею этого делать. Я лишь писал то, что писалось, что хотелось написать и т.д. Делать же нечто специальное я не могу. Это очень связывает. Прошу меня простить, но тут я бессилен».

(Твардовскому) «Чемодан твой, предназначенный для Марии Илларионовны, я вчера же отнес ей. Все были очень рады, хотя Валя в первую минуту была разочарована тем, что за чемоданом не оказалось тебя. Увидя знакомый чемодан, она решила, что приехал ты и что впереди несут твои вещи».

«Война несомненно выдвинет целую группу очень хороших писателей, подходящих к своей работе со всей серьезностью, пишущих правдиво, глубоко, искренне. Не обойдется, конечно, и без того, что кое-кто постарается выдвинуться незаслуженно, но, очевидно, тут ничего не сделаешь. «Издержки производства» должны же быть».

«Недавно я получил здесь валенки – вот это большое благо. Их мне дали, очевидно, за мои труды в пользу города. В последнее время я тут был кем-то вроде свадебного генерала. Меня неизменно приглашали на всякое мало-мальски значительное собрание и неизменно выбирали в президиум. Ну вот я и заслужил награду. И между прочим, очень благодарен за нее».

«Пишу сегодня письмо Фадееву, хочу, чтобы Союз как-нибудь забрал меня весною отсюда. А то становится просто невыносимо. В частности, лечиться мне здесь совершенно невозможно, и глаза мои дошли до такой степени, что читать я уже не могу, и писать мне трудно. Боюсь также, что потом и жить в Москве мне будет негде. По последним сведениям, квартирой моей завладела какая-то баба. Она покусала милиционера, взломала двери и там живет и никого к себе не пускает. А что же я могу сделать с ней – слепой и слабый? Да она меня на порог не пустит».

«Сейчас я выполняю разные заказы газет, и очень меня тяготит это. Хоть я и стараюсь внести в эти заказы что-то свое, но все же получается не совсем то. Кроме того, заказы и сроки их исполнения действуют на меня странным образом: как только мне скажут, что к такому-то сроку я должен сделать то-то, так немедленно голова моя делается пустой, самые рядовые вещи мне кажутся трудными, непреодолимыми. И прямо не знаю, что делать».

«Хор Пятницкого задумал меня и тебя //Твардовского// снабдить картошкой. Кажется, картошку они купили, но никак не могут привезти ее на квартиру мне и тебе (по 4 пуда) – нет транспорта. Поэтому чувствуют себя, очевидно, неловко. Я, конечно, молчу – неудобно напоминать. Боюсь только, что они запрягут в тележку своих хористов. Это было бы крайне плохо».

«Получил новую квартиру и нахожусь в ней уже третий день. Стоило неимоверных трудов и большой трепки нервов переехать сюда из-за отсутствия транспорта. Литфонд уверил меня, что все будет сделано, и я, как дурак, три дня сидел на чемоданах и смотрел в окно – вот-вот должна подойти машина. Но ее все не было. Когда на другой день я звонил туда, мне говорили, что вчера, мол, не могли, но сегодня все есть – и машина, и бензин, и люди – и все будет сделано. Однако ничего сделано так и не было. И в конце концов меня выручил все тот же всесильный Хор Пятницкого. Они достали машину и бензин; их певцы и гармонисты перетаскали мои вещи. Сейчас я впервые в жизни имею свою отдельную квартиру, свой «кабинет». В этом большое преимущество моей квартиры. Ее большим недостатком является то, что все окна выходят на ул.Горького, - поэтому страшно шумно».

«Надо ему как-то помочь. Надо создать такие условия, чтобы Ерошин мог работать и чтобы его печатали. Если отнестись к этому делу поверхностно, то Ерошину можно было бы ответить так: мол, раз ты способный литератор, то работай, печатайся, никто тебе не мешает. Однако на практике у нас, к сожалению, часто бывает так, что и в редакциях, и в издательствах хорошо относятся лишь к людям привычным. Если же появляется новый человек, да еще тихий и скромный, то такому человеку трудно пробиться».

«Недавно я чуть не угробил себя. Поехал в Москву, машина застряла в грязи, и я стал помогать вытаскивать ее. Так напрягся, что во мне не то оборвалось что-то, не то сместилось, и я просто упал, думая, что больше не встану. Однако кое-как встал и вот, видишь, пишу тебе, хотя несколько дней не мог повернуться да и сейчас поворачиваюсь с трудом».

(Фадееву) «В последний месяц я был занят тем, что переводил на русский язык либретто оперы «Молодая гвардия» (либретто Андрея Малышко, музыка Мейтуса). И знаешь, как странно получается. Некоторые фразы Малышко взял прямо из твоего романа и перевел, не меняя их, на украинский язык. На этот его перевод была написана и музыка. Теперь я делаю обратный перевод и, казалось бы, надо просто перевести так, как написано у тебя. Но, оказывается, этого сделать нельзя, т.к. музыка написана на украинский текст и к русскому уже не подходит. И мне приходится говорить то же, что ты говоришь в романе, но уже какими-то другими словами».

«Я не хочу приспосабливать свои стихи таким образом, чтобы они годились «на все случаи жизни». Это была бы самая откровенная халтура. И, кстати сказать, если пойти по такой дорожке, то, очевидно, пришлось бы переделывать и дополнять много раз, так как сегодня у нас одни события, завтра другие и т.д.»

«Уже примерно в 1924-м или 25-м я дошел до понимания того, что поэзию надо искать в будничном, что нужно слова расходовать скупо, что красота поэзии заключается не в том, что поэт употребляет какие-то необычные, «красивые» слова, а в том, что эти слова должны быть самыми точными, единственными в том или ином случае, незаменимыми».

«Вы пишете стихи очень короткие. Краткость стихотворения требует самой тщательной отделки формы, особо выразительных слов и фраз».

«Я могу Вам предсказать наперед, что Вы никогда не напишете сколько-нибудь хорошего стихотворения, если не будете в совершенстве знать язык, на котором пишете».

«Что можно сказать о Вашей поэме. Я думаю, что если взять ее всю целиком, то следует признать, что она как бы еще и не написана. В ней есть различные материалы жизни, наблюдения, переживания, чувства. Но все это как бы свалено в одну груду без всякого разбора. Я даже привел бы такое сравнение: то же самое, как склад строительных материалов нельзя признать за построенное здание, так нельзя признать и Вашу поэму готовым «поэтическим зданием». Поэма представляет из себя лишь очень сырой материал, отдельные части которого сцеплены друг с другом как попало, без знания дела, без вкуса и пр. И если Вам дорога Ваша поэма, то ее нужно всю от начала до конца писать заново, и писать совершенно по-другому».

«И так как оно давалось мне с таким большим трудом, то у меня и возникло такое ощущение, что я как бы «насильно» «вытащил» это стихотворение из себя. Отсюда, вероятно, и началось мое недоверие к нему».

«Боюсь, что я не смогу эту работу сделать быстро. Может быть, это и смешно и несерьезно, но факт остается фактом: с тех пор, как я бросил курить, я не могу написать ни одной строчки, не могу ни на чем сосредоточиться. И я не знаю, когда пройдет это состояние. Сурков, которые тоже испытал это, говорит, что оно будет длиться месяца три. Мдивани уверял, что он не курил полгода и полгода же не мог ничего делать. Поэтому он вынужден был закурить снова, и тогда все пошло как следует».

«Получил четвертый номер журнала «Подъем» за этот год //1962//. Журнал я немножко полистал. И увидел, что там напечатано огромное количество стихов – стихи, кажется, 25-ти авторов. Мне думается, что для одного номера это многовато. Но дело тут, конечно, не в этом номере. Дело в том, что в последнее время в газетах, в журналах, по радио мы каждый день «представляем» все новых и новых поэтов. Мелькают все новые и новые имена. Делается это чаще всего без должного отбора, без необходимой строгости. И понимаете, в поэзии получается настоящая инфляция. Если так дело пойдет и дальше, то стихов никто читать не будет. Ведь это же закон, что если чего-нибудь появляется слишком много, то это «что-нибудь» страшно обесценивается».

«Вы хотите, чтобы я в краткой «анкетной» форме сказал несколько слов о народности поэзии, о ее популярности, т.к. мол, это очень интересует нашу поэтическую молодежь. Вопреки Вашему утверждению, я думаю, что, по крайней мере, очень большую группу молодых поэтов ни в коей мере не интересует народность. И разговаривать с этой группой о народности просто бесполезно».

«Сил, Саша, очень мало осталось: одолевает меня сердечная слабость и катастрофически не хватает зрения. Иногда даже кажется, что не сумею я, вернее, не успею, собрать этот свой четырехтомник. Правда, я никогда не переоценивал того, что сделал, так что если и не успею, то человечество ничего не потеряет».

«…Прости, что письмо такое длинное: впрочем, оно не столь уж длинное – просто размашистое. Писать более мелко я уже, кажется, не могу, плохо вижу».

«Мне еще раз вспомнились те далекие – очень трудные, очень тяжкие – годы, когда шла ожесточенная война с гитлеровскими ордами и когда жил я вдали от родных мест – в Чистополе. Очень тягостно было тогда жить. И все же, когда сейчас вспоминаешь «чистопольский период», то он как бы становится тебе дороже, хотя хорошего в нем было крайне мало. Наверно, таково уже свойство человеческой натуры, что человеку становится дорогим все, что прошло, - становится, как видно, потому, что оно никогда не вернется, главное же потому, что ты сам никогда уже не сможешь быть таким, каким был тогда».

«Мне представляется, что вопрос о том, можно ли использовать в поэзии риторические приемы, Вы ставите довольно отвлеченно. Между тем рассматривать его можно лишь в связи с практикой. Ответить Вам я могу только так: в поэзии допустимо все, в том числе и риторика, при одном, однако, условии. Если поэту нужна риторика не как самоцель, а как единственное средство, при помощи которого только и можно наиболее полно выразить то, что хочет выразить поэт, то риторические приемы тут будут вполне уместны. При этом, конечно, нужно иметь в виду, что автор должен быть и талантлив, и умен, и обладать чувством меры, чтобы не допустить никакого «перекоса». Где риторический прием применен удачно, а где неудачно, можно судить лишь при рассмотрении конкретного произведения. Сказать же наперед, где он может быть хорош, а где плох, просто невозможно. Ведь даже в е л и ч е с т в е н н о е в жизни, вероятно, можно выразить при помощи негромких, спокойных слов, не прибегая к словам «возвышенным». Все зависит от конкретных условий».

«Дорогой Саша! Посылаю тебе на пробу три стихотворения. Посмотри и реши. А то у меня сейчас такое состояние, что я твердо не знаю, где граница между плохим и хорошим. Иногда кажется, что написал будто бы и ничего, а иногда, что плохо».

«Сейчас в санатории очень много людей, в том числе – некоторые большие начальники. Но если бы ты знал, до чего стесненно я себя чувствую. Это потому, что я никого не узнаю, я не представляю себе сколько-нибудь четко ни одного лица. Третьего января сюда приехал Сурков. Так даже его я узнаю только по голосу. А так хожу словно в тумане. Знаешь, бывает такой туман, когда за два метра ничего не видно, маячат только какие-то расплывчатые, неопределенные фигуры».

«Что делается в мире, я знаю малость: еще могу прочесть в крайнем случае газетные заголовки. А вот что делается в литературе – совсем не знаю. Чувствую только, что там довольно пасмурно. Но это я только чувствую, а так – никто мне ничего не рассказывал, никто (понимаешь, никто!) не зашел ко мне за все время, даже не позвонил. Впрочем, ладно! Это не столь уж важно. Важно только, что я хочу тебя видеть в полном благополучии. Будь же здоров, Саша, будь здоров!»

---

Мараховский в телеграме -

Портить нравы — дело порой минутное. Иногда достаточно просто застать нас, людей, врасплох, чтобы мы радостно деградировали.
Исправлять нравы — самая трудная и долгая штука на свете.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

В телеграме -

Поскольку уже подходит пора подведения итогов года, подскажу простой способ, как дать интегральную оценку вашего года:

1) Внимательно осмотрите свою квартиру
2) Если в ней висят новогодние украшения - год был хорошим
3) Если в ней висите вы - год был плохим
4) Во всех остальных случаях год был так себе, средним.