Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

А.Мелихов. Броня из облака.
«Историческое творчество – это прежде всего созидание бессмертия, и, кроме государства, этим никто не занимается… Унылый интеллигент… есть поверженный аристократ. Отвергнутый аристократ. Отвергнутый от исторического творчества, а потому старательно оплевывающий недоступный ему виноград.
Уж сколько, опять-таки, дивились, почему народная память романтизирует великих злодеев типа Ивана Грозного или Сталина, - а разгадка в том, что это все же какое-никакое, но бессмертие. Однако народе очень редко, а может быть, и никогда не воспевает тех, кто только разрушает. Кто борется за увековечение Чикатило? Народ идеализирует победителей. Другое дело, что его гораздо больше волнует подвиг, чем его цена. Но так смотрят на подвиги все романтики: мы за ценой не постоим. Здесь и пролегает раздел между интеллигентом и аристократом: аристократ склонен помнить о достижениях, интеллигент – об их цене. Аристократ двигатель – интеллигент тормоз. Обществу нужно и то и другое, но экзистенциальной обороне служат только двигатели. И когда их не хватает, народ начинает их искать в самых опасных зонах.
А что ему делать, если к долговечным, пусть и неосуществимым, деяниям его зовут только реакционеры? Даже самое убогое существование в бараке или казарме все-таки более переносимо, чем жизнь наедине с космосом.
Народ не может отделиться от своего государства, как организм не может отделиться от своего скелета. Но этот скелет станет выполнять желательные нам функции, только если интеллигенция сумеет предложить идеологию романтического либерализма. Правда, для этого она должна сама хоть в какой-то степени превратиться из интеллигенции в аристократию. Ибо без аристократии невозможно историческое творчество. Поскольку история есть борьба грез, а аристократ и есть служитель какой-то наследственной грезы».

Н.Мамаева. Водные маги жгут.
«Несколько ударов о преграду – и она, вместо того чтобы осыпаться крошкой, затвердела, став абсолютно непрозрачной. М-да… Охранные чары во дворце не чета запирающим чарам в захолустном трактире, с наскока не возьмешь. А на прием попасть все же нужно…
Остается черный ход или… Кто сказал, что наглость – второе счастье?! Врут без зазрения совести! Первое! Я оседлала метелку и вновь, как ни в чем не бывало, подлетела к запертому окну. Тому самому, из которого выпала. Заглянула, убедившись, что комнату покинула делегация светлых. Темный, тот самый северный лис, как раз наклонился и достал из-под диванчика подол моего платья.
Мои костяшки коснулись стекла. Стук заставил темного обернуться. Наши взгляды на миг встретились, и я увидела, как он нехорошо прищурился. Спустя несколько вздохов створки окна открылись, и прозвучало ожидаемое:
- Опять вы?
- Да, я. – Попыталась придать тону невинность в духе «ну подумаешь, сущий пустяк случился, с каждой девушкой такое может произойти». – Понимаете, я передумала и решила вернуться.
- Передумали умирать и, игнорируя законы логики, а заодно и тяготения, вернулись с половины полета? – иронично уточнил этот лис.
- Ну да… Спасибо, что подержали.
С этими словами я потянулась к куску своей юбки, которую все так же держал в руках этот северный лис.
- Держат девственниц на алтаре. И то в колодках, чтобы не сбежали, - столь мрачным тоном начал темный, что истинная светлая должна была испугаться, проникнуться или хотя бы упасть в обморок для приличия.
- Мы тоже чернокнижников, чтобы не сбежали, к столбу привязываем. А то сыны Мрака так и норовят удрать с инквизиторского костра».

---

А.Ширвиндт "Склероз, рассеянный по жизни". Мда... Так-то я эту книжку давно уже прочитала... все руки не доходили написать отзыв. Не доходили, не доходили, а тут...
Про что: все то же самое, что и во всех книгах Ширвиндта. Немножко воспоминаний, немножко баек и анекдотов... немножко размышлений о жизни... В эту еще добавлено много фотографий и даже выдержки из писем.
К моему сожалению, книги эти очень дорого стоят. Так что я в основном на них только посматривала и планировала. К тому же, в них многое перекликается... А тут увидела в библиотеке - и, конечно, сразу взяла.
Ну что же - прочитала с большим удовольствием. Да, многие фрагменты повторяются, и мне уже знакомы по прошлым книгам. Но автор честно в начале предупредил, что сам забыл, что писал раньше, что не писал. Склероз. Ну, это простительно... Зато есть и что-то новенькое. И приятно (хотя и отчаянно грустно) в очередной раз вспомнить прошлую жизнь... когда все было как будто в вечном золотом полдне. И я подумала, что все равно буду читать все книги, сколько бы еще автор их не написал. Ну вот - больше уже не будет.

«Годы идут… Все чаще обращаются разные СМИ с требованиями личных воспоминаний об ушедших ровесниках. Постепенно становишься комментарием к книге чужих жизней и судеб».

«Однажды я вывел формулу, что я такое: рожденный в СССР, доживающий при социализме с капиталистическим лицом (или наоборот)».

«Меня всегда удивляло, почему биографии и автобиографии пишут от рождения и дальше, а не наоборот. Ведь очевидно, что человек ярче и доскональнее может обрисовать именно сегодняшнюю свою незамысловатую жизнь, а уж потом, постепенно, вместе с затухающей памятью опускаться в глубь своего житейского срока».

«…И Александр Александрович Калягин, сидящий в президиуме (хотя, конечно, это счастье, что есть люди такого актерского уровня, которые при этом хотят быть главными начальниками)».

«Долго жить почетно, интересно, но опасно с точки зрения смещения временного сознания».

«Я жизнь отдал чужим юбилеям. На вопрос, почему я не отмечаю свои, придумал ответ: «Я не мыслю себе юбилея, на котором юбиляра не поздравляли бы Ширвиндт и Державин».

«Есть анекдот: работник крематория чихнул на рабочем месте и теперь не знает, кто где. Сейчас эпоха так чихнула на наше поколение, что где кто, совершенно неизвестно».

«Наше все написал очень правильно: «Мой дядя самых честных правил…» Будучи молодым, я считал, что это преамбула и не более. Сейчас понимаю, что это самое главное в романе».

«Я красивый старик, боящийся стать беспомощным. В общем, диагноз – «старость средней тяжести».

«Сатира – это уже не мое, она подразумевает злость. Мне ближе самоирония – спасение от всего, что вокруг».

«У меня была в нашей компании кличка «Маска». Просто в молодости я увлекался Бастером Китоном из ранних американских фильмов и Анатолием Кторовым из настоящего МХАТа, которые пленяли меня каменностью лиц при любых актерских переживаниях и сюжетных катаклизмах. Внутри все кипит и бушует, а на лице – маска. Очень удобная придумка. Я ее взял на вооружение в свои актерские арсеналы. Не устаю повторять студентам, что четыре года театрального образования – это, помимо приобретения разных навыков, попытка понять, что ты можешь, что не можешь, что тебе идет, что нет. Улыбаться – твое. Сердиться – нет. Смеяться тебе идет, но не в голос. И так далее. Отсюда складывается амплуа, с которым тебе дальше работать. Его можно преодолевать, его можно ломать, но нельзя делать вид, что его не существует».

«Мужчина должен копать, пахать, колоть, ковырять, в крайнем случае руководить, а не пудрить лицо. Я, конечно, утрирую, но что-то немужское в лицедействе есть. Я стараюсь считать себя педагогом, профессором, может быть, немножечко режиссером. Актером же в чистом виде к моим годам считаться уже нехорошо. Надо иметь какую-то настоящую профессию, актерства для мужчины маловато».

«У нас в театрально-педагогических кругах есть такая традиция. Приходит студент-красавец. Два метра ростом, белые кудрявые волосы, голубые глаза, торс. Ну явно Ромео или Джеймс Бонд. Где-то на третьем курсе ему обязательно дают сыграть в отрывке Гобсека или какого-нибудь маразматика. Это называется – на сопротивление материалу. Моя сегодняшняя беготня по сцене – это на сопротивление материалу. Потому что материал совершенно уже не бегает, но сопротивляться надо».

«Снег шел хлопьями, как плохая бутафория в плохом театре: снежинки огромных размеров».

«Так как я начальник театра, сегодня моя творческая деятельность сводится к тому, чтобы вернуть артистов в театр из так называемого кино. Сериалы невыносимы, и артисты в них сами становятся как мыло и просто выскальзывают из рук».

«Более пятидесяти лет я преподаю в родном Щукинском училище. После Этуша я самый старый педагог. Евгений Князев, нынешний ректор, в каком-то архиве отыскал приказ 1957 года о зачислении меня на кафедру пластической выразительности актера. Глядя на мою сегодняшнюю комплекцию, трудно поверить, что тогда я преподавал фехтование и сценическое движение».

«Педагогика – это вампиризм чистой воды. Приходишь после всех профессиональных мук к этим молодым щенкам, видишь их длинные ноги и выпученные глаза и поневоле питаешься от них глупостью и наивностью».

«Меня критиковали, что по сцене ходит десяток Ширвиндтов. Но, нисколько не сравнивая себя с великими, вспоминаю, как на заре «Современника» во всех спектаклях по сцене гуляло несколько Ефремовых. Когда плотно общаешься с людьми, от тебя идет какая-то заразительность. Если у меня получилось придать им некоторую легкость, мягкость, ироничность – дай бог. Потому что остального они наглотаются до ушей».

«Многие молодые теперь считают, что незачем четыре года мучиться в театральном училище, если можно воткнуться в раскрученный телепроект, и ты уже – «звезда». Но невозможно за четыре дня приобрести профессиональные навыки в этих телепроектах. Хотя и одного образования тоже недостаточно. Из-за тех, кто стал актером не от Бога, а от образования, в театре возникает неразбериха. Ведь никто не может сам себя признать актером второго, третьего или четвертого сорта».

«Сегодняшняя жизнь – кровавое шоу с перерывами на презентации и юбилеи. Вся страна делится на поздравлял-вручал и принимал-получал».

«Книги обязательно надо читать. Главное – не выписывать понравившиеся цитаты. Потом такие цитаты создают ощущение, что это твои мысли».

«Когда погружаешься в наши СМИ, создается впечатление, что население страны состоит из лиц первого канала, лиц второго канала и лиц кавказской национальности».

«В три часа ночи очень утомительно быть искренним, но приходится, потому что врать некому, а сон не идет».

«Выступать, бороться против чего-то было опасно всегда. Только раньше было опасно смертельно, а сейчас опасно карьерно. В то время, когда было нельзя, я порой был гораздо категоричнее и смелее. А когда стало можно, начал всего бояться. Старость».

«Шекспир был абсолютно прав: мир – театр! Вот, например, смотрю заседание Думы и вижу депутатов, которые годами сидят в этом зале и рта не открывают. Зачем они нужны? Почему они там сидят? И тут я понимаю, что это массовка. Без массовки театр невозможен. Эта театральность существования касается не только Думы, но абсолютно всех сфер нашей жизни».

«Национальную идею судорожно ищут. Боятся быть темными и старомодными. Похерив марксизм-ленинизм, заблудившись между социализмом и социализмом с человеческим лицом, примеряем то китайскую, то шведскую, то американскую модель на свои нечерноземные плечи. Родину нельзя примерять – надо носить, какая есть. Куда бы нас не швыряло, мы возвращались к родной идеологии. Русская идея – это пиздодуйство (упаси бог спутать с распиздяйством): открытость, искренность, оголтелая широта и родной язык».

«Дети не понимают родителей – это данность. Но это не конфликт. Конфликт в нежелании понимать, что тебя не понимают».

«Дети, внуки и собаки быстро стареют. Хочется свежести. Появляются правнуки. Это обнадеживает».

«Раньше для ремонта всех машин нужны были четыре вещи: эпоксидка и хозяйственное мыло – для бензобака (заделывать дыры), горчица – в радиатор, если потек, и проволока с куском асбеста – для глушителя. А сейчас открываешь капот и видишь практически компьютер. Вообще автомобили стали как туалетный столик у кокотки».

«В старости нельзя рыпаться никуда – худеть, толстеть, бросать пить, начинать пить. Самое страшное – когда прут против конституции».

«В 1957 году театр ютился в зале, в котором Ленин сказал: «Учиться, учиться и еще раз учиться». Очевидно, именно поэтому часть уникального особняка Купеческого клуба была впоследствии отдана Дому политпросвещения, где в огромных мрачных залах лежали тонны политических брошюр, которых никогда не касалась рука человека. Время от времени некоторые брошюры попадали в соседнее помещение и использовались в спектаклях театра как реквизит. В «Чайке» Эфроса я выходил в роли Тригорина в сад и разговаривал с Ниной Заречной, держа в руках прекрасно изданную биографию Хрущева».

«Он ставил «Хлеб и розы» Салынского, там среди действующих лиц было много большевиков. Мужчин в труппе не хватало, поэтому Майоров одевал в шинели актрис, и они стояли с наклеенными усами».

«Тяга к эстраде! Разговор со зрителем напрямую, без четвертой, театральной стены, глаз в глаз, стал для меня профессиональным недугом, физической необходимостью. Я мечтал о хороших аудиториях и о дерзких репликах из зала, на которые я лихо, остроумно и броско отвечал бы с ходу».

«Георгий Менглет был энциклопедистом в футболе. Можно было ночью разбудить его, спросить, как закончился в 1938 году матч «Пищевик» - «Торпедо», и он безошибочно называл счет и засыпал. В спектакле Театра сатиры «У времени в плену» Георгий Павлович играл эпизодическую роль и долго находился на сцене, практически не произнося ни слова. Когда шел футбол, специально для него ставили в кулисы маленький телевизор, и он умудрялся смотреть матч прямо во время спектакля».

«Я с ужасом смотрю на развитие тусовочной жизни. Раньше тусовки существовали по интересам. Сейчас, когда у всех интерес один, возникла вечная общая тусовка».

«Время было замечательное, потому что мы не знали, что бывает другое».

«Он никогда не врал, не вспоминал о своих встречах с Мольером, хотя они могли бы быть, если бы были».

«Свято место пусто не бывает? Бывает! Сколько святых мест заполняется ничтожной «пустотой» без всякой стыдливости. Сколько грязных задниц плюхается в святые кресла предшественников..."»

«Часто слышишь от артистов: как хочется отдохнуть от своих! А потом они идут в какой-нибудь клуб – и так тошно становится. Артисты – это своеобразные животные, и у них должен быть свой вольер – Дом актера. Там и старые львы, и юный зайцы, и вальяжные лисы. Отсюда ни с чем не сравнимая атмосфера: и шутки, и глупость, и драки впустую, и слезы, и амбиции, и нарочито громкий смех – все соединяется в симфонию-какофонию, и получается дом артиста».

«К концу жизни мама стала слепнуть. Последние пятнадцать лет она мужественно переносила свою слепоту. Когда же начинала унывать, я говорил ей: «Мать, не горюй – совершенно не на что смотреть!»

«Наш дуэт с Державиным возник издревле: сначала мы просто родились в одном роддоме».

«Эфрос был круглосуточным режиссером. Он не секунды не мог быть не режиссером. Он разговаривал и режиссировал, ел и режиссировал».

«Биография Театра имени Ленинского комсомола – взбесившаяся кардиограмма инфарктника: пики – провалы, пики – провалы».

«Мои молодые друзья, - фирменным бархатным голосом произнес он, - запомните: если не играть и не репетировать – лучше нашей профессии нет».

«Первые гастроли эфросовского Ленкома в Перми. Труппа полетела на самолете, а Анатолий Васильевич поплыл на пароходе, чтобы немножко подготовиться к гастролям и развеяться. Высокий берег реки – не помню, Камы или Иртыша. Вся труппа стоит на косогоре и ждет пароход. Эфрос плыл суток десять. Мы встречали его огромным плакатом: «И какой же русский не любит быстрой езды?»

«Мы находимся в том критическом возрасте, когда уже очень не хочется врать. Вернее, все равно хочется, а нужно остановиться».

«Мало я знаю людей – я почти их не знаю – которые уходили бы из театра сами. Из театра или выгоняют, или выносят – третьего не дано».

«После Юрия Никулина Ростислав Плятт был вторым крупным специалистом по рассказыванию анекдотов. Меня он ненавидел за то, что я мог рассказать ему анекдот, который он не знал. Мы никогда не говорили друг другу «здравствуйте». Увидев меня, он кричал через переулок: «Шура, встречаются два орангутанга…» - и если я кричал «Знаю!», уходил не прощаясь. Если я дослушивал до конца и смеялся, мы обнимались и дружили дальше».

«Смотришь сегодня на детей от трех до семи лет и думаешь, как из этих наивных, разных и чистых особей получается это взрослое бессовестное население. Иногда, правда, на улицах встречаются какие-то милые старички и старушки, пытающиеся, видимо, завершить свое земное путешествие в божеском виде. Впрочем, может быть, это только кажется из-за их физической немощи. А внутри все та же благоприобретенная на жизненном пути гнусность. Когда же в этом устойчивом контингенте возникает иная фигура, вздрагиваешь от неожиданности – откуда?»

«Любить нельзя уговорить. Или есть любовь – или только производственная необходимость».

«Право на посмертность – великое право, слава богу, не узаконенное еще в нашем правовом государстве. Это не народная тропа, протоптанная стадом любопытных. Незабвенность – это вклад личности в хронологию мировоззрения».

//Андрей Миронов// «При его титанической работоспособности, казалось, что он никогда не уставал. Очевидно, усталость – это превозмогание ненависти организма к жизни и работе, а он обожал жизнь и не мог без работы».

«В антракте я обычно звонил из театра домой и говорил жене: «Будь в напряжении!», или «Сервируй!» Первое означало, что мы куда-то отправимся, второе – «жди гостей».

«Зыбкая мечта человека умереть в своем доме. Андрей умер там, где он жил – на сцене».

«Марк Захаров – режиссер в законе. Он режиссер своего существования и существования окружающих. Он режиссирует спектакли, быт, досуг друзей, выступления, панихиды».

«Чем крупнее личность, тем опаснее ее случайное осмысление. Поэтому личности вынуждены быть закрытыми от обывательских расшифровок».

«Гриша //Горин// был человеком сильным, волевым и решительным. Жил и писал по совести и разумению. Труднее ему становилось, когда он натыкался на еще более сконцентрированную фигуру. Так, Марк Захаров заставил его переписать своими словами почти всю мировую классику».

«Когда космонавтов перед полетом мучают проверкой на совместимость, складывается ощущение, что эта проверка носит чисто физиологический характер. Когда два художника плотно и долго сидят друг против друга, очевидно, кроме попытки идентично преодолеть жизненную и творческую невесомость, возникает стихия изначальной разности, а тут уже недалеко и до раздражения. А при раздражении не случается экстаза, а без экстаза ничего крупного не совершишь».

«Со страшным ускорением уходят в небытие соученики, сослуживцы, друзья. Не хватает ни сил, ни слов, ни слез. Нечем заполнить вакуум единственной питательной среды – дружбы».

«В Мировом океане существует закон, сформулированный людишками как «запах сильной рыбы». Выражается он технически очень просто: тихая, штилевая, солнечная, невинно-первозданная гладь Мирового океана – сытые акулы, уставшие пираньи, разряженные электроскаты, растаявшие айсберги, - вдруг, казалось бы, ни с того ни с сего все приходит в волнение. Это где-то, может, вне черты осязаемой оседлости, появилась сильная рыба, даже не она сама, а только ее запах. И идиотская безмятежность Мирового океана моментально нарушается. От него исходил такой магнетизм».

//Зиновий Гердт// «В любом застолье он занимал свою нишу. Он затихал внутренне и созерцал, наслаждался разговором, рассматривал людей как диковинку. Вокруг него всегда были люди соревновательные. Он приобретал их, словно выигрывая на аукционе. И радовался потом своим приобретениям, как ребенок. Он умел любоваться людьми. Слушать их и просто любоваться».

«Добрые слова надо писать ранним утром – к вечеру начинаешь сомневаться в их искренности».

«Друзьями надо заниматься постоянно. Их надо хотеть и нельзя разочаровывать».

«На мой взгляд, главное, что формирует личность, - это внутреннее сопротивление. Сопротивляемость творческого организма – единственный способ выживания».

«Самобытная внешняя красота и высокий талант редко совместимы, как хрестоматийные гений и злодейство».

«В эпизодах лучше всего сниматься у режиссеров-друзей или подруг, ибо они понимают, на какой дружеский подвиг идет приятель, согласившись украсить (так обычно характеризуют друзья-режиссеры жертву, приносимую другом-актером на алтарь будущего шедевра) ленту своим талантливым присутствием. Снявшись у большого художника и одновременно большого друга, можно неожиданно прославиться и стать любимцем вышеупомянутого народа».

«Почему уходят актеры от режиссеров? Совсем не потому, что поругались и послали друг друга подальше. Иногда говорят по-другому: артист себя изжил, режиссер себя изжил. Все это ерунда. Ругань – результат, эпизод, а суть в раздражении, которое накапливается годами. Сколько может скульптор месить одну и ту же, пусть высококачественную глину? Он месит, лепит, и ему начинает чего-то не хватать. Так и в театре. Если нет глобальной взаимной влюбленности, а это бывает редко, то с годами режиссер и актер вызывают друг у друга непреодолимое раздражение, возникающее неизвестно от чего. Поэтому контрактная система сама по себе правильная. Увлеклись, влюбились на год, на два, разонравились и разошлись. А когда круглые сутки десятилетиями вместе – это невозможно или почти невозможно».

«Я всю жизнь ему завидую. Завидовать таланту стыдно, но, слава богу, кто-то придумал, что зависти бывают две – черная и белая».

«…Формула его существования – «Все свое ношу с собой» - он духовно и материально несет шлейф биографии, помнит и любит все, что с ним случилось».

«Что касается женщин, то наступает страшное возрастное время, когда с ними приходится дружить. Так как навыков нет, то работа эта трудная».

«Поздно менять друзей, ориентацию и навыки существования. Смысл существования – в душевном покое и отсутствии невыполненных обязательств. Но обязательства все время нахлестывают».

«Любая вера – марксистская, православная, иудейская – с одной стороны, создает какие-то внутренние ограничения, а с другой – дает какую-то целенаправленность развитию организма. Самое главное: молодой особи она дает этакий поджатый хвост. Нельзя жить безбоязненно. Нельзя не бояться, когда переходишь улицу. А сейчас никто ничего не боится».

«К старости вообще половые и национальные признаки как-то рассасываются».

«Как писал Пушкин: «И пыль веков от хартий отряхнув, правдивые сказанья перепишет…» Недавно мне пришло в голову, что перепишет – это не освежит, а даст другую версию. Очень страшно, когда твою жизнь будут переписывать. Умрешь, и перетряхнут все твои койки, письма. Так потихоньку индивидуальность превращается в версии исследователей».

@темы: Книги

---

Ежедневная музыка.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Утром просыпаюсь - а у меня цветок расцвел. Ну, я так-то уже давно заметила, что он выпустил дудку... все думала, к чему придется. Сначала - что к наступлению весны... потом - к 8 марта... А вона как - оказалось, что к президентским выборам.

Сходила проголосовала. Вот, мне тоже медаль дали! (сидит в довольстве). Это у нас на местах креативят - решили совместить как бы с 90-летим Свердловской области. На местных каналах у нас обсуждали, что именно лучше подарить - я там тоже за медаль голосовала. Самое то. Правда, я и не надеялась, что до нас дойдет, думала, что в Ебурге раздадут... А вот, и к нам тоже привезли. Там специальный столик поставили, где сидели всякие девочки для оформления, и у каждой целые стопки таких медалей было.
Ничего так, красиво, все золотится и сверкает. Старый соболь в центре. Грифоны, правда, не знаю к чему там. (да-да, точно, 90-летие, ага... отчеканили внизу год образования - 1934... так и представляю, как большевики с товарищем Сталиным во главе утверждают герб с грифонами... )

---

Эх...

---

Ежедневная музыка.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

В.Ардаматский. Ленинградская зима.
«19 сентября. Проклятый день… Сильная бомбежка застала на углу Невского и Литейного. Когда уже подходил к Смольному, бомбежка затихла. Неподалеку над крышами поднимался столб черного дыма. В ту сторону промчались пожарные машины.
В Смольном уже было известно, что бомба попала в громадный госпиталь на Суворовском проспекте. Вместе с работником горкома комсомола, о котором я успел узнать только то, что его зовут Костя, мы побежали к месту происшествия.
Мощная бомба попала прямо в центр здания, оно обрушилось внутрь и загорелось. Внутри более тысячи раненых… Спасательные команды работали, но что могла сделать сотня людей с большим каменным домом, который обрушился сверху до подвального этажа и вдобавок горел? В стене образовался пролом, через который пожарники и спасатели бросались в горящий госпиталь, вытаскивали раненых. Мы с Костей брали у них раненых и тащили к санитарным машинам или в здание рядом. Паренек, которого я нес, был совершенно голый, тело его было в страшных волдырях, он повторял без конца: «Мама… Мама…» Один, которого мы приняли у пролома от спасателей, еще мог сам передвигать ноги. Мы вели его осторожно, он глядел на нас безумными глазами и вдруг, словно окаменев, переставал двигаться. Потом его отпускало, и мы шли дальше. Вдруг он вырвался из наших рук и с криком: «Там Федор!» - бросился назад. Но сразу пал как подкошенный. Женщина в белом обгорелом халате, босая, с растрепанными седыми волосами, стояла, воздев руки к небу, кричала: «Ироды! Ироды! Ироды!» А в это время внутри здания снова что-то рушилось, трещало, и оттуда глухо доносился крик погибавших в эту минуту людей. Не просто людей, а раненых, которые еще недавно думали, что вырвались из рук смерти. Этот крик я никогда не забуду.
Костя получил сильный ожог руки и шеи – обвалилась горящая доска, его увезли в госпиталь. Когда я сажал его в машину, он производил впечатление ненормального – весь дергался, по грязному лицу его текли слезы, а он смеялся и говорил: «Нет, нет, нужно на фронт… только на фронт… там их можно увидеть… только там…»

Дж.Харрис. Кошка, шляпа и кусок веревки.
«С веранды ресторана видно далеко-далеко, на много миль окрест; видна даже Киншаса на том берегу, где горят костры; река там несется, как бешеная, так и скачет, так и крутит, так и завивается меж валунами, поднимая в воздух целые тучи водяной пыли… а уж грохот стоит…
«Словно стадо слонов идет», - так Мама Жанна говорит. Стадо огромных коричневых слонов, у которых ноги толщиной с пальмовый ствол. Я, правда, пока еще ни одного слона не видела, но в столичном зоопарке есть череп одного гигантского слона, так он величиной с кабину грузовика.
«Словно воскресное утро», - говорит Мартышка; словно хор в церкви; словно танцы; словно грохот барабанов.
«Словно вертолеты», - говорит Усач, если, конечно, вообще сподобится хоть слово произнести. Словно минометы и артиллерийские снаряды; словно треск выстрелов, похожий, по-моему, на вжиканье белья по стиральной доске. «Словно шум от радиопомех, - прибавляет Голливудский Красавчик, - когда шаришь в эфире, пытаясь поймать нужную частоту». И это правда: оттуда и впрямь доносится этот фантастический мертвый шепот, шелест, скрежет, царапанье.
У реки для каждого своя песня, говорит Мама Жанна, и все эти песни разные и никогда не повторяются. Вот почему люди на самом деле приходят в ресторан: не столько из-за вкусной еды или потрясного вида с веранды, укрытой от солнца ветвями манговых деревьев, сколько из-за реки, ее звуков, ее бешеного течения, ее властного зова, ее песни».

---

Ольга Гусейнова "Светлая и темный". Фэнтези, любовный роман.
Сюжет: классический! ГГ в нашей реальности погибла и оказалась в фэнтези-мире. Стала попаданкой... причем унаследовав от бывшей хозяйки тела большие проблемы и оказавшись в очень сложном положении. Но, естественно, затем появился ОН... роковой и сексуальный...
Решив читать книжки автора Гусейновой, я проверила нашу библиотеку и собрала там все, что было в наличии. Подумав, расположила в хронологическом порядке - то есть, по мере издания - это же логично? Первая была вот эта.
Ну... начало было очень жестким... Я удивилась, как, оказывается, автор раньше мрачно писала... ГГ оказалась в мире средневековья, кругом тоталитарный патриархат и полный беспредел... Ну, в общем, неудивительно, что эта самая бывшая хозяйка тела совсем свихнулась и покончила с собой. Семейка у нее еще та оказалась. Все было отчаянно депрессивно и жутко. Но меня поддерживала надежда, что - это же любовный роман! Ну и, как все фанаты отзываются - автор любит всякое сказочное. Думаю - ну, наверно, когда наконец появится роковой и сексуальный, то он уж возьмется за дело и наведет порядок! Он, так-то, не особо спешил... но в итоге все так и оказалось. И дальше становилось все лучше и лучше, переходя к уютному мельтешению. Закончилось хэппи-эндом, ко всеобщей - и моей тоже - радости.
Ничего, полет нормальный.

@темы: Книги

---

Ежедневная музыка.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Станислав Ежи Лец.
«И умершие молчат до времени, - которое за них выскажется».
***
«Сколько масок надо надеть, чтобы не ощутить пощечины?»
***
«Сколько флюгеров крутится на шпилях храма чужой веры!»
***
«Собрались годы. «Создадим эпоху, а?»
***
«Легковерные – что за грозная секта!»
***
«Мысль никогда не бывает свободна, она ограничена кругозором думающего».
***
«Что же тут чудесного? Люди, почитаемые как боги, действительно со временем утрачивают человеческие черты».
***
«Снабди тряпку палкой, и многие скажут, что это знамя».
***
«Не один кормчий окружает себя нулями – они напоминают спасательные круги».
***
«Часто, чтобы увидеть профиль эпохи, надо отойти в сторону».
***
«Вся надежда на то, что кроме закона джунглей есть еще и их беззаконие».
***
«Есть точки, которыми заканчивается не фраза, а разговор».
***
«Построил карточный домик из крапленых карт. Надеется, что так прочнее».
***
«Как хотелось бы многим покинуть самих себя в минуту опасности!»

Д.Михайлов. Вальдира.
«С трудом оторвавшись от созерцания корабля, я поймал куда-то спешащего эльфа и спросил:
- А что там за палатки?
- Так магазины же! – удивленно ответил ушастый. – Почти все торговцы туда перебрались. И веселье, и торговля.
Одобрительно хмыкнув, я зашагал к кораблю, пробираясь сквозь галдящую толпу игроков. Добрел до трапа и влился в ряды поднимающихся на величественный корабль. Красиво, конечно, но меня интересуют вещи материального характера. Такие как куртки, штаны, обувь и прочие предметы, столь необходимые для комфортной игры.
«В первую очередь надо заглянуть вон туда», - успел подумать я, жадно покосившись на ярко-зеленую палатку с вывешенными образцами экипировки.. Отпустив поручень трапа, шагнул на палубу, прошел еще немного и… корабль тяжело вздрогнул, натужно заскрипела обшивка, гигант начал крениться на левый борт, словно разворачиваясь для боевого маневра. Раздались перепуганные крики игроков, толпа колыхнулась в разные стороны, некоторые не удержались на палубе и с воплями рухнули за борт. Над головами проревел гулкий горн, зазвучали частые звонкие удары, послышался властный рокочущий голос:
«Ахой! Поднять паруса! Навигатор на борту! Корабль «Весельчак» объявляется флагманом! Корабль «Весельчак» получает…»
Голос резко оборвался. По вполне понятной для меня причине – я больше не стоял на палубе, а, кувыркаясь, летел вниз, глядя на стремительно приближающийся камень площади. Мозгами я сообразить ничего не успел, тело среагировало само. Я неловко переступил ногами, взмахнул руками при очередном крене корабля и… рухнул за борт, одновременно еще с парой десятков игроков, не забыв при этом издать нецензурный вопль и выпучить глаза.
Кряхтя, поднялся на ноги и с искренним недоумением на лице уставился на только что покинутый мной корабль. Еще и в затылке почесал, от души надеясь, что не перебарщиваю с эмоциями. Покрутив головой по сторонам, проследил выражение на лицах окружающих и поспешно добавил к выражению своего лица легкую смесь недоверия и восхищения».

---

Ежедневная музыка.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Сегодня, дожидаясь трамвая на конечной остановке, увидела странное. Там такой рекламный стенд организован - для сменной рекламы... ну, вы знаете - периодически машина подъезжает, люди один плакат снимают, другой вешают и т.д. Так там был повешен плакат вверх ногами!
Я прямо задумалась - а может, это такое новое слово в маркетинговой стратегии? Типа люди привыкли к рекламе, глаза у них просто скользят, и мозг сигнал не ловит. А тут - раз! - непонятное. Человек начнет вглядываться, задумываться - действительно ли он правильно понял, не померещилось ли. Так и запомнит подсознание эту рекламную информацию.

@темы: С ума сойти

---

Читательский дневник

Новелла Матвеева.

Завидую далеким временам,
Когда сонет мешал болтать поэтам.
А почему бы, думаю, и нам
Язык не укорачивать сонетом?

Нужна узда горячим скакунам,
Обложка – книгам, рама всем портретам,
Плотина – разогнавшимся волнам,
Сонет – разговорившимся поэтам.

Сонет благожелательно жесток:
Он не допустит, чтоб залезли мысли
За край листа и бахромой повисли.
Он говорит: «Вот финиш мысли. Стоп!»

А чью тираду он в р а с п л о х обрубит, -
Уж тот не мастер. Он таких не любит!

Е.Болотонь. Любимая для колдуна. Лед.
«Плотно поджатые губы Саяны, мертвенно-каменная маска на ее лице не позволяли понять, какие эмоции испытывает эта женщина.
- Очень жаль, девушки, - холодно произнесла леди, - что вы забыли правила. Придется повторить. И повторять будем так, чтобы они запомнились каждой.
Саяна махнула рукой, и в комнату влетели слуги. Быстрыми движениями раскатали по полу длинный коврик, а затем обильно рассыпали на нем белые прозрачные зерна, похожие на крупный рис.
- Поднимайте юбки, девушки, - распорядилась леди Саяна, - и вставайте на колени.
Что? Серьезно? Я повернула голову, с изумлением глядя на девушек. Стоять на зерне – это же… унизительно и больно! Но мое явное возмущение никто не поддержал.
- Ну! – рявкнула смотрительница, и девушки послушно опустились на пол. – Ева! Тебя это тоже касается!
Закусив губу от досады и обиды на несправедливость жизни, я встала на твердое зерно, морщась от неудобства и боли.
- Теперь начнем, - мучительница медленно обвела нас тяжелым взглядом. – Правило номер один. Ревность запрещена. Любимая лорда не имеет права плохо говорить о других любимых своего господина. Любимая лорда не имеет права задумывать действия, которые могут навредить другим любимым господина. Любимая лорда не имеет права претворять в жизнь действия, которые могут навредить другим любимым господина.
Ее взгляд сверлил каждую из нас. Зерна больно впивались в ноги. Это было настолько непривычно и ужасно, что я даже закусила губу, чтобы не застонать.
- Правило второе. Лорд Альросский выбрал вас и оказал честь вашим семьям. Любимая обязана выполнять любые приказы лорда и делать все от нее зависящее, чтобы осчастливить этого мужчину.
Экзекуция продолжалась минут десять. Во время нее я услышала, как любимые должны благодарить лорда за то, что живут в таких королевских условиях. Господи! Сбежать захотелось еще сильнее».

---

Герта Крис "Гувернантка". Фэнтези, любовный роман. Ну, как бы...
Сюжет: ГГ - девушка на позитиве, работает аниматором на детских праздниках, потому что у нее хорошо получается ладить с детьми. Однажды вечером у себя во дворе обнаруживает парочку несчастных помирающих котят. Спасает животных и берет к себе в квартиру. И тут вдруг к ней вламывается отряд боевиков... Как выяснилось, это были не котята, а наследники императора из фэнтези-мира, они пропали из дворца, их искали, и вот нашли у ГГ... Но дети успели к ней привязаться, и тут ГГ делают предложение, "от которого невозможно отказаться" - отправиться в этот самый фэнтези-мир и продолжать там заниматься с детьми. За хорошее вознаграждение...
У автора я раньше читала одну книжку... что-то там про дочь барона... Книжка был совершенно идиотская, так что я не собиралась дальше ничего у нее читать. Но тут эта книжка просто попала в руки и вот...
Как ни странно, но мне понравилось. Мило, бодро... практически без косяков... Прямо прочитала с большим удовольствием. Тут, конечно, надо сказать, что сюжет мне уже знакомый. Ну, то есть, понятно, что это такой подвид жанра, с "ГГ - няня при трудных детках", но даже и при этом - данный сюжет мне уже попадался чуть ли не дословно. У автора Ульяны Гринь, "Няня для дракоши". Опять же, не буду утверждать, что данный сюжет придумала У.Гринь. Может, он вообще взят из какой-нибудь дорамы, манги какой-нибудь, это я не знаю. Ну, по-любому автор благоразумно откатала уже испытанную программу, не пускаясь в излишние фантазии и отсебятину. И вышло вполне неплохо! Громадный шаг вперед в творчестве автора.
Правда, это не значит, что я сейчас буду читать у автора еще какие-нибудь книжки. По-прежнему отношусь с настороженностью. Разве что так же случайно как-нибудь попадется...

@темы: Книги

---

Ежедневная музыка.



(романс Вертинского, между прочим )