Привидение кошки, живущее в библиотеке
В.Смехов. В жизни так не бывает.
«Старик был мягок, он весь состоял из высших сортов благородства и человеколюбия».
«- Некоторые могли бы и помолчать и не задерживать режиссера.
- Я бы… Лично я – так? – на всю жизнь бы замолчал после исполнения роли Карла Маркса».
«- А ты где?
- Я на «теле», я в доспехах мушкетеров, я на тебя хохотал от имени Дюмов-отцов».
«- Не понимаете? Ну, не радуют меня театры, скучно мне. В крайнем случае – блеснет новое имя на раз, на два – померкнет, потом вглянешься в него покрепче, или вот интервью почитаешь, или сам с ним познакомишься… Или артист – хороший, человек – никакой, или человек – не дурак, а артист – средний».
«- Ваш любимый писатель?
- Во-первых, их несколько, а во-вторых, не скажу…»
читать дальше
«- Понимаете, если сравнивать области искусств с едой, то архитектура, музыка, литература – это долгохранящиеся продукты питания, да? Микеланджело вон из каких веков к нам жалует, да? А театр? Театр – это молоко. Его можно употреблять лишь сегодня. Но зато какой вкус, какая польза! И сколько от него масла, сливок, сыра – чего хотите, да? Но завтра – ужас, лучше не пейте вчерашнего молока, да? Порча желудка и так далее».
«- Служенье муз не терпит интервью! Прекрасное должно быть молчаливо».
«- А вы – режиссерский, актерский… Юрий Яковлев – прекрасный артист, или Ульянов, да? Дайте им пожить солистами, без режиссуры, да без репертуара – знаете, что выйдет?
- Знаю!
- А я не знаю. Все, побежал! Простите».
«Вот они, слабые струны слабого пола. Беззащитны женщины перед лицом нашего малейшего знака внимания».
«На «Мушкетеров» возлагают особые надежды – талантливо отвлечь советский народ от его трудовых подвигов».
«Конечно, среди киноактеров есть исключения, когда мастеру и в плохом фильме удивишься, когда мастер и сквозь холодный экран будто светится и прожигает огнем своей личности. Но никто из мастеров не будет, наверное, перехваливать место актера на экране. Экран обходится – и прекрасно себя чувствует! – без профессиональных актеров (итальянский неореализм) и без актеров вообще (документальное кино, мультфильмы). Хороший режиссер из плохого актера делает чудо, а в театре это невозможно. В театре какой ты есть, таким тебя и видят. Конечно, когда видишь свое лицо крупным планом, сам себе можешь показаться очень большим и значительным. Но истина остается истиной: главные «роли» в этом виде искусства – за режиссером, за оператором, за монтажером, а сценаристы и актеры делят свои честные четвертое-пятое места».
«Меня на съемках радикулит разбил, так меня человек восемь нежно водружали в седло и обратно».
«… И не можем оторваться друг от друга и от воспоминаний. И уже трудно понять, что это: судьба, разобранная по байкам, или байки, собирающиеся в судьбу».
«Владимир Балон – доблестный фехтовальщик, гвардеец Де Жюссак и живая пружина актерского энтузиазма».
«- По большому блату львовский обком партии доверил киногруппе самое дорогое, что у него есть – отель «Ульяновск». И под эту вывеску, после съемок, каждый день – все поголовье симпатичных девчонок города и области – туда-сюда! Ночью заходят, утром выходят. Ни стыда, ни совести! Водки выпито, бутылок разбито, клиентов гостиничных распугано – не счесть!»
«Земшар стареет наш. Так громче грохот чаш! Нас всех, несовместимых, соединит монтаж!»
«Лошадь – это не только животное, но еще и тот знак гороскопа, под которым прошел-проскакал весь съемочный год. Как я помню, ни один из героев до съемок не умел пользоваться этим видом транспорта».
«Я лично легко бы согласился сниматься не на самой лошади, а где-нибудь рядом, но судьба и Хилькевич распорядились по-своему».
«Из-за Миши Боярского выносливость у меня на съемках оказалась – как на войне. Видимо, рядом с Мишей стыдно трусить. Он один своим куражом реализовывал всю романтику Дюма. Однажды он чуть не погиб: в одесской Опере снимали проход Д Артаньяна к королеве Анне сквозь команду врагов. Ошибся в рисунке боя гвардеец и проткнул Мише боевой рапирой полость рта. Температура сразу – под сорок. Зуб выбит. Вызвали по телефону маму из Питера… А он очнулся и в павильон бежит, сниматься! Никто отговорить не сумел. Злой, отважный гасконец – таких больше не делают».
«Все мы были в восторге от песен Ю.Ряшенцева и М.Дунаевского. Думаю, песни сделали добрую половину успеха нашему фильму».
«Был такой хороший фильм «Весна на Заречной улице». Фильм снимал в Одессе кумир нашей молодости Марлен Хуциев. Через двадцать примерно лет я стою в костюме мушкетера на этой Заречной: такая дощечка сохранилась на территории киностудии в городе Одессе. И у самой дощечки, в начале Заречной встречаю Марлена Хуциева. Марлен: «Да я тебе знаешь, как завидую! Моя мечта всю жизнь была – сыграть… Догадайся кого? Не догадаешься – Рошфора! Я даже Хилькевичу намекал, не взял, понимаешь!»
«Большое удовольствие – водить знакомых на съемки. Для них это интереснее, чем смотреть кино».
«…Снимались в Ялте, в море, на уникальном, сто раз заштопанном фрегате, который уже устал помогать советскому кинематографу в его фильмах о пиратах, капитанах, бурях и штормах».
«…Был у Атоса и дом в Павловске, и даже «чайная комната» в кабинете Петра Великого».
«Конечно, фильм – дело временное в нем, от режиссера до «хлопушки»-помрежа, - только гость. Если повезет с атмосферой на съемках, то временное дело и через много лет помнится, как будто там – в павильонах, на колесах, на натуре – прожита семейная жизнь.
«Каждый пишет, как он слышит». – повторю слова Булата Окуджавы. Мне и слышится, и дышится вполне сентиментально, когда перед глазами – время съемок мушкетерских сериалов. И здесь абсолютно не важно, какая серия лучше, какая хуже. Память играет на скрипке нежный мотив, и я благодарно перебираю кадры моей внутренней кинохроники».
«Юра Хилькевич – авантюрист и победитель. Казалось, все зло, полученное им в награду за многие фильмы, он превратил в топливо, на котором и совершил свое путешествие в страну мушкетеров в «не очень советском» жанре: соединение мюзикла с вестерном, где вместо ковбоев – поющие мушкетеры».
«Актеров надо уметь согреть, а жесткий характер не годится для киносемейного очага. Жизнь большинства «киносемей» кончается нелюбовью к режиссеру и дружбой с ассистентом режиссера по актерам – таков парадокс».
«Теперь все битвы прошлых лет кажутся глупыми. С кем боролись? Против кого боролись? За что боролись? Все перемешалось, перессорилось, перепуталось. А что осталось?»
«Под Таллинном сложилась большая дружба с тюрьмой, ее начальством и лично арестантами. Дело в том, что в начале экспедиции группу обокрали. Группа недосчиталась как оружия, так и готового платья. По команде своего мушкетеролюбивого начальства, арестанты с удовольствием изготовляли исторически достоверные клинки, кинжалы, шпаги и ножны».
«В Московском Доме кино я был в самом начале показа, потом уехал в театр. Наутро получил несколько хороших отзывов, но запомнил больше всего звонок моего учителя по вахтанговской школе Владимира Этуша: что работа его ученика похвальна и серьезна и что он не заметил, как прошло четыре часа!»
«Самый неожиданный комплимент был получен от немолодой, ярко перекрашенной и сильно экзальтированной дамы: «Боже мой! Я вас вижу! Вы же были кумиром моего детства!» Народ засмеялся искренне, я – задумчиво…»
«Сегодня в стране неюбилейно и невесело. Если где и весело, то, конечно, в кадрах мушкетерского сериала: уже и танки прошли, и «поезд ушел», и крыша «проехала», а наши кони все скачут и скачут… Давайте будем считать Д Артаньяна ответственным за безрассудство, Арамиса – за тайные страсти, Портоса – за явное чревоугодие, а Атоса – тоже за что-нибудь, чему я названия еще не подобрал, но он мне все равно дороже всех».
«Я не хочу задерживаться возле грустных новостей. Любая новость не превысит моего знания о неотвратимости смерти».
«Тридцать пять лет назад вся наша компания состояла из беспечных и безденежных, невезучих и неунывающих: все будет хорошо, это каждый твердо знал. Такие наши годы, походы и погоды. Особенно остро наша самоуверенность проявлялась зимой. Воздух, как и время, был ясен и никуда не двигался. И каждый из нас добирался автобусом до 36-го километра, потом измерял ботинками снеговое пространство от шоссе до поселка и в конце перехода оборачивался на пройденный путь: белое поле и длинный ряд многоточий…»
Н.Эрдман: «Бывают писатели – списыватели, а бывают – выдумыватели. Я люблю выдумывателей».
«Однажды имел неосторожность задержаться взглядом на исписанном листе, посреди которого лежала только-только оставленная авторучка. Внезапно на листок легла рука Н.Р. //Эрдмана//, она нервно перевернула, скрыла сочиняемое от невоспитанного гостя. Я смешался, извинился, а Н.Р., сменив гнев на юмор, что-то сказал о писательском суеверии – мол, на какой строчке сочинение впервые застанут посторонние глаза, там и точка. Дальше не напишется…»
«Отобранная, мудрая и ироническая игра ума, простота и сжатость текста – это тоже каллиграфия поэта, драматурга…»
«Среди самых ярких даров моей богатой судьбы – семь лет постоянного общения с домом и миром Лили Юрьевны Брик и Василия Абгаровича Катаняна. В этом доме не было границы между жизнью и искусством. Любой эпизод быта превращался в художественный акт, а великие имена творцов оживали в веселых подробностях их быта».
«Слаб человек, любит, когда умные люди задают ему вопросы и запоминают ответы – про него, о нем».
«В кругу своих знакомых я числился миротворцем. Например, не любил, когда говорили: «Мне Высоцкий нравится больше, чем Окуджава», «люблю Галича гораздо больше, чем Визбора», «Вознесенский лучше Евтушенко» и т.д. Как будто речь идет о футбольных командах».
«Тбилиси, мы возвращаемся от Сергея //Параджанова//, и меня осеняет: Параджанов не человек «из жизни», он – случайно уцелевший персонаж из мифов Древней Греции! Только там найдутся странные похождения-превращения Зевса, невероятные истории Ариона, Ганимеда… Там денежная единица, между прочим, называется «талант»…»
«Как выгодно быть актером! Совершенно безопасное, но всеми уважаемое занятие. За все трудности и неудачи отвечают другие – режиссер, начальство, цензура. А калачи и пышки – всегда актеру, извечному любимцу публики. Даже самые мудрые и пасмурные люди – писатели – и те отличают скорее актера, чем собрата по перу, или критика, или технократа. Потому что актерское невежество не раздражает.. Его с успехом заглушают эмоции экспромтов и пестрая лоскутная занавеска слов, цитат, причуд, шалостей…»
«Театральный успех – из области вкуса. Какие могут быть доказательства в театре? «Мне нравится» - и все доказано. «Я в восторге» - и тоже доказано, даже более солидно».
«Старик был мягок, он весь состоял из высших сортов благородства и человеколюбия».
«- Некоторые могли бы и помолчать и не задерживать режиссера.
- Я бы… Лично я – так? – на всю жизнь бы замолчал после исполнения роли Карла Маркса».
«- А ты где?
- Я на «теле», я в доспехах мушкетеров, я на тебя хохотал от имени Дюмов-отцов».
«- Не понимаете? Ну, не радуют меня театры, скучно мне. В крайнем случае – блеснет новое имя на раз, на два – померкнет, потом вглянешься в него покрепче, или вот интервью почитаешь, или сам с ним познакомишься… Или артист – хороший, человек – никакой, или человек – не дурак, а артист – средний».
«- Ваш любимый писатель?
- Во-первых, их несколько, а во-вторых, не скажу…»
читать дальше
«- Понимаете, если сравнивать области искусств с едой, то архитектура, музыка, литература – это долгохранящиеся продукты питания, да? Микеланджело вон из каких веков к нам жалует, да? А театр? Театр – это молоко. Его можно употреблять лишь сегодня. Но зато какой вкус, какая польза! И сколько от него масла, сливок, сыра – чего хотите, да? Но завтра – ужас, лучше не пейте вчерашнего молока, да? Порча желудка и так далее».
«- Служенье муз не терпит интервью! Прекрасное должно быть молчаливо».
«- А вы – режиссерский, актерский… Юрий Яковлев – прекрасный артист, или Ульянов, да? Дайте им пожить солистами, без режиссуры, да без репертуара – знаете, что выйдет?
- Знаю!
- А я не знаю. Все, побежал! Простите».
«Вот они, слабые струны слабого пола. Беззащитны женщины перед лицом нашего малейшего знака внимания».
«На «Мушкетеров» возлагают особые надежды – талантливо отвлечь советский народ от его трудовых подвигов».
«Конечно, среди киноактеров есть исключения, когда мастеру и в плохом фильме удивишься, когда мастер и сквозь холодный экран будто светится и прожигает огнем своей личности. Но никто из мастеров не будет, наверное, перехваливать место актера на экране. Экран обходится – и прекрасно себя чувствует! – без профессиональных актеров (итальянский неореализм) и без актеров вообще (документальное кино, мультфильмы). Хороший режиссер из плохого актера делает чудо, а в театре это невозможно. В театре какой ты есть, таким тебя и видят. Конечно, когда видишь свое лицо крупным планом, сам себе можешь показаться очень большим и значительным. Но истина остается истиной: главные «роли» в этом виде искусства – за режиссером, за оператором, за монтажером, а сценаристы и актеры делят свои честные четвертое-пятое места».
«Меня на съемках радикулит разбил, так меня человек восемь нежно водружали в седло и обратно».
«… И не можем оторваться друг от друга и от воспоминаний. И уже трудно понять, что это: судьба, разобранная по байкам, или байки, собирающиеся в судьбу».
«Владимир Балон – доблестный фехтовальщик, гвардеец Де Жюссак и живая пружина актерского энтузиазма».
«- По большому блату львовский обком партии доверил киногруппе самое дорогое, что у него есть – отель «Ульяновск». И под эту вывеску, после съемок, каждый день – все поголовье симпатичных девчонок города и области – туда-сюда! Ночью заходят, утром выходят. Ни стыда, ни совести! Водки выпито, бутылок разбито, клиентов гостиничных распугано – не счесть!»
«Земшар стареет наш. Так громче грохот чаш! Нас всех, несовместимых, соединит монтаж!»
«Лошадь – это не только животное, но еще и тот знак гороскопа, под которым прошел-проскакал весь съемочный год. Как я помню, ни один из героев до съемок не умел пользоваться этим видом транспорта».
«Я лично легко бы согласился сниматься не на самой лошади, а где-нибудь рядом, но судьба и Хилькевич распорядились по-своему».
«Из-за Миши Боярского выносливость у меня на съемках оказалась – как на войне. Видимо, рядом с Мишей стыдно трусить. Он один своим куражом реализовывал всю романтику Дюма. Однажды он чуть не погиб: в одесской Опере снимали проход Д Артаньяна к королеве Анне сквозь команду врагов. Ошибся в рисунке боя гвардеец и проткнул Мише боевой рапирой полость рта. Температура сразу – под сорок. Зуб выбит. Вызвали по телефону маму из Питера… А он очнулся и в павильон бежит, сниматься! Никто отговорить не сумел. Злой, отважный гасконец – таких больше не делают».
«Все мы были в восторге от песен Ю.Ряшенцева и М.Дунаевского. Думаю, песни сделали добрую половину успеха нашему фильму».
«Был такой хороший фильм «Весна на Заречной улице». Фильм снимал в Одессе кумир нашей молодости Марлен Хуциев. Через двадцать примерно лет я стою в костюме мушкетера на этой Заречной: такая дощечка сохранилась на территории киностудии в городе Одессе. И у самой дощечки, в начале Заречной встречаю Марлена Хуциева. Марлен: «Да я тебе знаешь, как завидую! Моя мечта всю жизнь была – сыграть… Догадайся кого? Не догадаешься – Рошфора! Я даже Хилькевичу намекал, не взял, понимаешь!»
«Большое удовольствие – водить знакомых на съемки. Для них это интереснее, чем смотреть кино».
«…Снимались в Ялте, в море, на уникальном, сто раз заштопанном фрегате, который уже устал помогать советскому кинематографу в его фильмах о пиратах, капитанах, бурях и штормах».
«…Был у Атоса и дом в Павловске, и даже «чайная комната» в кабинете Петра Великого».
«Конечно, фильм – дело временное в нем, от режиссера до «хлопушки»-помрежа, - только гость. Если повезет с атмосферой на съемках, то временное дело и через много лет помнится, как будто там – в павильонах, на колесах, на натуре – прожита семейная жизнь.
«Каждый пишет, как он слышит». – повторю слова Булата Окуджавы. Мне и слышится, и дышится вполне сентиментально, когда перед глазами – время съемок мушкетерских сериалов. И здесь абсолютно не важно, какая серия лучше, какая хуже. Память играет на скрипке нежный мотив, и я благодарно перебираю кадры моей внутренней кинохроники».
«Юра Хилькевич – авантюрист и победитель. Казалось, все зло, полученное им в награду за многие фильмы, он превратил в топливо, на котором и совершил свое путешествие в страну мушкетеров в «не очень советском» жанре: соединение мюзикла с вестерном, где вместо ковбоев – поющие мушкетеры».
«Актеров надо уметь согреть, а жесткий характер не годится для киносемейного очага. Жизнь большинства «киносемей» кончается нелюбовью к режиссеру и дружбой с ассистентом режиссера по актерам – таков парадокс».
«Теперь все битвы прошлых лет кажутся глупыми. С кем боролись? Против кого боролись? За что боролись? Все перемешалось, перессорилось, перепуталось. А что осталось?»
«Под Таллинном сложилась большая дружба с тюрьмой, ее начальством и лично арестантами. Дело в том, что в начале экспедиции группу обокрали. Группа недосчиталась как оружия, так и готового платья. По команде своего мушкетеролюбивого начальства, арестанты с удовольствием изготовляли исторически достоверные клинки, кинжалы, шпаги и ножны».
«В Московском Доме кино я был в самом начале показа, потом уехал в театр. Наутро получил несколько хороших отзывов, но запомнил больше всего звонок моего учителя по вахтанговской школе Владимира Этуша: что работа его ученика похвальна и серьезна и что он не заметил, как прошло четыре часа!»
«Самый неожиданный комплимент был получен от немолодой, ярко перекрашенной и сильно экзальтированной дамы: «Боже мой! Я вас вижу! Вы же были кумиром моего детства!» Народ засмеялся искренне, я – задумчиво…»
«Сегодня в стране неюбилейно и невесело. Если где и весело, то, конечно, в кадрах мушкетерского сериала: уже и танки прошли, и «поезд ушел», и крыша «проехала», а наши кони все скачут и скачут… Давайте будем считать Д Артаньяна ответственным за безрассудство, Арамиса – за тайные страсти, Портоса – за явное чревоугодие, а Атоса – тоже за что-нибудь, чему я названия еще не подобрал, но он мне все равно дороже всех».
«Я не хочу задерживаться возле грустных новостей. Любая новость не превысит моего знания о неотвратимости смерти».
«Тридцать пять лет назад вся наша компания состояла из беспечных и безденежных, невезучих и неунывающих: все будет хорошо, это каждый твердо знал. Такие наши годы, походы и погоды. Особенно остро наша самоуверенность проявлялась зимой. Воздух, как и время, был ясен и никуда не двигался. И каждый из нас добирался автобусом до 36-го километра, потом измерял ботинками снеговое пространство от шоссе до поселка и в конце перехода оборачивался на пройденный путь: белое поле и длинный ряд многоточий…»
Н.Эрдман: «Бывают писатели – списыватели, а бывают – выдумыватели. Я люблю выдумывателей».
«Однажды имел неосторожность задержаться взглядом на исписанном листе, посреди которого лежала только-только оставленная авторучка. Внезапно на листок легла рука Н.Р. //Эрдмана//, она нервно перевернула, скрыла сочиняемое от невоспитанного гостя. Я смешался, извинился, а Н.Р., сменив гнев на юмор, что-то сказал о писательском суеверии – мол, на какой строчке сочинение впервые застанут посторонние глаза, там и точка. Дальше не напишется…»
«Отобранная, мудрая и ироническая игра ума, простота и сжатость текста – это тоже каллиграфия поэта, драматурга…»
«Среди самых ярких даров моей богатой судьбы – семь лет постоянного общения с домом и миром Лили Юрьевны Брик и Василия Абгаровича Катаняна. В этом доме не было границы между жизнью и искусством. Любой эпизод быта превращался в художественный акт, а великие имена творцов оживали в веселых подробностях их быта».
«Слаб человек, любит, когда умные люди задают ему вопросы и запоминают ответы – про него, о нем».
«В кругу своих знакомых я числился миротворцем. Например, не любил, когда говорили: «Мне Высоцкий нравится больше, чем Окуджава», «люблю Галича гораздо больше, чем Визбора», «Вознесенский лучше Евтушенко» и т.д. Как будто речь идет о футбольных командах».
«Тбилиси, мы возвращаемся от Сергея //Параджанова//, и меня осеняет: Параджанов не человек «из жизни», он – случайно уцелевший персонаж из мифов Древней Греции! Только там найдутся странные похождения-превращения Зевса, невероятные истории Ариона, Ганимеда… Там денежная единица, между прочим, называется «талант»…»
«Как выгодно быть актером! Совершенно безопасное, но всеми уважаемое занятие. За все трудности и неудачи отвечают другие – режиссер, начальство, цензура. А калачи и пышки – всегда актеру, извечному любимцу публики. Даже самые мудрые и пасмурные люди – писатели – и те отличают скорее актера, чем собрата по перу, или критика, или технократа. Потому что актерское невежество не раздражает.. Его с успехом заглушают эмоции экспромтов и пестрая лоскутная занавеска слов, цитат, причуд, шалостей…»
«Театральный успех – из области вкуса. Какие могут быть доказательства в театре? «Мне нравится» - и все доказано. «Я в восторге» - и тоже доказано, даже более солидно».
Хотя первоначально это был запрос для галереи –
Я все проглядывала то аннотацию, то начало - пыталась понять, читала я этот роман или нет... Пока не решила - да какая, в самом деле, разница, нужно взять и почитать, там и будет видно. 
Ну вот, прочитала... 
Я как раз вспомнила, что вообще-то я люблю классические английские детективы! Только, видимо, нужно их читать очень и очень изредка - чтобы насладиться в полной мере. 
Спойлер! - 
То есть, получился просто такой рассказ о людях и их отношениях... А детективная форма придала ему остроту и выразительность. 
ну вот, не будучи знатоком западного искусства, я не знаю, когда и как там использовался этот прием, но, по крайней мере, в 90-е, что ли, кинематографисты его определенно взяли на вооружение - возьмем, скажем, фильм "Стигматы", где героиня, правда, не изображает мужчину, но временами ее озвучивает актер-мужчина, от чего создается определенно жуткое ощущение... 
То есть, я его сейчас прочитала - не спеша, внимательно и с удовольствием... наслаждаясь каждой главой... И здесь достаточно было яркого и интересного - и образ этого таинственного красавца-фотографа с его тайной... и расследование с поисками тела... Да здесь, в конце концов, по ходу у инспектора Гранта решился вопрос с личной жизнью! 
И ничего из этого никаким образом не отозвалось в памяти и никак не шелохнулось ничего, ага. Вот буквально - как будто я читаю с чистого листа, или как еще сказать. Зато здесь имеется второстепенный персонаж... ну очень второго плана... престарелая тетушка-аристократка-старая дева, которая бойко пишет любовные романы - и вот упоминается, как она ежедневно надиктовывает своему секретарю определенную норму текста. И вот тут меня и дернуло - я определенно это читала! 
Это даже никак не относится ни к существу дела, ни к расследованию... Почему именно это мне запомнилось и осталось в памяти, а все остальное нет? 
Или эта старушка встречалась у автора еще в каких-то романах, и я из них про нее запомнила? Прямо не знаю, что и думать. 
Ничего против чьих-то развлечений и увлечений не имею, просто нет настроения... 
)