Картинкофлуд

Мамлеева и Андрианова.

«Опекуны несносных леди». Н.Мамлеева «Опекун на три дня».
«Моя любовь весенний хрупкий цветок после зимы, и она обязательно растопит лед между нами».






































Т.Андрианова «Безобидное хобби».
«Замок принял меня так, словно был моим родным домом и скучал в мое отсутствие».

@темы: Галерея

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

А.Вертинский. Дорогой длинною…

Бал Господен.
В пыльный маленький город, где Вы жили ребенком,
Из Парижа весной к Вам пришел туалет.
В этом платье печальном Вы казались Орленком,
Бледным маленьким герцогом сказочных лет…

В этом городе сонном Вы вечно мечтали
О балах, о пажах, вереницах карет
И о том, как ночами в горящем Версале
С мертвым принцем танцуете Вы менуэт…

В этом городе сонном балов не бывало,
Даже не было просто приличных карет.
Шли года. Вы поблекли, и платье увяло,
Ваше дивное платье «Мэзон Лавалетт».

Но однажды сбылися мечты сумасшедшие.
Платье было надето. Фиалки цвели.
И какие-то люди, за Вами пришедшие,
В катафалке по городу Вас повезли.

На слепых лошадях колыхались плюмажики,
Старый попик любезно кадилом махал…
Так весной в бутафорском смешном экипажике
Вы поехали к Богу на бал.

Эльфы и их хобби.
Ольга Онойко. Север Москвы.
«До вокзала теперь можно было добраться, не покидая Астры. Но последний раз я ходила этим путем почти месяц назад. С тех пор внутренняя планировка наверняка изменилась, я рисковала заблудиться и опоздать. Так что я спустилась на улицу. Идти мне было несколько километров – сначала по прямой, вдоль разукрашенных стен Астры, потом по набережной, до моста. Раньше я бы поехала на метро. Но метропоезда оказались существами упрямыми и капризными, куда спесивее, чем обычные электрички. Поначалу машинистам еще удавалось уговорить их выйти на маршрут, но потом станции и туннели занялись самоизменением, и метро стало местом непредсказуемым и опасным. Людей оно видеть не хотело, и те оставили его в покое… Говорят, иногда метропоезда трогаются с места и идут куда-то – сами по себе или потому, что их кто-то упросил».
***
«Электричке надоело работать, а может, ей не нравился дождь. Она закапризничала, начала пыхтеть, щелкать дверями и ездить вперед-назад: метр туда, метр обратно. Пассажиры сначала завозмущались, потом испугались. Машинист выскочил на перрон и принялся громко стыдить электричку и увещевать ее, точно лошадь. Наверно, невежливо было на него пялиться, но он так смешно разговаривал со своим поездом и так ласково его ругал. Он совсем не сердился. Смотреть на него было весело и как-то становилось легче на душе.
Наконец , машинист запрыгнул в кабину, электричка тронулась, а мы пошли к спуску с платформы».

---

"Советский детектив. В.Ардаматский". Ну... детектив тут как бы сильно условно... Скажем так - военные приключения. Советская литература.
Это сборник из трех повестей - указанного автора. "Ленинградская зима", "Я 11-17" и "Ответная операция".
"Ленинградская зима". Вообще-то эту книжку я взяла в библиотеке именно из-за этой повести - прочитала по каталогу, что здесь вроде как рассказывается о работе силовых структур в блокадном Ленинграде... Интересно. Мои ожидания были - ну... что-то вроде повести о буднях милиции в осажденном городе, в суровое военное время... (что это было определенно драматичное и интересное я уже уловила, прочитав обзорный труд "Оборона Лениграда", где, в том числе, говорилось и о милиции). Начала читать и обнаружила, что автор заходит издалека - типа еще в 30-е в нашу страну был направлен резидент нацистской разведки, чтобы завербовать агентов, создать диверсионную сеть, все такое... Ага, подумала я - значит, это, видимо, будет шпионский роман. Не про милицию, а про разведку. Ну, тоже интересно...
Но дальше - автор слегка коснулся работы чекистов (или как они в те годы именовались), и все стало тянуться, тянуться... Ну, на мой взгляд, так как я все ожидала - по канонам жанра - чтобы перешли к чему-нибудь. К диверсиям врагов или к их разоблачению и поимке. А тут автор все рассказывал то об одном таком завербованном и скрытом агенте, то о другом... Так что в итоге, получился, на мой взгляд, скорее просто э... роман нравов? изобличающий нехороших - или просто политически близоруких - граждан. В общем, довольно таки не то, что я ожидала по подаче и описанию. Ну, это, конечно, мои проблемы, чего я ожидала... Но, с другой стороны, по тем небольшим фрагментам, где все-таки автор рассказывал о работе спецслужб, чувствовалось, что если бы повествование шло только с этой стороны, то было бы гораздо более интересно. На мой взгляд. Но автор почему-то решил сосредоточиться именно на описании этого самого... политически враждебного и несознательного элемента. История, как тот или иной персонаж дошел до жизни такой, морально-нравственный облик и т.д. Поскольку все изложено с кондовых советских идеологических позиций, то особо сильно в изложенное не верится. В смысле, понятно, как они будут изображены, тут сюрпризов ждать не приходится. Изобличение, изобличение и еще раз изобличение, ага.
Тем не менее, это было познавательное чтение - и вот по какой причине. Чисто художественный текст автор разбавлял выдержками из собственного - как я поняла - дневника, когда он работал корреспондентом в блокадном Ленинграде. И вот это было в романе самым интересным - ради этого блокадного дневника и стоит читать это все. Хотя, в общем, выглядит все довольно странно: с одной стороны - довольно казенное, официозное повествование, почти без проблесков жизни - сплошные идеологические штампы и плакатные образы. С другой - пронзительная живая проза, написанная выразительным языком... Надо же, оказывается, автор вполне может писать хорошо... Зачем это все понадобилось автору - я просто теряюсь в догадках. Учитывая, что при сопоставлении возникает просто убийственный эффект для плакатно-идеологического романа... Странно, непонятно. (У меня даже возникли конспирологические версии, что автор специально это все затеял, чтобы опубликовать именно эти дневниковые записи... Ну, кто его знает, может, в те годы это еще было не принято, а тут вроде как часть романа. не знаю, в общем).
"Я 11-17". Тут все проще и бодрее. Небольшая повесть, исключительно приключенческая. О работе военных разведчиков. Конец войны, в одном из городов в Прибалтике сконцентрировались остатки гитлеровских войск, и вот в этот город забрасывают нашего разведчика, чтобы он сообщал о происходящем и корректировал действия нашей наступающей армии. Живо, энергично... приятно читается. Разведчик наш, конечно, проявляет себя по всем жанровым канонам - от Штирлица до Джеймса Бонда. Ну что поделаешь - так и положено. Вполне симпатично.
"Ответная операция" - тут уж точно шпионский роман. В советском исполнении, идеологически выдержанном. Первые послевоенные годы, в Берлине пропадает советский офицер - из числа военной администрации. Возникают разные версии - от предательства, до похищения западными спецслужбами с целью организации провокации. За дело берется наша разведка...
Та же история, что и с "Ленинградской зимой", только еще гораздо хуже. Ну да, тут же нет авторских дневников... В общем, в начале немного дается информации о положении дел в послевоенном Берлине - но на этом и все. Дальше только чистая агитка - все те же плакатные образы и изобличение нехорошего морально-нравственного облика врага. Читается, как по мне, чрезвычайно тяжело - особенно в нынешнее время...
Вот такие остались впечатления от сборника - серединка на половинку. Кстати, я тут еще подумала - вот если взять книжку Е.Ржевской, которую я тоже параллельно читала - так это же просто небо и земля... В плане текста и подачи материала. Хотя, судя по дневниковым записям, автор вполне может писать - ничуть не хуже Ржевской. так, может, тут помешало то, что Ардаматский как бы повествует о деятельности спецслужб? Вроде в советское время такие книги отправлялись на рецензирование в соответствующие ведомства? судя по тому, что написано в воспоминаниях о Пикуле, что на его романы писали отзывы то историки, то адмиралы - а без этого книги не брали к изданию, в смысле, если отзыв не будет положительный. А тут, значит, должны были отправлять романы в КГБ и ГРУ (и что там еще было в этом сегменте). Может, это их требования, чтобы работа их структур изображалась именно так?

«Они дружат семьями, хотя живут в разных концах города, пойти в гости друг к другу у них называется – произвести замер города с юга на север или наоборот, в зависимости от того, кто к кому шел».

«Очередная остановка в лесу – появились самолеты. Черные кресты на крыльях. Я уже видел их в Риге, но на этот раз самолеты были видны как-то особенно ясно – горбатые, спереди блестят стекла и струятся круги от винтов, на крыльях – кресты. Они летели низко… Мы стояли и смотрели на них. Поражала мысль, что там, в кабинах самолетов – люди, что они сейчас смотрят оттуда на нас и что у них сейчас одна мысль – как поскорее нас убить. А ведь они знают нашего Пушкина, а мы – их Гете. И наконец, поразительно, просто невероятно, что все это происходит в ХХ веке, когда мы по радио можем услышать Бетховена с той стороны земли…»

«Езжу с оказиями на фронт, но толком ничего не вижу и не понимаю, что там происходит. Военные, с которыми приходится говорить, - одни темнят, другие сами ничего не знают, третьи паникуют, четвертые грозятся в недалеком будущем разгромить врага. Поди разберись во всем этом…»

«Два дня находился при штабе дивизии. Они девятый день твердо держат оборону. Хочу написать на тему «Остановить врага во что бы то ни стало». Все командиры тему одобряют, но, когда говорю, что хочу показать опыт их дивизии, они решительно уходят от разговора».

«Я, видать, еще мало и мелко думал о войне. Как-то недавно Светлов шутил, что редакция требует с него «подвальную корреспонденцию», но чем он может заполнить целый газетный подвал, если он сам, сидя в подвале бомбоубежища, про эту великую войну знает точно только одно – что там убивают… Сегодня он вернулся с фронта. «Чем дальше туда, чем ближе к бойцу, тем спокойнее на душе, и, очевидно, чтобы обрести полный покой, просто надо самому стать солдатом. Правда, там часто убивают, но, ей-богу, лучше быть убитым, чем жить в неведении, трясущимся неврастеником», - сказал он, и, как всегда, было непонятно, смеется он или всерьез».

«- Я ведь как соображаю: если уж немец прорвется сюда, то прорвется и в город, не удержали его на дороге в тысячу километров, что говорить про эти сорок?»

« - Побегу догонять. Спасибо. До свидания. А вы-то? – торопливо говорила она, направляясь к калитке.
- Успеем… - ответил Давыдченко.
- Глядите, глядите… - повернулась к нему женщина. У нее было совсем молодое, красивое лицо, а черные волосы были тронуты серым налетом – не то пыли, не то седины. – А то увидите, что я повидала. Дождалась их, иродов, все не знала, как больную мать тащить. Они пришли, гогочут на всю деревню, мочатся посреди улицы, кур ловят. А потом пошли по домам. За какой-то час половину деревни перестреляли… и маму… тоже… - красивое лицо ее искривилось, и она бегом побежала к калитке».

«Попали под зверскую и ,как говорится, персональную бомбежку. Отлеживались в болоте. Когда рвалась бомба, болото колыхалось. Как будто земля под твоим животом ходит огромными волнами. Страшно – дико».

«Был на приемном пункте санбата. Слышал, как раненые солдаты возбужденно матерились, как рассказывали про бой. Так ведут себя люди, которых вырвали из драки, а они еще не додрались».

«Они вместе наблюдали за одним приезжим немцем… Ну и работа, скажет кто-то, каждый человек этим в детстве занимался и не называл это работой, то была игра в прятки. Может быть, поэтому Дмитрий первое время, выполняя задание, стеснялся уличной толпы, боялся, что его увидит кто-нибудь из знакомых. Потом это прошло, а Борин еще научил его, как самому «не видеть» знакомого, когда на самом деле ты его видишь…»

«Начальник отдела сказал, что при всех совершенных ошибках Гладышев сделал и одно полезное дело – заставил немца показать профессиональное умение уходить от наблюдения, то есть раскрыться: теперь мы знаем, что он за ученый и где учился…»

«Даже самые опытные работники, бывает, не могут объяснить, почему они вдруг в толпе угадали интересовавшего их человека. Наверно, это предопределяется двумя обстоятельствами: тот, кто хочет скрыться в толпе, даже подсознательно делает для этого какие-то усилия, а тот, кто его ищет, именно эти, даже подсознательные, усилия замечает».

«Я перестал торопиться в укрытия, увидев однажды, что стало с бомбоубежищем, в которое попала 500-килограммовая штука».

«Над городом шел ночной воздушный бой. Мы стояли во дворе военной комендатуры. Среди нас был летчик, который объяснял, что происходит в небе. Приходилось верить ему на слово, так как на самом деле мы видели только нервно бегавшие по небу лучи прожектора, и иногда в них начинали сверкать и быстро гасли фигурки самолетов».

«Где-то на крышах, в гулкой тишине пустого с ночи города переговаривались бойцы противовоздушной обороны. Казалось, разговаривали дома.
- Спокойная ночь, - сказал один дом женским голосом.
- Наверное, на подступах отбили, - сказал другой дом мужским голосом.
- Обстреливали близко к Исаакию… - сказал еще один дом.
- Опять у вас на третьем этаже в крайнем окне свет проглядывал, - сказал дом с другой стороны улицы.
- Подадим сегодня на штраф, а то и похуже, пусть знают…»

«- Жму на гашетку, и ничего нет – кончился боезапас. Мне прямо умереть захотелось от горя! Я же клятву партии дал! И решил: рубану его винтом по хвосту. Прибавил оборотов и р-р-раз!... И опять – летит, гад, дальше, будто ничего не случилось. А я же видел – у него стабилизатор к черту. Но недалеко он летел, гляжу, завалился через крыло и, как лист с дерева, вниз! – возбуждение у летчика вдруг погасло, и он добавил негромко: - Но и моя машина погублена. Такое дело получилось. Хотя не знаю, что важнее – дать ему бомбить город или… это…»

«Радио работает, как часы, никаких перебоев, кроме тревог. Город в курсе жизни всего мира и в первую очередь – своей Родины. Мне думается, что в спокойной уверенности города радио играет очень большую роль».

«Видел: трое солдат ломами ковыряли мерзлую землю. Спросил: зачем здесь окоп? «Могила», - ответил один из них…»

«Вот недописанное письмо немецкого солдата домой, очевидно, отцу: «Холод проникающий до костей, и насекомые в белье, которые жрут тебя, как звери, - одного этого вполне достаточно, чтобы доброе настроение, которого ты от меня ждешь, испарилось безвозвратно. Твоя война была совсем другой, и, наверно, всегда войны отцов их сыновьям кажутся до смешного легкими. Нашу войну не дай бог никому. И тяжелее вряд ли может быть…»

«Стояла тихая морозная ночь. Все было неподвижно. Даже подвешенная в стоячем воздухе снежная пыль. Ее можно было тронуть рукой, как полог, и тогда она искрилась. Недвижно вмерзла в небо над Литейным бледно-зеленая луна, и все вокруг замерло под ее мертвенным светом. На каждом перекрестке Гладышев останавливался и, пораженный, смотрел вокруг – никогда он не видел свой город таким красивым и таким страшным».

«- Поесть можешь забыть, а мыться – никак! Утром не умылся, значит, уже не человек. Товарищей не уважаешь, на службу плюешь».

«Глаза матери, голубые, в сеточке морщин, сейчас были глубоко запавшие, и было в них что-то незнакомое. «Война, конечно, война», - подумал Дмитрий».

«Приходили девчата из «бытовки». «Все возим да возим, ничего нового… - говорит Лена.- Вот созывали нас на совещание о весне. Когда все оттает, представляете, что будет?»
Говорили про всякую всячину. Про бога и, если он есть, его должны судить за то, что он допустил на земле».

«Он с досадой думал, что ему предстоит сейчас допрашивать еще одного истерика. Весь вопрос только в том, какая истерика у этого: «Хайль Гитлер» или «Гитлер капут»? Дементьева одинаково раздражали и те и другие, он не верил ни тем, ни другим».

«- При каких обстоятельствах вы взяты в плен?
- При самых обыденных, - немец грустно улыбнулся. – Я возвращался с передовых позиций, в моем мотоцикле заглох мотор. Я разобрал карбюратор, а собрать его мне помешали ваши солдаты. Вот и все…
- Видно, война в том и состоит, - усмехнулся Дементьев, - что солдаты обеих сторон мешают друг другу жить».

«- Еще раз говорю тебе – не волнуйся. Гитлер не предусмотрел многого. И, в частности, он явно забыл изготовить пулю для моей персоны».

«Вот досада – забыл отчитать лейтенанта Козырькова за неопрятный вид. Просто удивительно, как не понимает парень, что внешний вид офицера – это его второе удостоверение личности».

«Дементьев вошел в город, когда налет прекратился. Зенитчики еще продолжали расстреливать черное небо. Но вот стрельба внезапно оборвалась, и прожекторы погасли, будто город почуял, что Дементьев вошел в него, и затаился перед этой новой для него опасностью, еще не зная, как против нее действовать».

«- Вы не удивляйтесь, что я сразу с вами разоткровенничался. Я люблю людей с открытыми лицами и слепо им верю. Может быть, зря?
- Бывают лица, которые открыты умышленно, - усмехнулся Дементьев».

«- Пока я бродил по болотам, у меня не было расходов и появились сбережения.
- Предпочитаю сбережения без блуждания по болотам».

«- Мне нужна комната.
- Но…
- Не торопитесь говорить «но», сейчас не то время, когда офицеры рейха могут спокойно это выслушивать».

«- Это ваш Железный крест лежит там на столе? Почему вы не сказали мне об этой вашей награде?
- Солдаты орденами не хвастают, они их хранят как воспоминания о битвах».

«- Молодцы ваши коллеги! За десять дней опоясали Берлин неприступным поясом из стали и бетона.
Офицеры молча переглянулись. Потом один из них задумчиво сказал:
- Нашим коллегам там хорошо, у них в руках вся техника. Попробовали бы они действовать голыми руками, когда вместо техники тебе дают приказ, полагая, очевидно, что это бумажка всесильна…»

«Да, разведчики – люди особого склада характера и ума. Говорят, во Франции один художник предлагал на безымянной могиле разведчиков установить такой памятник: узкая тропа на гранитной скале, повисшей над пропастью, по тропе навстречу друг другу идут Человек и Смерть, пристально глядят друг на друга и… улыбаются».

«- Каждый из нас делает свое дело. Нужно только не мешать друг другу.
- Но все-таки нужно предусматривать все, что можно предусмотреть в смысле заботы о жизни наших солдат.
- Тогда надо начать с того, чтобы запретить русским пользоваться авиацией!».

@темы: Книги

---

Ежедневная музыка.

---

Юзефович в телеграме -

Вот Путин на параде говорит буквально следующее:

— Первые годы Великой Отечественной Войны СССР сражался один на один с нацистами, в то время как на Гитлера работала вся Европа.

И я думаю - а как ему, интересно, не стыдно? А потом вспоминаю, что ведь только что же перечитала "1984" - и сразу понимаю, как именно ему не стыдно. И почему вообще задавать этот вопрос не стоит.

Вот она, великая объясняющая сила литературы. Ничему не помогает, всё рефлексирует, описывает и объясняет.

Так а что он не так сказал? Почему ему должно быть стыдно?
(дальше традиционный пассаж про бабушку-фронтовичку, которая никогда ничего не рассказывала о войне и не хотела носить боевые награды).

Зато авторы ромфанта дружно поздравляют всех с днем победы. Как тут не порадоваться за свой ромфант.

---

Ежедневная музыка.

---

Тоже почерпнуто в телеграме -



Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, прошедший войну, во время церемонии зажжения Вечного огня.
Фото Георгия Корабельникова.
8 мая 1967 года.
Останки Неизвестного Солдата, похороненные в Александровском саду в мае 1967 года, были привезены туда из Зеленограда, из братской могилы. Осенью 1941 года во время битвы за Москву тут шли очень серьёзные бои, с огромными потерями, на этом месте и был впоследствии построен город Зеленоград, спутник Москвы

---

Тоже в телеграме. От учительницы-репетитора по русскому-литературе.

"Двенадцать лет назад была у меня одна ученица — девочка добрая и честная, но, если говорить без экивоков, редкостный глупыш и наивняк. Книжки не читала. Переносных значений не понимала. Юмор тоньше, чем нужно для восприятия мультика «Мадагаскар», у нее напрочь отсутствовал. Речь не особо развитая. Если что сказанет, то хоть стой хоть падай. А сочинения писала так, что я иногда сомневалась, родной ли для нее русский язык: «Онегин любил наряжаться, и у него были щетки для ногтей и зубов. Он не оценил возлюбившую его Татьяну».

Но это все лирика.

Как-то раз пришел глупыш мрачнее тучи: в школе уже несколько дней сталинисткой дразнят. Непонятно за что. А Вы, Татьяна Владимировна, за Сталина или нет?

Пришлось звонить маме ребенка. Оказалось, что учитель истории решил провести урок-дискуссию «Молодежь против сталинизма». Начал разговор с фразы: «Есть ли у нас те, кому нравится Сталин?». Тишина, естественно. И тут глупыш заявляет: «Мне нравится». Учитель недоуменно: «Почему?» Глупыш: «Потому что он Гитлера победил». Учитель: «Гитлера победил не Сталин, а советский народ». Глупыш: «А Сталин советским народом руководил». Беседа явно пошла не в том направлении. Класс шушукался и посмеивался. Учитель снисходительно сказал: «Победили бы и без него». Глупыш: «А почему другие народы не победили? Вы же нам рассказывали, что немцы Францию за месяц завоевали. Советский народ был лучше, чем другие народы?». На это учитель отвечать не стал и просто рявкнул: «Сталин был тираном хуже Гитлера». Глупыш: «Значит мы его неправильно победили? Лучше, чтоб Гитлер победил?» Учитель: «Почему?». Глупыш: «Но Сталин же хуже, а Гитлер лучше».

Учитель, пытаясь держаться в рамках приличий, сказал, что, если бы не эти два тирана, появилась бы третья сила и история пошла бы совсем в другом направлении. И тут глупыш возмутился: «Но Вы же нам сами говорили, что в истории сослагательного наклонения нет! Если третьей силы не видели, значит ее неоткуда было взять»…

Если бы не редкостная наивность и неразвитость ребенка, все это было бы похоже на толстый троллинг. Собственно, учитель и решил, что его троллят. Выгнал девочку из класса. И вызвал маму.

Дело прошлое. И учитель со своим детсадовским либерализмом очевидно подставился (впрочем, тогда так можно было). И глупыш уже давно не глупыш, а умныш и в Израиле замужем. Но детский вопрос «Значит мы его неправильно победили? Лучше, чтоб Гитлер победил?» для многих всё так же актуален, увы".

---

Алешковский в телеграме -

Смысл человеческой жизни — в победе. Над врагами, над обстоятельствами, над собой и над смертью. Сегодняшний праздник — как и Пасха — про это. В память о людях, которые совершили невозможное. О народном триумфе, который стал финалом чудовищной мировой трагедии. О страшной цене, которая была за эту победу заплачена. Это и есть наш культурный код: сегодня сквозь нас плачут и радуются они, с кровавых не пришедшие полей. Смерть, где твое жало?

С Днем Победы!

---

С днем Победы!

---

Елена Ржевская "Берлин, май 1945". Мемуары. Советская литература.
Про что: автор, военный переводчик, участвовала во взятии Берлина, при этом вошла в группу, которой было поручено особое задание - установить местонахождение Гитлера или его останков и собрать по горячим следам весь необходимый материал по этому вопросу. Во второй части книги помещены военные рассказы автора.
Ранее я читала книжку автора - про ее учебу на военного переводчика, а затем участие в Ржевской операции. И вот увидела в библиотеке еще и эту... Очень интересно... немедленно взяла.
Собственно, по авторской манере, стилю - ничего не изменилось. Автор пишет четко, ясно, конкретно - без каких-либо словесных выкрутасов и всяких изящных выражений, но очень ярко и выразительно. Сразу создается картинка, образы... производит неизгладимое впечатление.
Здесь рассказывается о поисках останков Гитлера. Как оказалось, это было сложное и трудоемкое дело - совсем не так просто, как кажется по факту... Как военный переводчик, автор участвовала в допросах нацистских военных и гражданских, из числа находившихся в гитлеровском бункере - выясняли нужную информацию. В конце концов, на основании показаний нескольких человек, было установлено, что Гитлер покончил с собой и был похоронен где-то возле бункера. Далее проводились розыски места захоронения. Но и после его обнаружения работа группы не закончилась - чтобы исключить все возможности, снять всяческие сомнения, нужно было найти неопровержимое доказательство, что обнаружены именно останки Гитлера... И это было сделано - установили лечащего зубного врача Гитлера и изъяли медицинскую документацию, на основании которой - сличая данные о состоянии зубов - и подтвердили идентификацию останков. В общем, работа была произведена в самом лучшем виде - и все это в сложных условиях, когда еще шли боевые действия и кругом творилась страшная неразбериха, в кратчайшие сроки - ведь тянуть было нельзя...
Обо всем этом автор и рассказывает. Ну и, кроме этого, еще немного об общей атмосфере в Берлине и о разборе архивов из Рейхстага и бункера. В том числе о дневнике Геббельса, про который вышла и отдельная книжка. Но здесь автор тоже приводит выдержки (со своими комментариями). Дневники я люблю читать... хотя все же предпочитаю это делать в полном объеме и без комментариев... Но здесь автор уверяет, что дневники совсем неинтересные. Не знаю, но по приведенным фрагментам так оно и выглядит...
Что касается художественных рассказов - то они, как выяснилось, тоже относятся ко времени Ржевской операции. Написаны точно так же, как и ранее прочитанная книжка автора, и даже встречаются похожие эпизоды, но в других вариациях... Любопытно сравнить. Но, конечно, тоже все очень интересно.

«Войска нашего фронта, развивая успешное наступление, стремительно продвигались вперед. Мы мчались мимо старых распятий, высившихся по сторонам дороги, и деревянных щитов с плакатом, изображавшим бойца, присевшего перемотать обмотки: «Дойдем до Берлин!»

«В городе Гнезно в семье электромонтера мне показали письмо, тайно доставленное из Бреслау: «Идут ли русские, а то мы тут умираем?»

«…Он ничего о семье не знал, к своей участи был безразличен. Он бесконечно устал от жизни в мире нацизма и войны».

«За Бирнбаумом КПП. Большая арка: «Здесь была граница Германии». Все, кто проезжал в эти дни по Берлинскому шоссе, читали, кроме этой, еще одну надпись, выведенную кем-то из солдат дегтем на ближайшем от арки полуразрушенном доме: «Вот она, проклятая Германия». Четыре года шел солдат до этого места».

«Все бумаги, находившиеся в папке, отпечатаны на машинке огромными буквами. Никогда раньше я не встречала такого странного шрифта. Он меня поразил. Как будто смотришь в увеличительное стекло.. Позже я узнала, что это для Гитлера его секретарь Гертруда Юнге перепечатывала все бумаги на специальной машинке. Из соображений престижа Гитлер не желал пользоваться очками».

«Теперь, спустя много лет, меня иногда спрашивают: не страшно ли было глядеть на этих мертвецов? Было другое чувство: содрогания, но страшно не было. И не потому лишь, что много страшного мы видели за четыре года войны, но, скорее, потому, что эти обгоревшие останки, казалось, не человечьи – сатанинские».

«Удивительная после дней беспрерывных боев тишина была благодатью, от которой с непривычки цепенело сердце».

«Свежие цветы в вазе, срезанные в огороде на другой день после падения города, визит к зубному врачу на третий день. Что это? Себялюбивое тяготение к равновесию, размеренности? Не было ли оно союзником Гитлера при захвате власти?»

«На перекрестке регулировала движение знакомая девчонка. Взмахивая флажками, она пропускала машины, успевая вскинуть ладонь к виску, а у военнослужащих, приспособивших для передвижения трофейные велосипеды, отбирала их – таков был приказ командующего фронтом. Уже целая гора велосипедов выросла возле нее на тротуаре».

«Люди были так измучены, ошеломлены всем пережитым, что путали даты и факты, хотя то, о чем они рассказывали, происходило всего лишь позавчера или еще на день раньше».

«Любопытно открыть дневник Геббельса в том месте, где он с торжествующей издевкой записывает о том, что арестованы все астрологи, магнитопаты и антропософы и с их шарлатанством покончено: «Удивительное дело, ни один ясновидец не предвидел заранее, что он будет арестован. Плохой признак профессии…»

«А тогда два самых главных гороскопа – гороскоп фюрера и гороскоп третьей империи, затребованные Гитлером, - были принесены в убежище. Гитлер удостоверился, что гороскопы обещают после жестоких поражений в начале апреля 1945 года неслыханный военный успех во второй половине апреля. Через несколько дней после этого стало известно о смерти Рузвельта. Это ли не знамение?!»

«В последние недели во всевозможных комбинациях фантазируется о часе Х дня 20-го», - прочитала я в записях некой Вольтер. О чем это? О новом секретном оружии, которое обещано фюрером ввести в действие 20 апреля. «Массовый психоз ожидания чуда охватил все круги населения». Кто-то видел автомашины, крытые брезентом, скрывавшим от глаз это секретное оружие. Один академик-физик, со слов Вольтер, так охарактеризовал на лекции это оружие: «Мы обладаем средством, которое при его применении образует температуру 300 градусов ниже нуля. Вся материя, как живая, так и мертвая, обращается в лед и при малейшем сотрясении раскалывается на мелкие куски, как хрупкое стекло».

«Возле вокзала Фридрихштрассе на устрашение всем нацисты чинили расправу. В Берлинском городском архиве есть письменное свидетельство очевидца: «23 апреля два юных немецких военнослужащих были повешены на решетке магазина на новехонькой пеньковой веревке. Обоих повешенных свеже выбрили, брюки ох отутюжили, сапоги начистили. В качестве основания для исполнения наказания на доске намалевали: «Я повешен, потому что я не содержал свое штурмовое оружие в таком порядке, как приказал фюрер».

«…Все они крайне озабочены своим местом в истории. Для них история – это «тот свет», как загробная жизнь для верующего».

«За несколько дней до нападения на Советский Союз Гитлер, предначертывая победоносный ход войны, сказал в беседе с Геббельсом, а тот записал в дневнике: «Когда мы победим, кто спросит с нас о методе?» (15 июня 1941 года).»

«Теперь здесь, в кирпичном корпусе больницы, где в эти дни был хирургический передвижной полевой госпиталь, приступила к работе комиссия военных врачей, специально для этой цели назначенная приказом члена Военного совета Первого Белорусского фронта генерала Телегина. Возглавлял эту комиссию главный судебномедицинский эксперт – подполковник медицинской службы Фауст Иосифович Шкаравский. Воистину знаменательно – Адольфа Гитлера анатомировал доктор Фауст!»

«Гитлер, видимо, усомнившись в действии яда, в связи с многочисленными впрыскиваниями, которые на протяжении длительного времени ему ежедневно производили, приказал Линге, чтобы тот пристрелил его после того, как он примет яд».

«Когда умирают тираны, в первый момент наступает замешательство – возможно ли это, неужто и они состоят из смертных молекул?»

«Генерал-полковник Берзарин, комендант Берлина, пообещал, что представит к Герою Советского Союза того, кто найдет труп Гитлера. Вот и натащили штук шесть «гитлеров». А потом разошлась молва о двойниках…»

«Эти руины уже не излучали ничего драматического. Прошло два месяца, как кончилась война в Германии, и это были уже вполне обветшалые развалины. Кратер войны, как оказалось, имеет свойство мгновенно гаснуть после отбоя. Ты, крохотный его уголек, еще пыхтишь, тлеешь, вспыхиваешь, а он уже затух, и пламя войны не подкрашивает больше остывшие развалины. Пожалуй, что теперь они – всего лишь параграф при инвентаризации городского имущества. Эти руины – взнос города прошлому и его новая точка отсчета».

«История – великий режиссер, ее мизансцены править – только портить».

«Старик брахиозавр, берлинская достопримечательность, давний экспонат музея палеонтологии, сумел как-то пережить войну. Это огромное чудище, длина его – 22 с лишним метра, высота – 12. Но главное – его почтенный возраст – 125 миллионов лет. С точки зрения этой окаменелости, 10-12 дней, которые длился штурм Берлина, - затерявшаяся в вечности такая малость, что ее ни вычислить невозможно, ни выразить языком времени. Но единица времени, наверное, нечто иное, нежели только протяженность его».

«Уцелел документ: шеф концлагерей Эйке писал начальнику СС Гиммлеру о том, что название – концентрационный лагерь «Эттерсберг» - следует изменить, так как национал-социалисткая группа в Веймаре возражает против этого, ибо Эттерсберг связан с жизнью Гете. Излюбленные места прогулок Гете с той поры известны миру под названием «Бухенвальд».

«Отделяющая нас от прошлого череда лет сама по себе совсем не гарантия его невозвратности».

«Ночная бомбардировочная авиация – маленький мирный самолет, призванный на войну».

«Мешки с сухарями в лодочках тянут по раскисшей дороге на передовую собачьи упряжки. Выбившиеся из сил собаки валятся на землю и воют. Шагающий рядом с упряжкой боец в накинутой плащ-палатке, с шестом в руках, командует сорванным голосом: «Вперед! Вперед!» - это единственный вид транспорта, не поддающийся мату».

«Невдалеке бомбят. Дрожит земля, точно ее взяли за край и встряхивают, как одеяло».

«С печи на нас смотрела бритая наголо после тифа женщина. Она сказала сидевшему в избе старику-погорельцу, указав на меня:
- Как-никак человек на двух языках разговаривать может, а мы и плакать-то по-русски не умеем».

«- Ты б уходила отсюда, Никитишна, в Хрузии лучше прокормишься, а земля-то всюду одна, - что там жить, что здесь.
- Одна земля, это верно, да не одна. Эта земля слезы льет. А больного дитя мать больше жалеет..»

«- Без девчат, одне гуляете? – спросила подоспевшая из-за кустов Маня.
- Девчата? – закричал Степа-повар. – Да девчата теперь как разбойнички, редко попадаются».

«Радист сидел в наушниках, лицо у него было как у Будды – скуластое, затаенное».

«Эх, Дуся, Дуся. Заградчики не загребут, так разведчикам попадешься. Не ходи, глупая, возле войны».

«- Гляди сюда. Все волосья – косячками. Это от бомб. Как бомбят, волосья от страху обламываются».

«На крыльце рослая женщина в клетчатой юбке – председатель колхоза – «занаряжала» своих бригадиров. Они сидел вокруг нее на ступеньках, все в платочках, завязанных под подбородком, переговаривались:
- По косогору, где лен, немец бузует из минометов.
- Убьют, забота не наша. Убьют, так закопают».

«- Вот, вчерась: «Слушали: о значении нашего колхоза «Красный борец» как прифронтовой полосы и то, что нам нужно изыскать семена внутри колхозников ввиду того, что нам район в семенном фонде отказал».

«У председателя по всему лицу задумчивость – приготовился к ответу перед властью по закону военного времени».

«Война ее подбросила так высоко, что из этой выси прежняя жизнь казалась глухой и серой».

«Смерть старуха сама чувствовала: притиснулась она к ее жизни – блошка не проскочит».

«А небо почти что белое… Глаза подымешь – слепит, и не хочешь – зажмуришься. На солнышко, что на смерть, во все глаза не взглянешь».

«Разруха, муки, смерть и бессилие – все воплощено сейчас в этом пленном немце. Чудно! И никак не вяжется. Такому ведь дать хорошенько – от него мокрого места не останется
И только Анна Прохоровна, проходя мимо, приостановится, вздохнет:
- Жизнь бог дает, а такой вот отымает».

«Кто-то проснется, охнет, помянет бога, а прислушавшись к дождю, опять заснет, успокоенный. Дождь хлещет. Раньше сказали бы: не ко времени – хлеб в поле не убран. Теперь же у него служба другая. Льет он – значит, людям выдалась спокойная ночь, не налетит «фокке-вульф» бомбардировщиков. Может быть, и бронепоезд в такой дождь сумеет отойти назад».

@темы: Книги

---

Ну и весна в этом году... Я чего-то даже такого и не припомню...
Нет, я понимаю, когда в мае снег не сошел, и гололедица/снежная слякоть, и вот это вот все - весна поздняя, бывает. И я понимаю, когда снега уже нет в середине апреля, подсыхает - весна ранняя, сильно реже, но тоже бывает.
И я, опять же, понимаю, когда - вот долго-долго дожидаешься, когда уже снег сойдет и все подсохнет, тротуары освободятся - и вот наконец оно - и тут опять бац - снегу навалило, опять все по новой. Святое дело, как без этого.
Но когда вот такие горки - сегодня +25, и все ходят в маечках и шортиках - на следующий день +8-10 и дождь поливает - а на следующий день -3, снег валит и все опять в сугробах - а на следующий день 0 градусов и дождь - а на следующий день опять +25, и опять все напяливают маечки и шортики... И так постоянно, туда-сюда-обратно...
Не, как-то я теряюсь...

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

Н.Островский. Письма.
«А.А.Жигиревой. 10 сентября 1928г.
Я послал в президиум Окр.страхкассы заявление, где по-коммунистически поставил перед ними всю обстановку, все экономические стороны и просил пересмотреть вопрос о пенсии и дать прожиточный минимум 60 рублей. Конечно, я там не пускал слюней и не взывал к чувству, но написал им сухие факты. Рае – 12 руб., страхкасса – 2 руб., профсоюз – 1 рубль, и питание и отопление зимой и все мелочи обойдутся 45 рублей – это цифра 60 рублей – без всего культурного… без культурных надобностей (книги, журналы и т.д.) Это минимум пролетарский, и я его просил у страховиков.
У меня сейчас нет совершенно ни черта, что бы я мог превратить в проклятую валют – здесь я тоже дошел до минимума. Тебе по-дружески я могу рассказать, что последний год я прожил только потому, что продал все накопление свое, т.е. пальто, костюм, ботинки, библиотеку, и поэтому идущие дни стоит вопрос, как решат тов.страховики. С документами безобразие сверх меры; не буду рассказывать, но их нет.
Получил из Украины, из округа, где работал, бумажонку, где удостоверяют, что я получал 67 рублей в месяц. Дело вот в чем. Нашли в архивах ведомость, где я, работая секретарем, получил 67 рублей, и выдали такой документ. Сумма эта неверна, так как это они случайно нашли 67 рублей, могли найти и 15 рублей, так как мы, актив, получали столько, сколько в кассе парткома было денег, а не по официальной ставке; но товарищи, теперь там работающие, сообщают, что пишут по ведомостям чужие люди, не знающие сути, и ясно, что я не имею права требовать от них верить мне на слово, что должен был получать 80 рублей, ибо тут пахнет шкурничеством, а деньги любят документы. Ну вот, я послал эту справку в Окр.страхкассу; даже если взять эту цифру 67 рублей – и то пенсия должна быть 45 рублей».

Эльфы и их хобби.
Олег Дивов. Предатель.
«Сбрасываю все на пол, валюсь навзничь, сыплю в рот порошок.
От этой штуки не столько ломает и корежит, сколько глючит. Дело привычное, но все равно мурашки по коже. Самое плохое – что нельзя будет после хотя бы ненадолго заснуть, а придется сразу вскакивать и бросаться очертя голову в авантюру. И значит, дикие видения не превратятся в отголоски кошмара, а останутся навсегда со мной.
На этот раз видения поистине дикие. Будто мое сознание пробило барьер между Землей и Иррэйном – и угодило в самую мясорубку. Орки подошли вплотную к поместью в небольшой уютной долине. Сначала я увидел во всех подробностях, как хозяева закалывают рабов, чтобы те не били их в спину. Потом мне показали штурм укреплений – в наимерзейших, естественно, ракурсах. А потом состоялась расправа с пленными, и особенно весело было, как орки колошматили головами о камни детей помещика. Вот какие они хорошие, орки.
Там много еще чего происходило в моих глюках. Одна радость, что в плоском изображении. Всего лишь документальное кино, откровенное до жути. Красота: лежишь, смотришь на потолок, будто на экран, и думаешь – ну за что такое наказание, за что? Ведь глаза-то закрыты… А с краев экрана в это время на тебя капает кровь».

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

Юрий Кузнецов.

Он был связистом на войне,
А нынче бродит в тишине,
Звук издавая странный
Ногою деревянной.

Среди теней, среди светил
Он стук морзянки уловил,
Идущий ниоткуда,
И понял: дело худо.

На братском кладбище ни зги.
В сухое дерево ноги
Стучал слетевший дятел.
Или с ума он спятил?

Тире и точки слух прожгли,
Живая боль из-под земли
Ему стучала в уши:
«Спасите наши души!

Спасите наши имена!
Спасите наши времена!
Спасите нашу совесть!
Одни вы – не спасетесь!»

Д.Михайлов. Запределье.
«Отец был краток. «Сын, мама волнуется. Нехорошо. Жду доклада на ходовой мостик». Блин… вот нет бы написать: «Сынок, мы волнуемся! Перезвони!» Но нет! «Жду доклада на ходовой мостик!» И так всегда! С самого моего рождения!
Папа у нас в семье – ходовой мостик. Мама – кормовой мостик. Сын – юнга. С рождения и до этих лет. Никакой семейной карьеры я так и не сделал. Кухня – камбуз. Моя комната – кубрик. Где все должно блестеть по-флотски! Спальня отца и матери – капитанская каюта! А в капитанской каюте юнгам делать нечего!
Вместо «покажи-ка дневник, сынуля», он обязательно говорил: «Предъяви судовой журнал, юнга». А если там не одни пятерки, то начиналось нудное… Моряк должен отлично знать математику, чтобы просчитать путь домой и довести корабль до порта! Моряк должен быть в ладах с русским языком, чтобы выражаться внятно и четко! Моряк должен знать иностранные языки для общения с потенциальным врагом! Моряк должен бегать быстрее физрука и прыгать выше физрука! Потому что физрук крыса сухопутная, а ты моряк! Моряк должен уметь постоять за себя и честь отечества! Тельняшка должна облегать мощную грудь защитника родины, а не выпуклое пузо бездельника! Двадцать раз отжаться!
И такие вот нудные поучения продолжались до тех пор, пока я не принес домой дневник с жирной пятеркой по химии, ткнул в отметку пальцем и ляпнул: «Моряк должен отлично знать химию, чтобы суметь сделать бомбу и взорвать этот корабль к чертям!» После этого отец со мной не разговаривал месяц… хороший был месяц… тихий и спокойный…
Сколько раз я сбегал из дома… но всегда возвращался. Так как мама, в отличие от сурового отца, очень мягкая и легко впадает в панику».

---

Вениамин Смехов "В жизни так не бывает". Мемуары. Современная литература.
Ну, Смехова, я думаю, все знают... По крайней мере, хоть по роли Атоса в "Трех мушкетерах" (не будем указывать пальцами на тех, кто кроме и ничего ). Вот я и понятия не имела, что он еще и что-то пишет... Узнала из статьи в "Литературной газете" - там освещали новую вышедшую книжку воспоминаний... театральных... (то есть, новую на тот момент, у меня накопилось громадное запоздание, я все еще читаю номера за 2020 год! Ладно, в общем, я подумала, что было бы интересно глянуть. Проверила по каталогу нашей библиотеки - там той самой книжки из статьи не оказалось, зато была вот эта. Ну, мне какая разница... Тут тоже воспоминания, плюс еще беллетристика, ага. Сходила в библиотеку, затребовала - вынесли мне небольшой томик...
Оу, и вот редко когда я так ошибалась... Этот томик я все читала и читала... а он все тянулся и тянулся... И прямо мне казалось, что книжка на глазах пухнет и увеличивается... Насилу дочитала вообще. Ладно, не подумайте чего - автор на самом деле пишет неплохо... наверно, даже хорошо (насколько я могу судить, не будучи литературоведом). Просто мы с книжкой как-то оказались по разные стороны баррикады. Ну, не люблю я антисоветчину, что же тут поделать. А тут ее выше крыши... То есть, то, что здесь будет антисоветчина, никаким сюрпризом для меня не было - все-таки издательство "Время", которое специализируется исключительно на такой литературе. Но все-таки бывают и у них э... колебания, так сказать, в количественном содержании. Здесь, по моим ощущениям, это содержание просто зашкаливало. Из-за этого мне и читалось все медленнее и медленнее... А автор вызывал все больше отторжения... Тем более, что он так все строил - ну вот прямо без него нигде не могли обойтись, ни Лиля Брик, ни какие-то знаменитые драматурги и режиссеры...
Все, к финалу главная линия этого опуса стала мне ясна насквозь - актер Смехов находился в самом авангарде мужественного интеллигентского сопротивления тоталитарной советской власти, вот буквально стоял в первом ряду и героически сжимал фиги в обоих карманах.
Ну, а поскольку я, как обычно, нахожусь в меньшинстве, то остальным, я думаю, будет вполне нормально... Тут есть типа художественная повесть про один день из жизни столичного популярного актера (основанная, как ясно каждому, на личном опыте) - здесь можно почерпнуть любопытные реалии тогдашнего творческого процесса. Есть заметки про участие в съемках по "Мушкетерам" (всем сразу) - но, к моему сожалению, здесь уже конкретных реалий было куда как меньше, а в основном шел упор на отношения между собой, как все дружили и все такое (пьянки-гулянки прилагаются). Есть заметки типа эссе, воспоминания о разных творческих личностях. Все они сплошь отъявленные антисоветчики, или, по крайней мере, в открытой оппозиции (как Лиля Брик). Исключением разве что стала заметка о Миронове, но она, по сравнению с другими, отличалась какой-то краткостью и сухостью. Вообще думаю, что она бы и не появилась, если бы не трагически ранняя смерть Миронова... Ну, судя по всему, Миронов (а также Ширвиндт!) не входили в излюбленную авторскую тусовку (что меня только радует).

И еще порция цитат...

Владимир Тендряков: «Вы, мои миленькие, заелись и на свою сцену вылезаете, набив животики! А угадать в искусстве, где правда, где неправда так у вас не выйдет! А дело в том! Святое правило – и для Александра Македонского, и для Льва Толстого, и перед боем, и перед писательством – настроить дух и тело! Гитару ненастроенную никто не признает, а этих, как его, актеров на экране, какие бы ни вышли, какую бы чепуху ни строили из себя – это вам сходит с рук!»

«Споры, как чаще всего и бывает, имели под собой не почву, а беспочвенность».

«…И высокохудожественно звучала речь писателя //В.Некрасов// - как молочная река в матерных берегах…»

Давид Самойлов: «Вот когда ты серьезно рассуждаешь – тогда ты похож на других. А когда шутишь – тогда я слышу тебя самого. Не надо быть слишком серьезным. Бери пример с меня!»

Юрий Любимов: «Это не мы с вами, господа артисты. Это от таких корифеев, как Капица, Эрдман, Шостакович, Сахаров – вот от кого я слышал: ого! Давид Самойлов! Это большая поэзия! Это пушкинское дыхание в нашу эпоху засранцев и предателей! Вот кто с вами рядом, а вы все, как эти… алкаши у пивнушки: «Здорово, Дэзик!»

«У Самойлова выходило, что нет поэтов хороших и плохих, а есть только поэты и непоэты».

«Теперь кажется – и необыденная и очень важная была забота у поэтов: чтобы эхо осталось с нами».

Анатолий Эфрос: «Смоктуновский чувствует каждого и дает ему то, чего тот ждет. Точно поворачивается к человеку той стороной, которую ожидают. Так что, какой он на самом деле – никто никогда не узнает».

«Знаете, что очень часто говорит перед съемкой режиссер актеру? Он говорит: «Ничего не играй!» Странное указание, не так ли?»

«Академик Савельев Юрке //Визбор//: «Как вы успеваете вести трудную актерскую жизнь и так профессионально владеть горными лыжами?» А Юра всю жизнь в спорте и лишь два дня – в Бормане».

«Лечу с крутого склона на палатку. Полгоры летел, дале – стоп и весь в снегу. Обратно. Вдребезги усталая команда. Лечу с еще крутейшего холма. Две камеры и 5-6 фотоаппаратов расстреливают снизу. Вид цирковой. Лечу. Дурень режиссер орал «стоп» - как можно требовать стопа от водопада. Орали друг на друга крест-накрест режиссер, оператор, 2-й режиссер и директор. Ушли, убито поникшие, ни черта не снявшие».

//Визбор// «Какой-то зимоустойчивый талант доброты и музыканта дальних странствий».

«…Вижу неведомую мне флору человеческих чудес».

«Из дневника 1976 года: «Мафиозны верхи, бактериозны низы. Середина хапает деньги и тлетворческие мзды».

«Юрий Визбор жил естественно и просто. «Ничего не играя», он сыграл важную роль в жизни многих, многих людей».

«Веселое дело жизнь, но какая же от него тоска – котлован тоски…»

«Если жизнь актера можно сравнить с карточной игрой, то Олег Табаков один разыграл всю колоду. Кто он на самом деле – Король бубен, Туз треф или Дама пик – пусть это не будет секретом хотя бы для него самого. Меня же его образ поражает изобилием красок. Красок театра, цирка, карнавала, казино… но не самой жизни. Да и зачем затруднять себя могучему русскому лицедею в быту: хороша и почти не изношена повседневная маска всесоюзного Лелика, баловня судьбы, царей и СМИ!»

«1973 год. Я поставил на телевидении двухсерийный фильм-спектакль «Фредерик Моро» по Флоберу. Работу хвалили умные редакторы и ругали партийные руководители. Выход нашли вполне советский: пускай перед показом спектакля хорошие слова о нем скажет кто-нибудь из наиболее народных артистов».

«Свет познает себя через тень, разлуки повышают цену встречам. Юмор – это зритель Театра печали».

«О театре охрипли спорить любители и специалисты: «Он переживает кризис!» Он так его переживает, что сам кризис, кажется, уже начал переживать за театр. Но сам театр решил не пережидать, пока за него переживают, ибо он – вечен и прекрасен. Может быть, и нам, его поклонникам, не ломать себе голову, как быть с кризисом и как вернуть свежесть дыхания туда, где был театр? Может быть, надо повернуть туда, где он есть? Театр – это такое зеркальное хозяйство, где многообразно, но обязательно живо, честно и образно отражают главные темы сегодняшнего бытия: добро и зло, жизнь и смерть, историю и народ…»

«Актерство – мой Конек, а режиссура – Горбунок».

«Народ – это самая безопасная часть населения».

«Безделье заманчиво своим многообразием».

«Выдающихся людей приятней вспоминать, чем переносить».

«Кто с аргументом к нам войдет, тот от факта и погибнет».

«Она была такого качества, что ее количество уже не имело значения».

«В человеке все должно быть прекрасно – и душа, и тело, и рога, и копыта».

@темы: Книги

---

Книжный столик

В.Смехов. В жизни так не бывает.

«Старик был мягок, он весь состоял из высших сортов благородства и человеколюбия».

«- Некоторые могли бы и помолчать и не задерживать режиссера.
- Я бы… Лично я – так? – на всю жизнь бы замолчал после исполнения роли Карла Маркса».

«- А ты где?
- Я на «теле», я в доспехах мушкетеров, я на тебя хохотал от имени Дюмов-отцов».

«- Не понимаете? Ну, не радуют меня театры, скучно мне. В крайнем случае – блеснет новое имя на раз, на два – померкнет, потом вглянешься в него покрепче, или вот интервью почитаешь, или сам с ним познакомишься… Или артист – хороший, человек – никакой, или человек – не дурак, а артист – средний».

«- Ваш любимый писатель?
- Во-первых, их несколько, а во-вторых, не скажу…»

«- Понимаете, если сравнивать области искусств с едой, то архитектура, музыка, литература – это долгохранящиеся продукты питания, да? Микеланджело вон из каких веков к нам жалует, да? А театр? Театр – это молоко. Его можно употреблять лишь сегодня. Но зато какой вкус, какая польза! И сколько от него масла, сливок, сыра – чего хотите, да? Но завтра – ужас, лучше не пейте вчерашнего молока, да? Порча желудка и так далее».

«- Служенье муз не терпит интервью! Прекрасное должно быть молчаливо».

«- А вы – режиссерский, актерский… Юрий Яковлев – прекрасный артист, или Ульянов, да? Дайте им пожить солистами, без режиссуры, да без репертуара – знаете, что выйдет?
- Знаю!
- А я не знаю. Все, побежал! Простите».

«Вот они, слабые струны слабого пола. Беззащитны женщины перед лицом нашего малейшего знака внимания».

«На «Мушкетеров» возлагают особые надежды – талантливо отвлечь советский народ от его трудовых подвигов».

«Конечно, среди киноактеров есть исключения, когда мастеру и в плохом фильме удивишься, когда мастер и сквозь холодный экран будто светится и прожигает огнем своей личности. Но никто из мастеров не будет, наверное, перехваливать место актера на экране. Экран обходится – и прекрасно себя чувствует! – без профессиональных актеров (итальянский неореализм) и без актеров вообще (документальное кино, мультфильмы). Хороший режиссер из плохого актера делает чудо, а в театре это невозможно. В театре какой ты есть, таким тебя и видят. Конечно, когда видишь свое лицо крупным планом, сам себе можешь показаться очень большим и значительным. Но истина остается истиной: главные «роли» в этом виде искусства – за режиссером, за оператором, за монтажером, а сценаристы и актеры делят свои честные четвертое-пятое места».

«Меня на съемках радикулит разбил, так меня человек восемь нежно водружали в седло и обратно».

«… И не можем оторваться друг от друга и от воспоминаний. И уже трудно понять, что это: судьба, разобранная по байкам, или байки, собирающиеся в судьбу».

«Владимир Балон – доблестный фехтовальщик, гвардеец Де Жюссак и живая пружина актерского энтузиазма».

«- По большому блату львовский обком партии доверил киногруппе самое дорогое, что у него есть – отель «Ульяновск». И под эту вывеску, после съемок, каждый день – все поголовье симпатичных девчонок города и области – туда-сюда! Ночью заходят, утром выходят. Ни стыда, ни совести! Водки выпито, бутылок разбито, клиентов гостиничных распугано – не счесть!»

«Земшар стареет наш. Так громче грохот чаш! Нас всех, несовместимых, соединит монтаж!»

«Лошадь – это не только животное, но еще и тот знак гороскопа, под которым прошел-проскакал весь съемочный год. Как я помню, ни один из героев до съемок не умел пользоваться этим видом транспорта».

«Я лично легко бы согласился сниматься не на самой лошади, а где-нибудь рядом, но судьба и Хилькевич распорядились по-своему».

«Из-за Миши Боярского выносливость у меня на съемках оказалась – как на войне. Видимо, рядом с Мишей стыдно трусить. Он один своим куражом реализовывал всю романтику Дюма. Однажды он чуть не погиб: в одесской Опере снимали проход Д Артаньяна к королеве Анне сквозь команду врагов. Ошибся в рисунке боя гвардеец и проткнул Мише боевой рапирой полость рта. Температура сразу – под сорок. Зуб выбит. Вызвали по телефону маму из Питера… А он очнулся и в павильон бежит, сниматься! Никто отговорить не сумел. Злой, отважный гасконец – таких больше не делают».

«Все мы были в восторге от песен Ю.Ряшенцева и М.Дунаевского. Думаю, песни сделали добрую половину успеха нашему фильму».

«Был такой хороший фильм «Весна на Заречной улице». Фильм снимал в Одессе кумир нашей молодости Марлен Хуциев. Через двадцать примерно лет я стою в костюме мушкетера на этой Заречной: такая дощечка сохранилась на территории киностудии в городе Одессе. И у самой дощечки, в начале Заречной встречаю Марлена Хуциева. Марлен: «Да я тебе знаешь, как завидую! Моя мечта всю жизнь была – сыграть… Догадайся кого? Не догадаешься – Рошфора! Я даже Хилькевичу намекал, не взял, понимаешь!»

«Большое удовольствие – водить знакомых на съемки. Для них это интереснее, чем смотреть кино».

«…Снимались в Ялте, в море, на уникальном, сто раз заштопанном фрегате, который уже устал помогать советскому кинематографу в его фильмах о пиратах, капитанах, бурях и штормах».

«…Был у Атоса и дом в Павловске, и даже «чайная комната» в кабинете Петра Великого».

«Конечно, фильм – дело временное в нем, от режиссера до «хлопушки»-помрежа, - только гость. Если повезет с атмосферой на съемках, то временное дело и через много лет помнится, как будто там – в павильонах, на колесах, на натуре – прожита семейная жизнь.
«Каждый пишет, как он слышит». – повторю слова Булата Окуджавы. Мне и слышится, и дышится вполне сентиментально, когда перед глазами – время съемок мушкетерских сериалов. И здесь абсолютно не важно, какая серия лучше, какая хуже. Память играет на скрипке нежный мотив, и я благодарно перебираю кадры моей внутренней кинохроники».

«Юра Хилькевич – авантюрист и победитель. Казалось, все зло, полученное им в награду за многие фильмы, он превратил в топливо, на котором и совершил свое путешествие в страну мушкетеров в «не очень советском» жанре: соединение мюзикла с вестерном, где вместо ковбоев – поющие мушкетеры».

«Актеров надо уметь согреть, а жесткий характер не годится для киносемейного очага. Жизнь большинства «киносемей» кончается нелюбовью к режиссеру и дружбой с ассистентом режиссера по актерам – таков парадокс».

«Теперь все битвы прошлых лет кажутся глупыми. С кем боролись? Против кого боролись? За что боролись? Все перемешалось, перессорилось, перепуталось. А что осталось?»

«Под Таллинном сложилась большая дружба с тюрьмой, ее начальством и лично арестантами. Дело в том, что в начале экспедиции группу обокрали. Группа недосчиталась как оружия, так и готового платья. По команде своего мушкетеролюбивого начальства, арестанты с удовольствием изготовляли исторически достоверные клинки, кинжалы, шпаги и ножны».

«В Московском Доме кино я был в самом начале показа, потом уехал в театр. Наутро получил несколько хороших отзывов, но запомнил больше всего звонок моего учителя по вахтанговской школе Владимира Этуша: что работа его ученика похвальна и серьезна и что он не заметил, как прошло четыре часа!»

«Самый неожиданный комплимент был получен от немолодой, ярко перекрашенной и сильно экзальтированной дамы: «Боже мой! Я вас вижу! Вы же были кумиром моего детства!» Народ засмеялся искренне, я – задумчиво…»

«Сегодня в стране неюбилейно и невесело. Если где и весело, то, конечно, в кадрах мушкетерского сериала: уже и танки прошли, и «поезд ушел», и крыша «проехала», а наши кони все скачут и скачут… Давайте будем считать Д Артаньяна ответственным за безрассудство, Арамиса – за тайные страсти, Портоса – за явное чревоугодие, а Атоса – тоже за что-нибудь, чему я названия еще не подобрал, но он мне все равно дороже всех».

«Я не хочу задерживаться возле грустных новостей. Любая новость не превысит моего знания о неотвратимости смерти».

«Тридцать пять лет назад вся наша компания состояла из беспечных и безденежных, невезучих и неунывающих: все будет хорошо, это каждый твердо знал. Такие наши годы, походы и погоды. Особенно остро наша самоуверенность проявлялась зимой. Воздух, как и время, был ясен и никуда не двигался. И каждый из нас добирался автобусом до 36-го километра, потом измерял ботинками снеговое пространство от шоссе до поселка и в конце перехода оборачивался на пройденный путь: белое поле и длинный ряд многоточий…»

Н.Эрдман: «Бывают писатели – списыватели, а бывают – выдумыватели. Я люблю выдумывателей».

«Однажды имел неосторожность задержаться взглядом на исписанном листе, посреди которого лежала только-только оставленная авторучка. Внезапно на листок легла рука Н.Р. //Эрдмана//, она нервно перевернула, скрыла сочиняемое от невоспитанного гостя. Я смешался, извинился, а Н.Р., сменив гнев на юмор, что-то сказал о писательском суеверии – мол, на какой строчке сочинение впервые застанут посторонние глаза, там и точка. Дальше не напишется…»

«Отобранная, мудрая и ироническая игра ума, простота и сжатость текста – это тоже каллиграфия поэта, драматурга…»

«Среди самых ярких даров моей богатой судьбы – семь лет постоянного общения с домом и миром Лили Юрьевны Брик и Василия Абгаровича Катаняна. В этом доме не было границы между жизнью и искусством. Любой эпизод быта превращался в художественный акт, а великие имена творцов оживали в веселых подробностях их быта».

«Слаб человек, любит, когда умные люди задают ему вопросы и запоминают ответы – про него, о нем».

«В кругу своих знакомых я числился миротворцем. Например, не любил, когда говорили: «Мне Высоцкий нравится больше, чем Окуджава», «люблю Галича гораздо больше, чем Визбора», «Вознесенский лучше Евтушенко» и т.д. Как будто речь идет о футбольных командах».

«Тбилиси, мы возвращаемся от Сергея //Параджанова//, и меня осеняет: Параджанов не человек «из жизни», он – случайно уцелевший персонаж из мифов Древней Греции! Только там найдутся странные похождения-превращения Зевса, невероятные истории Ариона, Ганимеда… Там денежная единица, между прочим, называется «талант»…»

«Как выгодно быть актером! Совершенно безопасное, но всеми уважаемое занятие. За все трудности и неудачи отвечают другие – режиссер, начальство, цензура. А калачи и пышки – всегда актеру, извечному любимцу публики. Даже самые мудрые и пасмурные люди – писатели – и те отличают скорее актера, чем собрата по перу, или критика, или технократа. Потому что актерское невежество не раздражает.. Его с успехом заглушают эмоции экспромтов и пестрая лоскутная занавеска слов, цитат, причуд, шалостей…»

«Театральный успех – из области вкуса. Какие могут быть доказательства в театре? «Мне нравится» - и все доказано. «Я в восторге» - и тоже доказано, даже более солидно».

---

Ежедневная музыка.