Рассматриваю сегодняшний листок с календаря, пишут, что в праздниках - Захар Серповидец. Без пояснений.
Решила глянуть в гугле - в общем, уловила, что это по церковной традиции был какой-то пророк, который предсказал явление Христа, все такое. Якобы он во сне увидел летящий по небу грозный серп... и это обозначает божий суд...

(со зловещим хохотом) Ребята, ну вы вообще о чем... сами подумайте - это ему явилось знамение о большевиках и СССР.

@темы: С ума сойти

---

Просто в телеграме -

---

Интересное кино... а почему это я одну картинку могу запостить, а подборку - точно так же загруженную - нет?

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Станислав Ежи Лец.
«Проводятся эксперименты, в каких политических условиях может жить человек».
***
«И мертвые лгут – устами живых».
***
«Знай марионетки, что они говорят чужими голосами, они бы мнили себя еще и пророками».
***
«Вас удивляет кровь на руках акушеров эпохи?»
***
«Надежда – это та же теория вероятности, писанная ангельскими перьями».
***
«Бывают сезоны, когда модны укороченные жизни».
***
«Все уже было сказано, да не все донесено».
***
«А может, рай потребует от мира нашей экстрадиции?»
***
«Порой мы дышим чистым воздухом из снов и воспоминаний».
***
«Границы неба и ада размыты, но всегда проходят через нас».
***
«Риторические вопросы высшего порядка – молчаливые, а наивысшего – задаваемые мертвыми».
***
«Виляли знаменами: ветер истории дул низковато».

И.Шелег. Иностранец. Возвращение домой.
«- Кстати сейчас мы идем по единственному в империи центру, где уже долгое время успешно лечат душевнобольных людей. Этому центру уже шестьдесят девять лет. Раньше он был так себе, одним из многих центров подобного профиля. Однако после того, как сюда пришли Зимины, дела пошли в гору. Особенно успешно центр работает последние десять лет. Это мировая клиника, в которой на данный момент проходят лечение сто сорок три пациента.
- Не поверю, что в империи так мало душевнобольных, - не удержавшись, заметил я.
- Да, их немало, - подтвердила Катя. – Но это только главный офис, для самых-самых.
- Все больные лечатся тут за свой счет? – уточнил я.
- Не только… Но на данный момент здесь других нет, - ответила девушка.
- Потому и охрана такая? – спросил я, кивая на стоящих вдали мужчин в серой одежде форменного образца.
- Нет, это внутренняя охрана. На данный момент мы работаем с людьми, пострадавшими в результате боевых действий. Родов очень много, и постоянно кто-то с кем-то воюет. Плюс различные пограничные конфликты… Бывает, у некоторых пациентов ни с того ни с сего сносит крышу, в прямом смысле. Мгновенная смена настроения или резкий скачок паранойи – и пациент начинает чудить по-черному.
- Ого, - удивился я. – Я-то думал, что у вас тут обычные психи лежат… Даже не подозревал, что работа здесь может быть связана с риском.
- Опасно только в самом начале, пока не понимаешь, как пользоваться своими способностями. Как правило, агрессию в свой адрес мы чувствуем мгновенно. Главное – в первые же секунды помутнения рассудка пациента поставить «доспех духа», чтобы не дать серьезно ранить себя…
Я приготовился задать очередной вопрос, как неожиданно на втором этаже здания прогремел взрыв. Белые занавески выбросило из разбитого окна. Послышался чей-то крик.
- Накаркала! – раздосадованно вскрикнула Катя. – Давай за мной!»

---

Супер... я старалась, загружала картинки... а img в итоге выдал мне синие квадратики с надписью, что загружать контент можно только зарегистрированным пользователям. И ведь на сайте даже никаких предупреждений не было!

Ну ладно, картинки будут в телеграме...

t.me/library_cat

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Александр Кушнер.

Какое чудо, если есть
Тот, кто затеплил в нашу честь
Ночное множество созвездий!
А если все само собой
Устроилось, тогда, друг мой,
Еще чудесней!

Мы разве в проигрыше? Нет.
Тогда всё тайна, всё секрет.
А жизнь совсем невероятна!
Огонь, несущийся во тьму!
Еще прекрасней потому,
Что невозвратно.


Т.Суворкин. Проклятие дома Грезецких.
«- А брат ее, Феникс? Если бы вы знали, сколь богопротивно и уродливо то, что он в недрах своей мастерской черной построил? Срамолет!
- Что?
- Срамолет. Я же говорю. Машину крылатую тяжелее воздуха. Это кошмарно. Уже месяц она нам небеса гадит. Ведь сказано было святым Паисием в проповеди, что дал Господь лишь три способа человеку для движения по небу – воздушный шар, дирижабль и Небесный град Архангельск. И более ничего. Виктор, ну ясно мне, почему шар воздушный летает – это физика элементарная. Ну понятно и ребенку, почему не падает на землю Небесный град. С дирижаблями броненосными элементарно – наполнил оболочку водородом, поставил иконостасы на палубу, запитал от них вычислительные мощи, подключил к ним флогистонный ковчег, водород освящающий, и готово. Но срамолет? Это вообще что такое? Фитюлька! Виктор, я туда лично залезал – там внутри вообще ничего нет. Не то что иконостаса, там даже икон на приборной панели не установлено.
Я недоверчиво покосился на священника.
- В смысле не установлено? А как без них альтиметр будет верные показания выдавать? А в облачности за счет чего ориентироваться? Да в конце-то концов, в случае аварии что безопасность пилоту обеспечит?
- Да вот я и говорю – это ж позор небесный, а не машина. И вот этот чертоплан у нас над городом круги теперь нарезает каждую неделю. Ну ничего, ничего – я уже отцу Лаврентию в Беломорский монастырь письмецо-то написал. Он звонарь известный, как приедет, так поднимемся мы с ним на колоколенку, подождем, как срамолет этот поближе подлетит, да так его звоном малиновым и угостим! Он у нас долетается, что твой Симеон Волхв. Он у нас всласть сырой землицы носом своим поклюет, я обещаю».

---

Ольга Форш "Сумасшедший корабль". Советская литература...
Про что: в первые годы после революции и установления советской власти, в Петрограде создан Дом искусств... нечто вроде коммуны для людей творческих - писателей, поэтов, художников и т.д. Автор в те годы была одним из жильцов этого дома, о чем и написала вот это вот все.
Как обычному советскому ребенку, автор Форш мне была заочно известна, как автор э... протокольно-официально-обязательной литературы о всяких героических личностях - декабристы, революционеры... все такое... И, естественно, я ее не читала и не собиралась. (вечное провисание в протокольном идеологическом воспитании - как только что-то становится обязательным, так сразу вызывает отторжение... ) Про данную книжку я узнала - как обычно - из "Литературной газеты", где про нее в числе прочего упоминали в статейке про этот самый Дом искусств. Вот это мне показалось интересным. Разыскала в библиотеке.
Ну, что тут скажешь - произведение своеобразное... (по крайней мере, короткое!) У автора красивый слог... богатый язык (несколько вычурный! ) - сейчас же читатели любят, чтобы обязательно был богатый красивый язык? А так вообще - мне показалось - по структуре это все очень расплывчато... эфемерно... Вроде бы, с одной стороны - автор рассказывает об этом доме, о жизни в нем, обрисовывает какие-то бытовые сценки, набрасывает портреты... Кстати говоря, это, что называется, "роман с ключом", то есть известные личности здесь зашифрованы под различными псевдонимами. (расшифровка некоторых дана в комментариях. Если кто этих личностей не знает, даже после расшифровки - гугл в помощь, ага... я тоже знаю далеко не всех, но не парюсь по этому поводу - кого знаю, так и ладно... ) С другой стороны, тут нет какой-то строгой системы, в смысле, не то чтобы повествование ведется линейно, последовательно, от одного лица... или уж, по крайней мере, ясно, по какому принципу происходит перемещение фокуса от одного рассказчика к другому... Ничего подобного здесь нет. Вот только что рассказывалось о жизни в доме, как легко можно догадаться, через фокус самой писательницы (хотя себя она тоже зашифровала и пишет в третьем лице) - ага, вроде все ясно и понятно. Но потом вдруг фокус перемещается и рассказывается уже о каких-то персонажах, происшествиях с ними, диалогах, которые они ведут строго между собой - диалоги э... программного характера... тут же творческие люди собрались ни много ни мало, а реформировать литературу (и вообще искусство) по совершенно новым принципам... Это все интересно, но как бы присутствие автора в этот момент неочевидно... И что тогда - это фантазия? художественный текст? изложение с чьих-то слов? Неясно, непонятно... А потом и вовсе действие перемещается, и все происходит уже и не в доме искусств, а еще где-то. На каком-то религиозном собрании, например. Или во Франции и Италии.
В общем, лично мне сложить какую-то цельную картинку тут трудно (так и не удалось ). И не все составляющие были для меня одинаково интересны. То есть, я с большим интересом читала про жизнь в доме, с несколько меньшим - про эпизоды где-то еще с кем-то еще (главным образом, потому что там много участвует Шкловский, а у меня на него выработался стабильный рефлекс ). И совсем неинтересно было читать про Францию и Италию - по которым автор, как я поняла, путешествовала уже гораздо позже в рамках каких-то официальных визитов. Но в любом случае, мне кажется, автору тут удалось передать... как бы сказать - слепок того времени, странного, диковинного, одновременно ужасного и прекрасного... Ну, может, это и было ее целью.

«Слово «банан» в дни военного коммунизма рождено было в детдомах исключительно невинностью детского возраста на предмет обозначения небывальщины. Слыша бахвальные отзывы старших подростков о прелести этого экзотического фрукта, почему-то в годы перед революцией наводнявшего рынок, младшие дети, оскорбленные вкусовым прищелкиванием старших счастливцев, не имея надежд на проверку, решили, что банан просто л о ж ь».

«…Поэтессу бранили, она шелестела: «Я последняя снежная маска!»

«Утром Таисия шла умываться к общему умывальнику при парадных дверях, где встречалась с другой очаровательницей, Фифиной, и преднамеренно ворковала так громко, чтобы уходящие в Госиздат Копильский и красивый сосед могли ее услыхать: «Я прелестна мужчинам, они меня обожают. Мне особо идет сомовый абажур…» //имеется в виду «цвет самоа» - розово-желтый//

«Прозаик варила похлебку, а сын ее на велосипеде вокруг себя самого делал круги. Когда в гости к нему пришел другой недомерок, оба они встали на головы и пошли на руках. Так как время от времени они тяжко падали на паркет, то поднялся снизу дворник и грозно сказал: «Ваша комната обратно записана на штрафной, потому как в жилых помещениях колка дров воспрещается».

«Отмяукали наконец коты, и писатели, восхищенные тишиной, водрузив для тепла возле самой черинильницы керосинку, сели писать».

«…Автор предполагает взрывать пограничные столбы времени и протекать мысленно в настоящем, прошедшем и будущем».

«И возникло то приятное чувство непрочности обострения восприятий. Мы на новой планете, под новым, нам неизвестным законом…»

«…Начал петь, сам играя глазами и золотыми зубами. На высоких нотах он плотоядно подрагивал телом, будто объедался звуками».

«Фифина, как обычно, пробежит в этот час пробежит из одного конца коридора в другой и вскричит с ужаснейшей провокацией: «Мужчины все подлецы! Мужчины все щипчики!..» За Фифиной простучат сапоги. Под стук сапог кто-то рявкнет, как вепрь: «Не строй из себя хризантему!»

«Каждый писатель, кроме пайкового мешка, ввозил обязательно в свое обиталище несметную кучу книг. Едва попав в угол или к писателю под постель, книги множились вроде как почкованием – обитатель Сумасшедшего Корабля обрастал не бытом, а книгами».

«Превалирование воображения над прочим умственным багажом было в голодные годы спасительно».

«…Порой лишь одно наблюдение походок привести может к признанию целесообразности перестройки старого быта».

«Сама и жена». Слова эти – порождение советских курортов. Многопудовые больные, идя в «грязь» за заслуги мужей, на вопрос, от какой они организации, отвечают, себя обожая: «Я – жена». Они же с иерархическим высокомерием бросают по адресу трудовых элементов, попавших по праву личному: «Эта – сама». Сама и жена… не весь ли женский вопрос в двух словах?»

«…И в результате часовой беседы и остывшей похлебки Акович тряс руку и шептал: «Человек рождается с фаворскими кругами внутри… По кругам эти воля должна взлетать все выше…вот основное в художественной элевации. Без этого не бывает великого искусства. Без этого лучше прыгать в цирке через стулья или головы, изумляя ловкостью, но не потрясая сердца. Нет, не потрясая сердца».

«Юный Жуканец //Шкловский// создал утопическую инвенцию, созвучно времени. В грядущих колхозах он предположил внедрить поэтхозы, где творческий дар – величина вот-вот математически на учете – приспособлена будет для движения тракторов, причем творцам предоставлена будет наивысшая радость петь, только о чем запоется и только потому, что им невозможно не петь. Выгода отсюда будет двойная: для индустрии сила отойдет максимально, а так как благодаря счетчику эту творческую силу подделать уже нельзя, то само собой, выбиты будут и «псевдописатель» и «кум-критик». Один настоящий творец, он же двигатель трактора, взят будет на полное хозснабжение. Те же писатели, от работы которых не воспоследует передача сил и трактора от их словес не пойдут, как профессионально себя не нашедшие кооптированы будут в отдел ассенизации города».

«В углу коридора имени Аковича была комната, узкая, как труба, с неудобной буржуйкой. Там лежал и не жаловался писатель Копильский //Слонимский//. Буржуйка в ногах его превратилась в домашнего зверя, вроде собаки, которую не надо было кормить. В дни дождей у него потолок протекал, и собака струила потоки. Копильский продвигался на подушке повыше, но мер не принимал. Иногда ему раздобывали от красноармейцев, чинивших мостовую, торцы, и железная собака, разинув пасть, жадно дышала огнем. Копильский, если был уже покрыт своим ватным пальто, его не снимал. Лакей из бывших ерофеевских, по имени Ефимыч, к нему особенно привязался за эти его барские, как почитал он, замашки и усердно, по собственному почину, охранял Копильского, не допуская будить его на заседания, когда бы они ни начинались и сколько б его ни убеждали, что товарищ Копильский довольно поспал. Ефимыч распяливал руки, как коршун крылья, и не без ядовитости говорил: «Вот писателю Деркину хорошо б поменьше спать, как они по матери ругаются, а у нашего здоровье хлипкое, они толком и черного слова не знают».

«Все жили в том доме, как на краю гибели. Надвигались со всех фронтов генералы, и голод стал доходить до предела. Изобретали силки для ворон, благо в книжке «Брестские переговоры» вычитали, что прецедент был и немецкие военные чины ворон уже ели. От чувства непрочности и напряжения обычных будней уж не было, и сама жизнь стала вовсе не тем или иным накоплением фактов, а только искусством эти факты прожить. И вместе с тем именно в эти годы, как на краю вулкана богатейшие виноградники, - цвели люди своим лучшим цветом. Все были герои. Все были творцы. Кто создавал новые формы общественности, кто – книги, кто – целую школу, кто – из ломберного сукна сапоги».

«…Умный человек, аналитик, и потому как он взвесил свои все возможности, чтобы состричь с них побольше купонов, - аптекарь».

«…Была она набожна, но вместе с тем почитала современных властей за победу».

«На коммунальной плите водворилось одно беспросветное меню литераторов – вобла тушеная, вобла вареная».

«Кухня была местом, где можно было получить неожиданный бытовой материал, и писатели здесь охотно толпились».

«- Хлоп на пол и ногами сучит. И тогда, дитей, понять можно было, что не иначе коммунист из него должен выйти. Только слова этого еще не знали, и его бранили другими, какими случится, словами».

«Висит у старца над столом большой Совнарком, висит в уголочке Казанская. Добровольцы-уборщицы стирают, крестясь, пыль с обоих».

«- Святить коммуниста снаружи нельзя, - сказал старец. – Первое, декрет запрещает, а я против советской власти, как иные попы, не иду. Второе, все наружное естество у коммуниста не под крестом, а под звездой. Но дать внутрь от властей не противопоказано, а для благодати даже спорчей. Святи его внутрь!»

«…Действительно, время было густое…»

«Автор позволяет себе скромно настаивать на необходимости развития у граждан воображения как начала, организующего жизнь и множителя ее радостей».

«Признававшие себя потенциально писателями притекали охотно и в немалом количестве. Почти все полагали, что у литераторов был какой-то особый, скрываемый ими секрет, благодаря которому они умели писать, и в первую голову интересовались, какие книги любит читать такой-то. Многие в невинной прозорливости утверждали, что, прочтя примерно книг десять чужих, они, зная секрет, одиннадцатую уже напишут свою».

«- Восхищена. Неувядаемость восьмидесятилетнего автора Магдалины – лучшее доказательство, что никакой старости нет, если без остатка переключить себя в сферу творчества. Иду бродить и искать. Искать, в какой именно литературной форме мне поделиться с читателем своим опытом, ведущим, купно с сывороткой Мечникова, человека к бессмертию. Как вы думаете, уместно ли прозой?..»

«- Довольно. На этом покончим совместную защиту родины своей и укоризну чужой. Благодаря достаточной вооруженности в области эрудиции, исколов друг друга рапирами чужого творчества, но не оскорбив лично, мы сказали, в сущности, все, что нам и сказать было надо. Умолкнем…»

«К огорчению, жизнь совсем не то, что у Гете… где автор перетасовал набело персонажей лучше, чем они начерно устроились сами».

«Все, как одержимые, захотели одного – совпадения мечты с реальностью».

«Сервантес через века предложил снова мечту как верное средство для создания лучшей реальности, ибо, очищая и вознося другого, допустим – иллюзорно, сам-то очищаешься подлинно. И хотя бы только потому – мечта как основа ткани грядущего должна быть введена в бюджет».

«Гаэтан //Блок// еще был красив и кудряв, волоса золотели рыжинкой. Волоса были совершенно живые. Он взошел на эстраду с разбегу, издалека…Звук гравировал в сердцах публики все, что поэту привиделось. Слушатель млел от лирных волнений, бросаемых ему золотым богом как дар. Гаэтану был зрительный зал чудесно резонирующим инструментом в ответ на абсолютно взятые ноты. А зал приведен был в восхищение, как себе удивившийся рояль, вдруг вообразивший, что на нем не играют, а он звучит сам».

«…Мертвый, он уже не был похож на себя, он весь перешел в свои книги».

«Прелестная старинная женщина, сестра художника //Врубеля//единственная опора его в годы тяжкой болезни, показала странное полотно непонятных по форме, но полных глубочайшей жизни сине-зеленых пятен.
- Это он написал русалок и замазал. Не понравилось. А ведь чувствуешь их здесь: я люблю эту вещь.
Сестра художника рассказала о том, как он, слепой, там, в сумасшедшем доме, ужасно страдал. Ему чудилось, что он выпустил в мир, на свободу какое-то плененное зло. Он на коленях обползал комнату, чтобы искупить, ослабить тот соблазн, который, в его больном воображении, казалось ему, через картину его вошел в мир. Сам же «Демон» ему чудился весь исполосован глубокими трещинами, уходящими куда-то в недра земли. Из трещин выползали огромные мокрицы. Часами он их смахивал и плакал…»

«- Один в такой мере напитан будет всеми, что станет, как в море волна среди волн. Набегает вал на скалу, разбивается – и опять безущербное целое.
- На то и закон жидких тел, - согласился унылый Сохатый. – Но ведь я…
- Но и ты не дешевле Фонтанки. А она, браток, с Невой прямо в море».

«Не текли, спрыгивали дни один за другим, с усилием прыгунов на стадионе в состязаниях на длину».

//Горький// «Была в нем беззащитность, как у забывшего оружие воина».

//Горький// «Он лег мостом между «ими» и «нами». Сейчас позабыли, но мы все прошли по этому мосту».

«Труден путь служения человечеству. И думается, в то время, как общественный деятель должен из себя вырасти, художнику надлежит себя перерасти».

«Как в бешеной скачке не замечаем мы своих спутников, так в фантастической той современности не замечали ни наши критики, ни мы сами, что все люди подряд стали авторы, что временно самой жизнью из рук профессионала писателя вырвано преимущество печатного слова – подведение итогов».

«- У мысли, взятой как содержание жизни, два главных пути – на одном вехи расставлены на все времена рукой Гете в назидательной судьбе Фауста (если не читал, прочти), через мысль к свершению, от совершения к служению. Другой путь мысли, НИЧЕГО не рождающий, слишком часто был путь нашей интеллигенции.
- То-то и поплатились, - ввернул Жуканец».

«В художественной литературе не одни слова – стиль и ритм важнейшие доказательства работы писателя. Ритм и стиль – профессиональный способ художника зафиксировать свое участие в жизни. И потому тот, кто замешивает стихи ли, прозу ли не на своих дрожжах, еще и не услышал музыки революции как художник. Он даст меньше того, что получаешь от чтения газеты. Мы же, доверяясь Полю Верлену, считаем, что только в какой-то мере найденной музыкой истекших лет может быть передано убедительней, чем словами, и содержание этих лет».

«Мы пишем для читателя без его разбора на «подготовленного» и «неподготовленного». Это и есть признак нашего к нему подлинного уважения: сегодня не подготовлен – подготовится завтра. Книгу не однодневку, по нашему мнению, надо писать с размахом на максимальный диапазон восприятия. Автор должен дать наибольшее, чем обладает, а не наименьшее».

«На поминальном вечере //Есенина// зал был полон и взволнован отвратительно. На зрителях – нездоровый налет садизма. Пришли не ради поэзии, а чтобы на даровщинку удобно, но в меру остро поволноваться, замирая от стихов, за которые не они заплатили жизнью».

«…Они ведь только отталкивались от прошлого для дня сегодняшнего. Прошлое было им как цыплятам в инкубаторе скорлупа, из которой скорей надо выторкнуться».

@темы: Книги

---

Картинкофлуд

17 февраля в календаре значилось среди прочего – «День построения воздушных замков». Хорошо, тогда запрос – «Архитектор воздушных замков».

---

Картинкофлуд

16 февраля в календаре значилось среди прочего – «День поиска запахов». Отлично… запрос – «Поиск запахов». Мне смутно представлялось что-то такое миленькое… с цветочками-листочками… Но Кандински почему-то решил это трактовать большей частью в духе Парфюмера…

---

Просто в телеграме -

---

(задумчиво) Жила-была девочка... сама дура виновата. (с)



В телеграме заверяют, что это фотка Пугачевой в нежном подростковом возрасте.

---

Читательский дневник

В.В.Верещагин. Повести, очерки, воспоминания.
«Еще скорее курьера ездил фельдъегерь, с которого уже и думать нечего было брать прогоны, составляющие его неотъемлемую экономию. Садясь на тройку, фельдъегерь прежде всего влеплял в спину ямщика удар палаша плашмя, с криком «пошел!». Особенно ретивые били в продолжение всего перегона, и это не считалось нисколько удивительным: на то это фельдъегерь, жаловаться на которого было бесполезно, так как скорая езда была для него обязательна и к малейшему промедлению или задержке его относились очень строго.
Как ни привязывали себя фельдъегеря к экипажу, нередко случалось, что их выбрасывало, и если не убивало, то увечило на разные лады. Фельдъегерь, приехавший к нам в Самарканд имел левую руку совершенно вывернутую в плече: в предыдущую поездку по Восточной Сибири он вылетел из повозки, расшибся и, не будучи в состоянии лечиться в пути, даже не остановился для вправки, так и остался с рукою, болтавшейся как привязанная. С другим его товарищем на этом же пути вышло еще хуже: выброшенный ночью, он так зашибся, что не мог подать голоса и замертво остался на дороге, в то время как ямщик, безоглядно погонявший, прискакал на станционный двор с пустою повозкою.
Никто так не злоупотреблял посылкою курьеров и фельдъегерей, как покойный наместник кавказский ***. Из-за нового мундира к празднику или из-за свежих конфект к большому столу, присылавшихся из Петербурга с нарочными, выбивалось множество зубов и загонялись десятки лошадей.
Известен случай с фельдъегерем, присланным к покойному государю Николаю Павловичу с театра Крымской войны. Подскакавши к дворцу, он, по обыкновению, был прямо проведен в кабинет государя, который тотчас занялся чтением депеш. Фельдъегерь между тем после четырех ночей, проведенных без сна, и убийственной скачки по колеям непролазной грязи – почти 2000 верст проехал в 4 суток – как сел в приемной, так и заснул. Когда император пожелал лично расспросить о кое-каких подробностях, велел позвать его, - пришлось доложить, что не могут разбудить: и встряхивали, и за нос дергали – ничто не помогает, мычит, но не просыпается. «Я разбужу его, - ответил государь и, подойдя к спавшему, крикнул: - Ваше благородие, лошади готовы!» Тот вскочил, как встрепанный».

И.Шелег. Иностранец. Тернистый путь.
«- Катер оторвется, если ты сделаешь все как надо.
- Это как это? – преисполнился я желанием.
- Мы с ними сейчас примерно на одной скорости, но посмотри вперед, на носу якорь и цепь к нему. Они наверняка весят по сто килограммов, - Тайша махнула рукой, и я и впрямь увидел то, что до этого как-то упустил. – Они нам точно не нужны.
- Держи ровно, - сказал я, видя, что там на носу зацепиться особо не за что.
- Удачи, - сказала она.
Одно из сочленений на лобовом стекле откидывалось в сторону. Открыв его, я на четвереньках полез в сторону носа лодки. Ее подкидывало на волнах и скорость была приличная. При резком движении меня вполне могло сдуть. Доползя до носа катера, я схватился за небольшую рамку, предназначенную для веревок, и открыл дверку возле свисающего с боку якоря. Внутри был механизм сброса якоря. Разобраться было не сложно. Отсоединив ось, на которой была цепь, я, напрягшись, поднял его сначала на обшивку, а потом выбросил за борт. Вслед за осью ушел и якорь.
- Молодец! – крикнула мне Тайша, когда я начал ползти назад.
Я поднял руку, чтобы ей помахать в ответ, и тут она мне подмигнула и послала воздушный поцелуй, а затем дернула ручку штурвала, выворачивая его в сторону. Держатель для веревок остался сзади, к тому же обшивка была мокрая и вся в брызгах. Меня буквально снесло с носа, и я оказался в морской воде. Тайша бросила мне спасательный круг?
- Для спасения нужно разделиться! Удачи!
- Ах ты ж… Тварь! – с восхищением сказал я. – Вот что ты придумала… Вот что за план…»

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

М.Рольникайте. Я должна рассказать.
«В лес партизанить ушел большой отряд членов геттовской FPO. В основном те, кого во время облавы видели с оружием в руках. Им здесь оставаться вдвойне опасно. В связи с тем, что люди уходят к партизанам, Генсас приказал всем бригадирам представить охране ворот список своей бригады и ежедневно, утром и вечером, сообщать, сколько человек выходят из гетто на работу, и сколько возвращаются назад.
Недавно в городе поймали одного члена FPO – Сиверского, увели в Лукишскую тюрьму. Из гетто туда привезли и двух его дочек. Когда солдаты пришли в камеру за отцом, младшая бросилась к нему, обняла и не отпускала. Солдат выстрелил, и девочка мертвая упала на пол камеры. Свирского со старшей дочерью увели в Понары.
А сегодня утром один геттовский полицейский из охраны ворот задержал парня, пытавшегося внести в гетто оружие. Парень просил отпустить его, объяснял, что это оружие для борьбы с гитлеровцами. Уверял, что в этой борьбе должны быть заинтересованы все: ведь в конце концов гитлеровцы и геттовскую полицию не пощадят. Но полицейский ничего не хотел слушать. Он стал кричать, что из-за таких вот горячих голов может пострадать все гетто. А если жить спокойно, работать и не сопротивляться, немцы, дескать, ничего плохого не сделают. «А с револьвером против автоматов и танков все равно не пойдешь. А за этот револьвер могут истребить все гетто…» Потеряв надежду по-хорошему договориться с упрямым полицейским, парень выстрелил в него и, воспользовавшись суматохой, исчез».

О.Гусейнова. Путевой светлячок.

«- Хел, я очень устал. Мы можем немножко отдохнуть? – жалобно заныл Хем.
Мы продолжали все время держаться переплетенными хвостами, но мальчик сильно устал, начал отставать и тянуть меня назад, и соответственно – остальных. А это уже критично, ведь всю группу пленников связали веревкой, накинув крепкие – руками не разорвать – петли на шеи. Только Хем болтался рядом непривязанный, хватаясь за меня уже несколько часов тяжелого пути.
Невыносимо хотелось пить, есть, в туалет, но арути привал делать не торопились, и пришлось прилагать усилия, заставлять себя передвигать ноги. Но я помнила предупреждение поймавшего меня арути: «Отстанет или задержит остальных – убьем». Поэтому подобралась, собирая остатки сил, и, присев на корточки, сказала:
- Залезай! Быстро!
Мальчик, хвала жизни, не раздумывая, забрался мне на спину, цепляясь за шею, и я, крякнув под его немалым весом и приложив немалое усилие, все же встала. Качнувшись из-за веревки, потянувшей за шею, и веса Хема, дернулась вперед, восстанавливая равновесие. Все же мы задержали цепочку пленных, но вроде обошлось. Я постаралась отрешиться от всего и передвигать ноги, не задерживая других. Если от усталости рухну на землю – нам обоим конец.
Привал все задерживался, и я, словно сомнамбула, шла вперед и вперед. Через час начала спотыкаться, из-за чего дергала за веревку идущих впереди пленников.
- Малец, ну-ка, иди сюда, - прозвучал сзади строгий голос.
Мы с Хемом вздрогнули и обернулись. Тот самый кряжистый гном, старшина обоза, шел сразу за нами. Он поманил Хема к себе.
- Садись на веревку позади меня. Мы с Доргом тебя понесем, и ты поедешь как на качелях. Только не забывайся, качаться будешь как-нибудь потом».

---

Картинкофлуд

15 февраля в календаре значилось среди прочего – «День завязывания узелков на счастье». Интересно… Запрос – «Завязать узелок на счастье».

---

Эшли Постон "Фанзолушка". Сентиментальный роман... для юной аудитории...
Сюжет: тинейджеру Элль живется не так чтобы радостно... Элль - сиротка, мама умерла еще в ее раннем детстве, а любимый папа - совсем недавно... И теперь Элль осталась со злобной мачехой и ее стервозными дочерьми, которые Элль ненавидят и всячески стараются побольнее уязвить. Элль должна выполнять все домашние работы, тогда как ее сестры тусуются в своей компании из богатеньких сынков-мажоров. А еще мачеха убрала все вещи, оставшиеся от родителей... Единственной отдушиной для Элль служит ее блог, который она с давних пор ведет в фандоме любимого сериала "Звездная россыпь". Правда, этот блог практически никто не читает... Но Элль достаточно воспоминаний о том, как они с папой совместно увлекались этим фандомом, папа даже организовал по нему кон. Сейчас, конечно, Элль не может на него ездить - мачеха ни за что не даст разрешения. Но вот, словно мироздание решило совсем добить Элль - в фандоме прошла новость о том, что сериал будут перезапускать, с новыми актерами. И главную роль в нем отдадут... Дэриену! Какой ужас... Ведь этот парень, звезда какого-то тинейджерского спортивного сериала, не блистает ничем, кроме смазливой внешности! он погубит фандом... И Элль принимается писать яростные посты в своем блоге. Неожиданно, на общей волне ее блог выходит в число популярных. А Элль в личку начинает писать некий незнакомец, тоже фанат сериала...
Книжку взяла в библиотеке в рамках своего решения приобщаться к сентиментальным романам. (потому что остального уже осталось мало что ) Неожиданно книжка оказалась довольно милой. И даже не раздражала... (ладно, хорошо, почти не раздражала... ) Но она добрая, позитивная - в плане того, как это бывает у американцев, с ободряющими речевками, все такое. "Верь в себя", "Нужно двигаться дальше" и т.д. Ну, по крайней мере, автор тут нашла какие-то теплые и проникновенные интонации... Каждому понятно - еще с первых страниц, да даже с названия! - что это ретеллинг Золушки. Что касается этого, так автор подошла с большой фантазией и вполне остроумно, вписывая образы и сюжетные ходы в антураж маленького американского городка - тинейджеров из школьной тусовки - фандомных дел и обычаев. Вот тут мне было вообще интересно - проследить, что еще и как тут будет обыграно.
Что касается фандома, то тут, по воле автора, речь идет о некоем вымышленном сериале "Звездная россыпь" - насколько я понимаю, сильно похожем на "Звездные войны". Лично мне этот фандом абсолютно не близок (да прямо скажем - глубоко параллелен ), ну так что, фандом он везде фандом... Помню, как я немножко следила за другим фандомом, страсти там кипели, да уж... И - насколько я сталкивалась и приобщалась - мне кажется, автор все четко отобразила. Прямо даже ностальгия какая-то возникла.
Минусы - обычные, из тех, что кого-то сильно бесят, или просто раздражают, или вообще никак не затрагивают, типа ачетакова... Обязательная повесточка - в романтической паре герой оказывается не белым, подруга ГГ оказывается лесбиянкой... (тут автор - на всякий случай? - перестраховалась и добавила еще несколько ЛГБТ на заднем плане). Ну и, конечно, тонны сладкого сиропа в финале. В американском же сериале не может быть по-другому (а книжка явно просится в сериал ).

«В чердачном окне вспыхивает молния. Папа обожал грозы, сидел со мной на крыльце, и мы вместе на них смотрели. «Это борются звезды, Звездочка моя».

«Они расстались давно. Мама вернулась к своей семье в Лондон. Я ее не виню. Если так тяжело быть сыном Марка, могу себе представить, каково быть его женой».

«Все там были очень открыты и дружелюбны, но я чувствовал себя лишним кусочком мозаики».

«Папа всегда любил грозы. То, как они сотрясают дом, словно сердце бьется в груди».

«Весь мой дом детства теперь кажется чужим. Знакомый, но чужой. Не таким я его помнила. В гостиной на столе больше не лежат настольные игры. Над каминной полкой не висят мечи и щиты. Женившись на Кэтрин, папа спрятал это. А после его смерти она все пожертвовала. Раздала. Стерла последний кусочек истории, принадлежавший мне. Точнее, попыталась. Дом стереть невозможно, истории живут в стенах. Тем не менее, Кэтрин, похоже, нашла обходной путь. Она продает дом».

«Папа потом спросил меня, что я о ней думаю. Мне тогда было восемь. Мамы не было уже четыре года. Мне хотелось встряхнуть его и напомнить, что Принцесса Амара в конце умирает, и мама умерла. У истории не должно быть сиквелов. Сиквелы всегда плохие. Насквозь гнилые по шкале Гнилых Помидоров».

«Она вздыхает.
- Ты никогда раньше не снимался в крупных проектах. Зато я снималась и знаю: нет ничего хуже фанатов. Это лучшее, что у нас есть, но также и худшее. А ты фанат. Ты опасен сам для себя. Ты будешь самым жестоким судьей для себя. Поэтому я советую тебе: попробуй этого избежать. Это просто роль. Она не определяет тебя. Доверься инстинктам, доверься режиссеру, и все будет проще простого. А потом ты перейдешь к более крупным, лучшим ролям. Это трамплин, а не мышеловка. Понимаешь?
- Угу, - отзываюсь я.
- Увидимся на съемках, да?
- Безусловно, принцесса, - бормочу я.
Она ухмыляется.
- Ты не пытаешься вжиться в роль?
Я ухмыляюсь в ответ, хотя улыбаться не хочется.
- Тогда бы я назвал тебя а’блена».

«По маме я тоже скучаю, но как по далекому красивому месту, о котором слышала, но ни разу в нем не была. Ее лицо как в тумане, улыбка бесчувственна. Я даже не могу вспомнить ее голоса. Папин же голос до сих пор звучит у меня в голове. Я держусь за него как за буек, опасаясь потерять в шторме времени».

«Ни одно место не будет таким же хорошим, как в воспоминаниях».

«Я бы никуда не поехал один, вселенная слишком велика. Только с кем-нибудь».

«…Может быть, в кинотеатре я увижу парня в другом конце зала, мы встретимся глазами и поймем, что это хорошая вселенная».

«Ненавижу высоту, но в крышах есть что-то успокаивающее. Мирное. Доносящиеся издалека звуки города, приглушенная оживленность».

«- Псих.
- Ха-ха. Спасать галактику непросто».

«- И ты такого же роста, как он? То есть, если бы встала рядом, я видела бы волосы у тебя в носу?
- Неловкий вопрос.
- А еще неловко быть настолько низкой, что сквозь ноздри видно мозг, однако добро пожаловать в мою жизнь.
- Зависит от твоего роста.
- Я очень маленькая. Метр шестьдесят. Невыносимый рост. Все время теряюсь в толпе. Хотя удобно шпионить. Тебя никто не замечает».

«Ей все идет. Она носит жизнь, как Элвис блестки, ни перед кем ни в чем не оправдываясь».

«- Папа всегда говорил, что невозможное остается невозможным, если не попытаешься».

«У меня есть роль, карьера, но управляю всем этим не я. Я крепко пристегнут к креслу пилота на корабле моей жизни, руки у меня связаны».

«- Повествование в сериале нелинейное, события происходили тогда, когда приходили в голову авторам».

«Гораздо проще быть тем, кем хочешь, когда не пытаешься стать тем, кем тебя считают другие».

«- Раз мы оба смотрим на одно и то же небо, так ли мы на самом деле далеки друг от друга? Каковы были шансы, что нас забросит на один и тот же кусок камня в этой огромной вселенной?»

«Этого парня ничего не берет. Вокруг него могут разверзнуться врата ада, а он, скорее всего, подумает, что это похоже на прошлогодний Сай-Фай».

«Лайфхак по интервью для СМИ номер 101. Если вам задают вопрос, на который вы не хотите отвечать, переформулируйте его. Задайте собственный вопрос и ответьте на него».

«Наверное, это влияние славы. Она уничтожает все вокруг тебя, и даже для лучшего друга ты становишься именем, а не человеком, звездой, а не личностью».

«- Папа говорил, что это лучшее чувство в мире.
- Что именно?
- Быть своим любимым героем».

«- Папа говорил, кто угодно может быть Карминдором. Кто угодно может быть Амарой. Их кусочки и частицы живут внутри каждого из нас. Нам просто нужно достать их на поверхность и позволить им засиять».

«Вот почему эта вселенная невозможна: ничто хорошее нельзя удержать. Вселенная всегда все забирает».

@темы: Книги

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Александр Кушнер.

Я к ночным облакам за окном присмотрюсь,
Отодвинув суровую штору.
Был я счастлив – и смерти боялся. Боюсь
И сейчас, но не так, как в ту пору.

Умереть – это значит шуметь на ветру
Вместе с кленом, глядящим понуро.
Умереть – это значит попасть ко двору
То ли Ричарда, то ли Артура.

Умереть – расколоть самый твердый орех,
Все причины узнать и мотивы.
Умереть – это стать современником всех,
Кроме тех, кто пока еще живы.

А.Ключевской. Незаконный наследник.
«- Хорошо, этот пункт будет вынесен отдельно, - кивнул заместитель. А теперь, думаю, нам пора откланяться. Все мы устали, а вам завтра предстоит трудный день.
Мэр словно услышал сигнал к действию и начал подниматься, когда я поднял руку, привлекая внимание и беря слово.
- Минуточку, не так быстро. Все эти гарантии, пункты и подпункты – это все замечательно, но мы еще не обсудили наш гонорар в случае успеха. А успехом вы считаете очищение местности вокруг кургана от той неведомой твари, которая терроризирует местных жителей, да и просто заблудившихся туристов. – Изумление отразилось на лицах абсолютно каждого в этой комнате, включая мага и Ведьму. – Что вы на меня так смотрите? Это смертельно опасно, и если уж мне придется рисковать своей головой – то я буду делать это за большие деньги. Я, в конце концов, не благотворительная организация.
- И сколько же вы хотите за свой, хм, труд? – мэр сел обратно в кресло, сверля меня неприязненным взглядом.
- О, вот это уже совершенно другой разговор. Во-первых, я бы хотел уточнить, сколько нам с Маргаритой Сергеевной полагается за избавление губернии от монстра по стандартному договору. Исходя из этой изначальной суммы, я и буду обсуждать каждый пункт по отдельности, чтобы не тыкать пальцем в небо.
- Ну что же, Константин Витальевич, давайте обсудим размер вашего предстоящего гонорара, который вы получите только при условии полного уничтожения твари, - мэр прищурился.
Через три с половиной часа мы ехали к отелю.
- Я вот только никак не могу в толк взять, - Ведьма сидела рядом и шелестела листами контракта, - каким образом ты умудрился выторговать компенсацию возможного материального ущерба, куда включил и машину, и даже, пардон, нижнее белье, которое может пострадать в процессе выполнения условий договора?
- Ну, - я покосился на нее, - возможно, мы с Павлом Валентиновичем увлеклись».