Привидение кошки, живущее в библиотеке
Валентина Леонтьева "Объяснение в любви". Мемуары, телевидение.
Про что: знаменитая телеведущая рассказывает о своей жизни, о работе на телевидении. Делится, так сказать, своими тревогами и размышлениями (книжка вышла во время перестройки).
Углядела книжку в библиотеке и взяла почитать - интересно же узнать что-нибудь про телевидение и как там все устроено.
Книжка совсем небольшая... По формату скорее походит на записки - как выражались в старинные времена. То есть, тут нет четкого, последовательного повествования - автор просто в небольших главках рассказывает о тех или иных случаях из жизни, из творческой биографии... Ну, хронологического принципа придерживается, но не так чтобы строго. Так, что вспомнилось.
Мне, конечно, как и любому советскому ребенку времен позднего СССР, Валентина Леонтьева известна, главным образом, как ведущая передачи "В гостях у сказки".
Да, были золотые времена... Как сейчас помню - строго в определенный день, каждую неделю был очередной выпуск с очередным прекрасным фильмом... А перед этим баба Валя спокойно и приветливо вела беседу... Ага, там еще со всей страны присылали рисунки и разные поделки на тему уже просмотренных фильмов, самые яркие тоже показывали по телевизору. И вот как я не люблю всевозможные прологи и введения... 
но видимо, ведущая точно владела какой-то магией - меня это все даже не раздражало! 
Хотя, конечно, я знала, что она еще ведет передачу "От всей души", и эту передачу тоже регулярно показывали... Но я по малолетству к ней не проявляла интереса. Мне стыдно.
читать дальшеИ как тут видно из книжки, сама Леонтьева считала главным делом своей жизни именно эту передачу, о ней она много пишет - как работали над каждой передачей, подбирали материалы, находили людей. Гигантская работа, на самом деле, каждый раз проделывалась. И - как я поняла из изложенного - сама эта передача даже в масштабах мирового телевидения была чем-то небывалым и новаторским. То есть, везде подобные передачи делались по определенному сценарию, чтобы все было расписано от и до, все участники чтобы были подготовлены, натасканы... чтобы не было никаких сбоев... А в нашей передаче всегда оставляли место для импровизации... для выражения истинных эмоций... И это, я думаю, на самом деле было круто. (да, я не смотрела, но помню, что родители и бабушка не пропускали ни одного выпуска). Опять же, судя по тому, что я здесь смутно улавливаю... такой принцип работы, видимо, вызывал и определенные претензии морального порядка. Потому что автор неоднократно поднимала эту тему и каждый раз ее рассуждения приводили к тому, что все-таки истинные эмоции - это важно... Ну, это, скажем, для примера, когда там ведущая рассказывает о людях, которые вместе пережили кошмарные события во время войны - вместе попали в концлагерь, допустим а потом их освободили и они больше никогда не виделись - а тут их пригласили на передачу, и они внезапно увидели друг друга на сцене... Автор рассказывает, что они всегда старались, чтобы участники передачи не знали заранее, с чем им предстоит столкнуться - все ради того самого эффекта проявления первых непроизвольных реакций и эмоций... 
Хотя, конечно, как она сама пишет, иногда случались и накладки - как в одном случае, когда приглашенный гость оказался, так сказать, настолько флегматичным и ершистым, что отказался проявлять вообще что-либо. 
Ну и о своей жизни автор кратко рассказывает - я узнала, что она оказывается, из Ленинграда, пережила блокаду... мечтала быть актрисой и закончила театральный... Но с актерской карьерой как-то не сложилось - и тогда ее пригласили поработать на совершенно новом проекте - тогда только-только зарождалось телевидение. Так что автор стояла, смело можно сказать, у самых истоков. Причем сначала она достаточно долго работала просто в группе технической поддержки - помощница того, этого... И только потом как-то пришло к тому, что ей довелось себя попробовать в роли диктора-ведущего. И тут уже дело пошло... Эти рассказы тоже были очень интересными. Я так поняла, что первоначально телевидение работало по совсем другим принципам - то есть, все передачи шли строго в прямом эфире, и от дикторов действительно зависело очень многое... То есть, они не просто объявляли очередную передачу, а были как бы хозяйками за весь этот телевизионный день - все работали по сменам. И все шло на импровизации, на живой реакции - как она тут пишет, телезрители - которых тогда было еще очень немного - действительно воспринимали телеведущих, как своих хороших знакомых... Вот даже жалко, что сейчас это все ушло в прошлое... Хотя, конечно, понятно, что при нынешнем уровне развития и масштабах охвата аудитории, только и остается, что монтировать в эфир уже готовые записанные блоки.... Но все равно, такое чувство, что что-то хорошее ушло, потерялось... А желательно было бы его сохранить... Как видно, автора это тоже заботило, и об этом она тут размышляет.
«Вспомнила свой первый микрофон… Я в Москве. Позади Тамбовский драматический театр, роли молодых героинь, впереди – одни надежды, которые по молодости трудно отличить от иллюзий. Денег нет. Работы тоже. Знакомый режиссер пригласил принять участие в представлении на новогодней елке в Центральном Доме Советской Армии. С радостью согласилась, но простуда, как всегда, не вовремя. Когда пришла на репетицию, оказалось, что все роли уже распределены. «Будешь диктором», - сказал режиссер. Я была готова на все. И вот я в крошечной будке, с маленьким пультом и большим, по нынешним понятиям, микрофоном. Мне показали, как его включать, объяснили, что при этом зажигается красная кнопка, и дали дежурный текст. Содержал он самую элементарную информацию. Перед началом представления я обращалась к родителям. Поздравив их с Новым годом, объясняла, где находятся раздевалки, называла время окончания спектакля и предлагала подождать своих детей в нижнем фойе. И так десять дней подряд по три раза в день. И теперь помню мой первый дикторский текст наизусть…»
«По сценарию вызываю на сцену членов экипажа бронекатера 71. Никто из них не знает, что в Калининград пригласили всех боевых соратников… Возможно, кто-то и догадывался, но были приняты все меры предосторожности, чтобы они не встретились. Скажете – бесчеловечно, но делали это с одной целью: чтобы чувства людей не тиражированные, а первородные вырвались прямо в эфир».
«В песне «Старинные часы» есть такие слова: «Жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь». Формально возразить нечего – попробуй останови его! Но осмыслить можно только остановившееся мгновение, а если этого не случится, человек будет бессилен перед вечностью».
«Благодарю телевизионную судьбу уже за одно то, что мы, дикторы, одними из первых на земле увидели Гагарина сразу после полета».
«Вместе с Юрием Фокиным мы вели с Красной площади репортаж о митинге, посвященном первому космическому полету. Такой многолюдной Красную площадь я помню в День Победы – 9 мая 1945 года».
«Видеозаписи не было. По четвергам телевидение не работало, у эфира был выходной день. Пятидесятые годы можно было бы назвать детством телевидения».
«Детство – это целый мир, в который не так-то легко проникнуть. Однако все же можно попытаться, если тобой не будет владеть чувство превосходства».
«Мне хотелось подражать ей во всем, даже голос свой я старалась сделать под Высоцкую. И длилось это годы, пока мысль Ольги Сергеевны, что сила – в сдержанности, не стала моей собственной, пока я не обрела самостоятельности».
«Общение – необъятен смысл этого слова. А разве имел бы народ свою историю, если бы у него не было потребности общаться со своим прошлым? И чем смелее, дерзостнее, масштабнее общение с будущим, тем стремительнее оно становится настоящим. Пожалуй, в самой природе искусства заложена потребность общения творца с тем, для кого он творит, равно как в самой природе человека заложена потребность общения с искусством. И не является ли восприятие произведения искусства общением с его автором? Да и вообще был бы человек человеком вне этого животворного дара – дара человеческого общения? Рискну сказать: счастлив тот человек, кого природа наградила талантом общения».
«Высшее мастерство заключается в том, что не видно работы».
«Враг номер один – мещанство, у которого раньше были вполне благопристойные знаки различия в виде, скажем, фикусов и канареек. Теперь таковых оно не имеет, и, пожалуй, главная его черта – мимикрия. Мещанин гримируется под интеллигента, эрудита, под хороший вкус, и не только в быту, но и в искусстве, но выдает его борьба за престижность. Не просто посмотреть новый фильм с Аленом Делоном, а посмотреть его в Доме кино, не просто пригласить друзей, а пригласить в гости человека, близкого к дипломатическому миру. Причем они, эти люди, ни в коем случае не считают себя мещанами. Времена, когда подбирали книги по цвету корешков, уже прошли. Современный мещанин и суждение свое о них имеет, чаще,правда, заимствованное, но из источников, заслуживающих доверия…»
«Ты, диктор, должен представить точку зрения зрителей, их взгляды. Ты представляешь интересы зрителей по ту сторону экрана. Диктор – это тот человек, который объединяет зрителей с телевидением в единое целое».
«Есть такие счастливые моменты в нашей практике, когда диктор с экрана обращается ко всем телезрителям сразу. Это бывает в праздник, когда Красная площадь во время репортажа объединяет всех телезрителей. Вместе с Ю.Фокиным и Е.Рябчиковым мы вели одну из первых прямых телевизионных трансляций ноябрьского парада и демонстрации с Красной площади. Пульт тогда был установлен на самом верху Спасской башни. В проемах не было стекол, стены каменные. Холодно так, что мерзли губы, оттирали их варежками. Но праздничное настроение нельзя заморозить».
«Любой человек, с которым я встречаюсь на передаче, вольно или невольно всегда помогает мне сориентироваться в ситуации, почувствовать его настроение, понять, может ли он в эти минуты быть моим собеседником, или степень волнения его слишком велика и не надо настаивать на разговоре с ним, а лучше самой представить его зрителям. Если человек смущается, я должна уловить природу его смущения – то ли это от скромности, то ли я в чем-то ошиблась, исказила какой-то факт, а может быть, затронула ту струну в его душе, которую не стоит натягивать до предела, а лучше вовремя ослабить или вовсе отпустить. Даже в том случае, когда не удается установить контакт, все-таки существует одна из форм общения. Если кто-то из героев нашей передачи решительно не идет на контакт, то это, как правило, не глухота человеческая, а какие-то скрытые причины или обида на нас. Ведь и так бывает».
«Если в тот момент, когда ты впервые на сцене встречаешься с человеком, не почувствуешь, что он собой представляет, эпизод провален, а с ним и вся передача».
«Со сцены я не могу заглянуть в глаза зрителей, я не вижу, а только слышу, как реагирует зал, слышу смех, шум, аплодисменты, тишину… А тишина бывает разной – тишина сопричастности, тишина волнения, но есть и вежливая холодная тишина равнодушия. Со сцены легко обмануться. А вот крупные планы зрителей в зале, которые видишь на экране, не обманут. Хорошо, когда находишь подтверждение обратной связи с залом».
«И я и теперь испытываю трепет перед пустым зрительным залом. Если даже в зале нет зрителей, в нем все равно их слезы, слезы горя и слезы радости, их волнение, их аплодисменты. Не может оставаться пустым зал, который только что до краев был наполнен эмоциями. Они еще носятся в воздухе. Наверное, в этом тоже скрытое могущество театра».
«До сих пор не понимаю, почему у нас такой дефицит улыбок в клиниках и больницах. Ведь улыбка – это терапия и для того, кому улыбаются, и для самого улыбающегося».
«Есть такое отвратительное, бытующее на телевидении определение: передача прошла «чистенько». А если вдуматься, это синоним серости, посредственности: причесанная, вылизанная передача, в которой нет следов человеческого волнения – шероховатостей. Это означает, что из нее выхолощены эмоции, она скользит по поверхности и событий, и человеческих душ».
«На все, что я в своей сознательной жизни делала до телевидения, сегодня смотрю как на копилку для своей профессии диктора и ведущей».
«Говорят: голь на выдумки хитра. Из одного платья я сочиняла самые разные варианты, вплоть до того, что надевала его задом наперед (получался другой вырез), и просила оператора «взять» только поясной план. А поскольку телевидение было еще черно-белым, зрители не знали, какого цвета на мне было платье».
«…Хорошо хоть, в эфир не прошел смех тех, кто работал в студии, научились смеяться молча. Вы, вероятно, знаете, как бывает в театре во время спектакля: смешинка на сцене кому-нибудь из актеров попадет, и начинается цепная реакция. Остановиться невозможно. Так было и здесь. На глазах у всех были слезы от смеха. Наверное, только я одна не смеялась…»
«Владельцев телевизоров тогда было не так много, тираж наших передач был маленький, и относились мы к телезрителям не то что с меньшим уважением, а как-то проще, по-домашнему».
«Вести новогодний концерт тогда означало не встречать Новый год. А по сему бросали жребий, и часто короткая спичка почему-то выпадала мне. Концертные номера снимались заранее на кинопленку, а в студии в новогоднюю ночь находилось два человека – диктор и оператор. Было тихо и светло. По знаку оператора, который получал сигнал из аппаратной, я входила в кадр для объявления очередного номера. Может, покажется, что это пустяк. Но ведь надо было почувствовать в душе своей праздник! Ни в коем случае нельзя дать зрителям почувствовать, что ты одна в студии…»
«Помню, на «Огоньке», не на репетиции, а в эфире случился со мной казус. Пол в студии был выложен квадратами из стекла. Туфли в то время носили на очень тоненьких шпильках. И вот в самый неподходящий момент (впрочем, подходящего быть не могло) я вдруг чувствую, как металлическая набойка каблука намертво врезается в узкую щель между стеклянными квадратами… Мгновенно понимаю, что прикована, что туфлю мне уже не вытащить. Медлить нельзя. Хорошо, платье было длинное, и вот я в одной туфле, стараясь не хромать, веду дальше «Огонек», перехожу из одной мизансцены в другую. А застрявшая туфля так и «вела себя вызывающе» до конца передачи. Задала я работу операторам – им все время приходилось следить, чтобы туфля не попала в кадр».
«Телевидение начинало свои передачи в 19.00. В утренние и дневные часы шли репетиции. А часа за два до эфира наступало затишье. Только техники настраивали камеры, занимались профилактикой в аппаратных. Весь остальной многоликий телевизионный суетный мир как бы растворялся».
«Помню, приехали в Моршанск, в заводской клуб. Гримируемся. Вдруг в клубе выключился свет, продолжаем готовиться в темноте. Хорошо, что отлично знаешь свое лицо. Но вот уже время подошло, а света все нет. Зрители шумят: «Начинайте! Будем слушать, как по радио». Играли «Тайну двух океанов», наталкиваясь в темноте друг на друга, на мебель. Спасибо, никто лоб не расшиб. А в зале была тишина».
«Все долгие годы, начиная с передачи на Тимановке, я учусь р а д о в а т ь с я. Поверьте, это не так просто. Радость с командой режиссера «мотор!», с зажигающимся глазом телевизионной камеры сама собой не приходит. Если дни, недели и месяцы ты не живешь предчувствием радости, значит, ты всего лишь имитируешь ее, значит, это тот самый стереотип…»
«Это вечное противоречие в искусстве – молодая актриса не владеет мастерством, чтобы сыграть, скажем, Джульетту, а когда приходит мастерство, уходят годы…»
«Примерно за месяц до передачи я получала фамилии людей, будущих героев передачи, и небольшие комментарии к этому списку. Выучить фамилии, имена, отчества невозможно. Надо запомнить людей не по именам, а по их делам. Не имя запомнить, а человека. Запомнишь человека, значит, будет он с именем, отчеством и фамилией».
«На одной из встреч с телезрителями, говоря о технологии подготовки передачи «От всей души», я нашла такое сравнение: авторы сценария поднимают целину, сеют хлеб, следят за всходами, взвешивают зерно на ладонях, получают урожай; режиссер и операторы замешивают тесто, делают формы, а я ставлю их в печь и пеку каравай, желательно, конечно, высокий и румяный. Это от всех нас зависит».
«Неумолимое время, как художник портреты, одних переписывает маслом, словно норовя под грунтовкой спрятать само воспоминание о молодости человека, а других щадит – тонкой акварельной кисточкой деликатно и нежно лишь подрисовывает мелкие морщинки на лбу, под глазами, в уголках рта».
Про что: знаменитая телеведущая рассказывает о своей жизни, о работе на телевидении. Делится, так сказать, своими тревогами и размышлениями (книжка вышла во время перестройки).
Углядела книжку в библиотеке и взяла почитать - интересно же узнать что-нибудь про телевидение и как там все устроено.
Книжка совсем небольшая... По формату скорее походит на записки - как выражались в старинные времена. То есть, тут нет четкого, последовательного повествования - автор просто в небольших главках рассказывает о тех или иных случаях из жизни, из творческой биографии... Ну, хронологического принципа придерживается, но не так чтобы строго. Так, что вспомнилось.Мне, конечно, как и любому советскому ребенку времен позднего СССР, Валентина Леонтьева известна, главным образом, как ведущая передачи "В гостях у сказки".
Да, были золотые времена... Как сейчас помню - строго в определенный день, каждую неделю был очередной выпуск с очередным прекрасным фильмом... А перед этим баба Валя спокойно и приветливо вела беседу... Ага, там еще со всей страны присылали рисунки и разные поделки на тему уже просмотренных фильмов, самые яркие тоже показывали по телевизору. И вот как я не люблю всевозможные прологи и введения... но видимо, ведущая точно владела какой-то магией - меня это все даже не раздражало! Хотя, конечно, я знала, что она еще ведет передачу "От всей души", и эту передачу тоже регулярно показывали... Но я по малолетству к ней не проявляла интереса. Мне стыдно.
читать дальшеИ как тут видно из книжки, сама Леонтьева считала главным делом своей жизни именно эту передачу, о ней она много пишет - как работали над каждой передачей, подбирали материалы, находили людей. Гигантская работа, на самом деле, каждый раз проделывалась. И - как я поняла из изложенного - сама эта передача даже в масштабах мирового телевидения была чем-то небывалым и новаторским. То есть, везде подобные передачи делались по определенному сценарию, чтобы все было расписано от и до, все участники чтобы были подготовлены, натасканы... чтобы не было никаких сбоев... А в нашей передаче всегда оставляли место для импровизации... для выражения истинных эмоций... И это, я думаю, на самом деле было круто. (да, я не смотрела, но помню, что родители и бабушка не пропускали ни одного выпуска). Опять же, судя по тому, что я здесь смутно улавливаю... такой принцип работы, видимо, вызывал и определенные претензии морального порядка. Потому что автор неоднократно поднимала эту тему и каждый раз ее рассуждения приводили к тому, что все-таки истинные эмоции - это важно... Ну, это, скажем, для примера, когда там ведущая рассказывает о людях, которые вместе пережили кошмарные события во время войны - вместе попали в концлагерь, допустим а потом их освободили и они больше никогда не виделись - а тут их пригласили на передачу, и они внезапно увидели друг друга на сцене... Автор рассказывает, что они всегда старались, чтобы участники передачи не знали заранее, с чем им предстоит столкнуться - все ради того самого эффекта проявления первых непроизвольных реакций и эмоций... Хотя, конечно, как она сама пишет, иногда случались и накладки - как в одном случае, когда приглашенный гость оказался, так сказать, настолько флегматичным и ершистым, что отказался проявлять вообще что-либо. Ну и о своей жизни автор кратко рассказывает - я узнала, что она оказывается, из Ленинграда, пережила блокаду... мечтала быть актрисой и закончила театральный... Но с актерской карьерой как-то не сложилось - и тогда ее пригласили поработать на совершенно новом проекте - тогда только-только зарождалось телевидение. Так что автор стояла, смело можно сказать, у самых истоков. Причем сначала она достаточно долго работала просто в группе технической поддержки - помощница того, этого... И только потом как-то пришло к тому, что ей довелось себя попробовать в роли диктора-ведущего. И тут уже дело пошло... Эти рассказы тоже были очень интересными. Я так поняла, что первоначально телевидение работало по совсем другим принципам - то есть, все передачи шли строго в прямом эфире, и от дикторов действительно зависело очень многое... То есть, они не просто объявляли очередную передачу, а были как бы хозяйками за весь этот телевизионный день - все работали по сменам. И все шло на импровизации, на живой реакции - как она тут пишет, телезрители - которых тогда было еще очень немного - действительно воспринимали телеведущих, как своих хороших знакомых... Вот даже жалко, что сейчас это все ушло в прошлое... Хотя, конечно, понятно, что при нынешнем уровне развития и масштабах охвата аудитории, только и остается, что монтировать в эфир уже готовые записанные блоки.... Но все равно, такое чувство, что что-то хорошее ушло, потерялось... А желательно было бы его сохранить... Как видно, автора это тоже заботило, и об этом она тут размышляет.
«Вспомнила свой первый микрофон… Я в Москве. Позади Тамбовский драматический театр, роли молодых героинь, впереди – одни надежды, которые по молодости трудно отличить от иллюзий. Денег нет. Работы тоже. Знакомый режиссер пригласил принять участие в представлении на новогодней елке в Центральном Доме Советской Армии. С радостью согласилась, но простуда, как всегда, не вовремя. Когда пришла на репетицию, оказалось, что все роли уже распределены. «Будешь диктором», - сказал режиссер. Я была готова на все. И вот я в крошечной будке, с маленьким пультом и большим, по нынешним понятиям, микрофоном. Мне показали, как его включать, объяснили, что при этом зажигается красная кнопка, и дали дежурный текст. Содержал он самую элементарную информацию. Перед началом представления я обращалась к родителям. Поздравив их с Новым годом, объясняла, где находятся раздевалки, называла время окончания спектакля и предлагала подождать своих детей в нижнем фойе. И так десять дней подряд по три раза в день. И теперь помню мой первый дикторский текст наизусть…»
«По сценарию вызываю на сцену членов экипажа бронекатера 71. Никто из них не знает, что в Калининград пригласили всех боевых соратников… Возможно, кто-то и догадывался, но были приняты все меры предосторожности, чтобы они не встретились. Скажете – бесчеловечно, но делали это с одной целью: чтобы чувства людей не тиражированные, а первородные вырвались прямо в эфир».
«В песне «Старинные часы» есть такие слова: «Жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь». Формально возразить нечего – попробуй останови его! Но осмыслить можно только остановившееся мгновение, а если этого не случится, человек будет бессилен перед вечностью».
«Благодарю телевизионную судьбу уже за одно то, что мы, дикторы, одними из первых на земле увидели Гагарина сразу после полета».
«Вместе с Юрием Фокиным мы вели с Красной площади репортаж о митинге, посвященном первому космическому полету. Такой многолюдной Красную площадь я помню в День Победы – 9 мая 1945 года».
«Видеозаписи не было. По четвергам телевидение не работало, у эфира был выходной день. Пятидесятые годы можно было бы назвать детством телевидения».
«Детство – это целый мир, в который не так-то легко проникнуть. Однако все же можно попытаться, если тобой не будет владеть чувство превосходства».
«Мне хотелось подражать ей во всем, даже голос свой я старалась сделать под Высоцкую. И длилось это годы, пока мысль Ольги Сергеевны, что сила – в сдержанности, не стала моей собственной, пока я не обрела самостоятельности».
«Общение – необъятен смысл этого слова. А разве имел бы народ свою историю, если бы у него не было потребности общаться со своим прошлым? И чем смелее, дерзостнее, масштабнее общение с будущим, тем стремительнее оно становится настоящим. Пожалуй, в самой природе искусства заложена потребность общения творца с тем, для кого он творит, равно как в самой природе человека заложена потребность общения с искусством. И не является ли восприятие произведения искусства общением с его автором? Да и вообще был бы человек человеком вне этого животворного дара – дара человеческого общения? Рискну сказать: счастлив тот человек, кого природа наградила талантом общения».
«Высшее мастерство заключается в том, что не видно работы».
«Враг номер один – мещанство, у которого раньше были вполне благопристойные знаки различия в виде, скажем, фикусов и канареек. Теперь таковых оно не имеет, и, пожалуй, главная его черта – мимикрия. Мещанин гримируется под интеллигента, эрудита, под хороший вкус, и не только в быту, но и в искусстве, но выдает его борьба за престижность. Не просто посмотреть новый фильм с Аленом Делоном, а посмотреть его в Доме кино, не просто пригласить друзей, а пригласить в гости человека, близкого к дипломатическому миру. Причем они, эти люди, ни в коем случае не считают себя мещанами. Времена, когда подбирали книги по цвету корешков, уже прошли. Современный мещанин и суждение свое о них имеет, чаще,правда, заимствованное, но из источников, заслуживающих доверия…»
«Ты, диктор, должен представить точку зрения зрителей, их взгляды. Ты представляешь интересы зрителей по ту сторону экрана. Диктор – это тот человек, который объединяет зрителей с телевидением в единое целое».
«Есть такие счастливые моменты в нашей практике, когда диктор с экрана обращается ко всем телезрителям сразу. Это бывает в праздник, когда Красная площадь во время репортажа объединяет всех телезрителей. Вместе с Ю.Фокиным и Е.Рябчиковым мы вели одну из первых прямых телевизионных трансляций ноябрьского парада и демонстрации с Красной площади. Пульт тогда был установлен на самом верху Спасской башни. В проемах не было стекол, стены каменные. Холодно так, что мерзли губы, оттирали их варежками. Но праздничное настроение нельзя заморозить».
«Любой человек, с которым я встречаюсь на передаче, вольно или невольно всегда помогает мне сориентироваться в ситуации, почувствовать его настроение, понять, может ли он в эти минуты быть моим собеседником, или степень волнения его слишком велика и не надо настаивать на разговоре с ним, а лучше самой представить его зрителям. Если человек смущается, я должна уловить природу его смущения – то ли это от скромности, то ли я в чем-то ошиблась, исказила какой-то факт, а может быть, затронула ту струну в его душе, которую не стоит натягивать до предела, а лучше вовремя ослабить или вовсе отпустить. Даже в том случае, когда не удается установить контакт, все-таки существует одна из форм общения. Если кто-то из героев нашей передачи решительно не идет на контакт, то это, как правило, не глухота человеческая, а какие-то скрытые причины или обида на нас. Ведь и так бывает».
«Если в тот момент, когда ты впервые на сцене встречаешься с человеком, не почувствуешь, что он собой представляет, эпизод провален, а с ним и вся передача».
«Со сцены я не могу заглянуть в глаза зрителей, я не вижу, а только слышу, как реагирует зал, слышу смех, шум, аплодисменты, тишину… А тишина бывает разной – тишина сопричастности, тишина волнения, но есть и вежливая холодная тишина равнодушия. Со сцены легко обмануться. А вот крупные планы зрителей в зале, которые видишь на экране, не обманут. Хорошо, когда находишь подтверждение обратной связи с залом».
«И я и теперь испытываю трепет перед пустым зрительным залом. Если даже в зале нет зрителей, в нем все равно их слезы, слезы горя и слезы радости, их волнение, их аплодисменты. Не может оставаться пустым зал, который только что до краев был наполнен эмоциями. Они еще носятся в воздухе. Наверное, в этом тоже скрытое могущество театра».
«До сих пор не понимаю, почему у нас такой дефицит улыбок в клиниках и больницах. Ведь улыбка – это терапия и для того, кому улыбаются, и для самого улыбающегося».
«Есть такое отвратительное, бытующее на телевидении определение: передача прошла «чистенько». А если вдуматься, это синоним серости, посредственности: причесанная, вылизанная передача, в которой нет следов человеческого волнения – шероховатостей. Это означает, что из нее выхолощены эмоции, она скользит по поверхности и событий, и человеческих душ».
«На все, что я в своей сознательной жизни делала до телевидения, сегодня смотрю как на копилку для своей профессии диктора и ведущей».
«Говорят: голь на выдумки хитра. Из одного платья я сочиняла самые разные варианты, вплоть до того, что надевала его задом наперед (получался другой вырез), и просила оператора «взять» только поясной план. А поскольку телевидение было еще черно-белым, зрители не знали, какого цвета на мне было платье».
«…Хорошо хоть, в эфир не прошел смех тех, кто работал в студии, научились смеяться молча. Вы, вероятно, знаете, как бывает в театре во время спектакля: смешинка на сцене кому-нибудь из актеров попадет, и начинается цепная реакция. Остановиться невозможно. Так было и здесь. На глазах у всех были слезы от смеха. Наверное, только я одна не смеялась…»
«Владельцев телевизоров тогда было не так много, тираж наших передач был маленький, и относились мы к телезрителям не то что с меньшим уважением, а как-то проще, по-домашнему».
«Вести новогодний концерт тогда означало не встречать Новый год. А по сему бросали жребий, и часто короткая спичка почему-то выпадала мне. Концертные номера снимались заранее на кинопленку, а в студии в новогоднюю ночь находилось два человека – диктор и оператор. Было тихо и светло. По знаку оператора, который получал сигнал из аппаратной, я входила в кадр для объявления очередного номера. Может, покажется, что это пустяк. Но ведь надо было почувствовать в душе своей праздник! Ни в коем случае нельзя дать зрителям почувствовать, что ты одна в студии…»
«Помню, на «Огоньке», не на репетиции, а в эфире случился со мной казус. Пол в студии был выложен квадратами из стекла. Туфли в то время носили на очень тоненьких шпильках. И вот в самый неподходящий момент (впрочем, подходящего быть не могло) я вдруг чувствую, как металлическая набойка каблука намертво врезается в узкую щель между стеклянными квадратами… Мгновенно понимаю, что прикована, что туфлю мне уже не вытащить. Медлить нельзя. Хорошо, платье было длинное, и вот я в одной туфле, стараясь не хромать, веду дальше «Огонек», перехожу из одной мизансцены в другую. А застрявшая туфля так и «вела себя вызывающе» до конца передачи. Задала я работу операторам – им все время приходилось следить, чтобы туфля не попала в кадр».
«Телевидение начинало свои передачи в 19.00. В утренние и дневные часы шли репетиции. А часа за два до эфира наступало затишье. Только техники настраивали камеры, занимались профилактикой в аппаратных. Весь остальной многоликий телевизионный суетный мир как бы растворялся».
«Помню, приехали в Моршанск, в заводской клуб. Гримируемся. Вдруг в клубе выключился свет, продолжаем готовиться в темноте. Хорошо, что отлично знаешь свое лицо. Но вот уже время подошло, а света все нет. Зрители шумят: «Начинайте! Будем слушать, как по радио». Играли «Тайну двух океанов», наталкиваясь в темноте друг на друга, на мебель. Спасибо, никто лоб не расшиб. А в зале была тишина».
«Все долгие годы, начиная с передачи на Тимановке, я учусь р а д о в а т ь с я. Поверьте, это не так просто. Радость с командой режиссера «мотор!», с зажигающимся глазом телевизионной камеры сама собой не приходит. Если дни, недели и месяцы ты не живешь предчувствием радости, значит, ты всего лишь имитируешь ее, значит, это тот самый стереотип…»
«Это вечное противоречие в искусстве – молодая актриса не владеет мастерством, чтобы сыграть, скажем, Джульетту, а когда приходит мастерство, уходят годы…»
«Примерно за месяц до передачи я получала фамилии людей, будущих героев передачи, и небольшие комментарии к этому списку. Выучить фамилии, имена, отчества невозможно. Надо запомнить людей не по именам, а по их делам. Не имя запомнить, а человека. Запомнишь человека, значит, будет он с именем, отчеством и фамилией».
«На одной из встреч с телезрителями, говоря о технологии подготовки передачи «От всей души», я нашла такое сравнение: авторы сценария поднимают целину, сеют хлеб, следят за всходами, взвешивают зерно на ладонях, получают урожай; режиссер и операторы замешивают тесто, делают формы, а я ставлю их в печь и пеку каравай, желательно, конечно, высокий и румяный. Это от всех нас зависит».
«Неумолимое время, как художник портреты, одних переписывает маслом, словно норовя под грунтовкой спрятать само воспоминание о молодости человека, а других щадит – тонкой акварельной кисточкой деликатно и нежно лишь подрисовывает мелкие морщинки на лбу, под глазами, в уголках рта».
@темы: Книги
И ведь на сайте даже никаких предупреждений не было! 
(вечное провисание в протокольном идеологическом воспитании - как только что-то становится обязательным, так сразу вызывает отторжение... 
) Про данную книжку я узнала - как обычно - из "Литературной газеты", где про нее в числе прочего упоминали в статейке про этот самый Дом искусств. Вот это мне показалось интересным. Разыскала в библиотеке.
(по крайней мере, короткое!) У автора красивый слог... богатый язык (несколько вычурный! 
я тоже знаю далеко не всех, но не парюсь по этому поводу - кого знаю, так и ладно... ) С другой стороны, тут нет какой-то строгой системы, в смысле, не то чтобы повествование ведется линейно, последовательно, от одного лица... или уж, по крайней мере, ясно, по какому принципу происходит перемещение фокуса от одного рассказчика к другому... Ничего подобного здесь нет. Вот только что рассказывалось о жизни в доме, как легко можно догадаться, через фокус самой писательницы (хотя себя она тоже зашифровала и пишет в третьем лице) - ага, вроде все ясно и понятно. Но потом вдруг фокус перемещается и рассказывается уже о каких-то персонажах, происшествиях с ними, диалогах, которые они ведут строго между собой - диалоги э... программного характера... тут же творческие люди собрались ни много ни мало, а реформировать литературу (и вообще искусство) по совершенно новым принципам... Это все интересно, но как бы присутствие автора в этот момент неочевидно... И что тогда - это фантазия? художественный текст? изложение с чьих-то слов? Неясно, непонятно... А потом и вовсе действие перемещается, и все происходит уже и не в доме искусств, а еще где-то. На каком-то религиозном собрании, например. Или во Франции и Италии. 
Но Кандински почему-то решил это трактовать большей частью в духе Парфюмера… 
Запрос – «Завязать узелок на счастье». 
).