Просто в телеграме -






"Атланты".
художник Ксения Чжу (Галкина) и Лей Чжу

---

Читательский дневник

М.Рольникайте. Я должна рассказать.
«Прошлой ночью в нашу квартиру постучали. Это были двое геттовских полицейских. Извинившись за беспокойство, они велели нашему соседу Кауфману прийти с семьей к Генсасу. Кауфман с женой ушли, а ребенка оставили с бабушкой. Но вскоре полицейские вернулись и передали просьбу родителей принести и ребенка. Старушка его тепло укутала и понесла. Мы забеспокоились: раз ночью прислали за ребенком, значит, над гетто нависла опасность, а своих людей Генсас хочет спасти. Кауфман был знакомым Генсаса, бригадиром рабочих в «Хересбауштеле», членом учрежденного Генсасом «совета бригадиров». Бабушка вернулась, но ничего не смогла рассказать. Ребенка отдала матери. Сидят они в помещении уголовной полиции, там еще несколько бригадиров с семьями. Зачем их вызвали, никто не знает. Мы еле дождались утра. На улицах совершенно спокойно, люди собираются на работу, а бригады, чьи бригадиры вызваны к Генсасу, пойдут без них. Вечером, вернувшись с работы, узнали все…
Оказывается, под утро Товбин передал просьбу Генсаса бригадирам с семьями перейти в геттовскую тюрьму. Люди заволновались. Но комендант тюрьмы Бейгель тоже уверял, что им ничего не грозит. Вскоре они услышали, что со стороны города подъезжает машина. На лестнице послышался топот сапог, геттовские полицейские кого-то гнали из соседней камеры. Когда машина отъехала, к ним зашел улыбающийся Бейгель и сообщил, что опасность миновала. Оказывается, Китель потребовал расстрелять всех бригадиров, из чьих бригад хоть один человек ушел к партизанам. Но поскольку эти бригадиры были приближенными Генсаса, он вместо них отдал других людей. А бригадиры скоро пойдут домой.
Но вдруг снова послышался шум подъезжающей машины. Солдаты стучат в калитку. Перепуганный Бейгель открыл. Мимо него пронесся разъяренный Китель, накричал на Генсаса, выругал, пригрозил, что не потерпит такого обмана, и потребовал настоящих бригадиров. В камере слышно каждое слово… Генсас велит открыть дверь…
Их уже нет. Об этом сообщил сам Китель. Под вечер он пришел в гетто, велел созвать всех на собрание и объявил, что несколько часов назад в Понарах расстреляны 32 человека – 11 бригадиров и их семьи. Им пришлось умереть за то, что плохо следили за членами своих бригад. Пусть все знают, что с сегодняшнего дня за каждого ушедшего в лес к партизанам будет расстреляна вся его семья, бригадир и другие Juden этой бригады. Пусть Juden никого не обвиняют, если бы они сами таким путем не навлекли на себя смерть, могли бы работать, а значит, жить».

М.Далин. Берег Стикса.
«Вот тебе работа.
Вот тебе стоны ночного ветра в антеннах на крышах высотных домов и истерический лай бездомной собаки. Вот тебе стук шагов, шуршание шин, звяканье банки из-под пива, с которой забавляется ветер. Вот тебе скрежет трамваев по замерзшим рельсам, грохот грузовиков, визг тормозов, вопли противоугонной сигнализации, вопли пьяных подростков, вот тебе нервная ночная тишина Питера – сделай себе из этого музыку.
Вот тебе глухой мрак подворотни, вот – лиловое молоко фонарей, вот блеск асфальта, вот низкие рыхлые небеса – и неоновые лучи шарят по ним бесстыдными зелеными пальцами. Вот тебе черные ветки, серые стены, расписанные скабрезностями, освещенные неживым электрическим светом, вот тебе колючки звезд, нарезка желтых окон, блестки луж. Вот орнамент вывесок, вот пестрые клочья рекламных щитов, вот осколки стекла и дым из мусорного бачка, вот – ночной ветер и запах распада. Сшей себе из этого концертный костюм.
Вот тебе опустевшая мостовая, вот красивый контраст между светом и тьмой, вот – залитый пивом и кровью песок в глухом дворе, под косым фонарем, вот – бетонная клетка, вот – покрытая битумом крыша, вот мощенная брусчаткой площадь перед дорогим супермаркетом. Вот – заасфальтированная площадка напротив дежурной больницы, освещенная окнами морга – вот тебе сцена, выбирай.
Пляши, куколка, пляши! И позволь поцеловать себя под занавес, при свете холодных прожекторов, в последний миг, под восторженными взглядами. И ни о чем не жалей. Ни о чем…»

---

Братья Стругацкие "За миллиард лет до конца света. Отягощенные злом". Советская литература. Фантастика. Ну или магический реализм-хоррор-антиутопия и т.д., как посмотреть.
Мне уже давно хотелось перечитать роман "Отягощенные злом". Потому что я четко помню, что я его читала... по-моему, еще в старших классах школы... Потому что в журнале "Юность", а я его вроде после школы уже и не читала... Ну и вот - какое-то время назад где-то наткнулась на чье-то упоминание, и там писали, что этот роман... то ли похож на "Мастера и Маргариту", то ли написан по мотивам, то ли еще что. И вот это меня заинтересовало, отсюда и желание перечитать. Потому что я его практически не помню... а когда читала, то никаких мыслей по поводу МиМ у меня по любому возникнуть не должно было, поскольку я тогда МиМ не читала и не имела даже никаких представлений. Стала искать книжку в библиотеке - и этот роман оказался просто каким-то заколдованным! То есть, что угодно из Стругацких есть, а этого романа нет. Насилу отыскала его в этом сборнике. Ну и, раз тут есть еще и другие произведения, заодно решила перечитать еще и "За миллиард лет до конца света". Тут та же история - я вроде осознаю, что я его читала... но не помню вообще ничего... Так что тут прямо получается по Байяру - можно ли считать, что ты читал такую-то книгу, если ты ее напрочь забыл? (тут в сборнике еще есть роман "Град обреченный", но его я точно не собиралась и не собираюсь перечитывать, так как четко помню, что когда его читала, то это была сплошная тоскливая безнадега - и это не то ощущение, которое мне бы хотелось освежить в памяти )
Итак, "За миллиард лет до конца света". Шедеврально, конечно... небольшая повесть, а мозг выносит только так. По сюжету, здесь показано сообщество более-менее молодых ученых, то есть, как я понимаю, любимых персонажей Стругацких - МНС... Они живут своей обычной жизнью, и вдруг начинают замечать, что вокруг них происходят какие-то странные события - в чем-то странные и дикие, в чем-то невероятные, и чем дальше, тем больше пугающие и опасные. Несколько человек таким образом собираются и обсуждают это все друг с другом, пытаясь понять, что происходит и что надо делать. Смело скажу, не боясь спойлеров, так как думаю, что большинство читателей не как я, и произведения Стругацких знает прямо наизусть - в итоге всех обсуждений они приходят к выводу, что против них действует некая сила космического характера - то ли это автоматическая реакция мироздания, потому что развитие науки дошло до такого состояния, что угрожает его существованию, и оно таким образом старается это предотвратить... то ли это некая более развитая внеземная цивилизация, которая пристально следит за землянами и не желает, чтобы они превысили определенный уровень развития... пробили, так сказать, установленный потолок... потому что тоже видят в этом для себя угрозу и все такое. Вот в этом и заключается все произведение - персонажи дискутируют, пытаются понять, что происходит и как надо действовать. То есть, можно пойти на поводу, поддаться давлению, бросить исследования, которыми они занимаются в данный момент - и даже от этого им лично будет очень хорошо, они получат какие-то материальные блага и т.д. Или не поддаваться и упорно продолжать исследования, но тогда они этим поставят под угрозу не только себя, но и своих близких... И тут тоже возникает морально-нравственная дилемма - стоит ли идти на подвиг, если это гарантированно повредит другим людям, которые на это совсем не подписывались... Но с другой стороны, если они сейчас сдадутся, то предадут этим саму человеческую цивилизацию, которая окажется обречена...
В итоге завершается тем, что персонажи все-таки решают отказаться от своих исследований, но как бы сохранить полученные результаты - для возможного будущего - они это все передают одному из своей компании, Вечеровскому, который одинокий, холостой, и типа на него нечем оказывать давление, так что он может это все взять на себя. Но оставить шанс для будущего. Типа - пусть и через миллиард лет, но все-таки.
Это один - поверхностный - слой... потому что об этом прямо говорится в тексте. Но, если прикинуть, поразмыслить... внимательно присмотреться... то тут этих слоев вообще до кучи. Собственно говоря, здесь нет ничего четко установленного и подтвержденного. Даже происходящие с учеными странные случаи - можно интерпретировать таким образом, как они в итоге решили, а можно - как вполне обычные и случайные события, ни с чем не связанные. Или тот же персонаж Вечеровский - вообще-то он выглядит в этой компании очень странно и, я бы сказала, вполне иномирно. Получается, что именно под его управлением другие ученые приходят к таким выводам - но в итоге все их материалы именно у него и оказываются, они их ему все сами отдали! А может, это и было целью всего действа? И эта его мысль, которую он несколько раз повторяет и подчеркивает - важно не то, какая именно сила воздействует, важно, как ты решишь себя вести под давлением! Нет, это звучит ярко, броско и производит впечатление... но если подумать, это же тоже вызывает вопросы? что значит - неважно, какая сила, а главное, как себя вести? Но разве ответ на вопрос "какая сила" и не предполагает те или иные действия? В смысле, одно дело, если это автоматическая реакция мироздания, так сказать, объективные законы природы, и их нарушать как раз очень нежелательно, так как последствия будут ужасными, как ясно всем разумным людям... тут тогда вроде бы и вопроса не стоит - поддаться давлению или продолжать стоять на своем - глупое геройство тут как бы неуместно? И другое дело, если это целенаправленные действия враждебной цивилизации... Ну и, вот так получается, что здесь нет четкого и определенного ответа, каждый момент предполагает как минимум два варианта и т.д.
"Отягощенные злом". Да, когда я начала читать, то четко вспомнила некоторые эпизоды - запечатлелось в памяти, да... Но в целом это тоже для меня оказался практически неизвестный роман. Итак, тут по сюжету речь идет о неких странных сущностях, которые посетили Землю с неясными целями, о которых они не распространяются... и они встречаются и заключают некие договора с различными людьми из землян... грубо говоря, предлагают исполнение желания в обмен на душу.
Ну, я не знаю... В целом, это интересно, конечно... Но на фоне предыдущей прочитанной повести вот просто никак не блещет. Элементарно - там был сложнейший морально-нравственный конфликт и одни сплошные вопросы, без ответов... Здесь - формально тоже морально-нравственный конфликт, но... ради бога, это буквально одни ответы. Вот прямо как будто написанные аршинными буквами на лозунгах, приколочены на каждом углу, чтобы все по любому увидели - и еще, для верности, при этом то же самое орут в ухо через громкоговорители. Ну, в самом деле, продажа души?.. какие тут могут быть вопросы вообще, в плане того надо это делать или не надо. Давно об этом все сказано и разжевано. Упомянутой похожести на МиМ я тут тоже как-то не увидела... Если уж на то пошло, то, как по мне, это скорее походит на Стивена Кинга "Нужные вещи". (Я даже засомневалась и пошла проверить, когда Кинг написал свой роман - ну, пишут, что все-таки позже Стругацких.) Только без имеющихся в романе Кинга целостности и четкости. Здесь же все какое-то рваное, расползающееся... Зачем-то вставлен целый кусок с древним миром, арабским или что - для чего? показать лишний раз эрудицию авторов? Зачем-то приплетен целый пласт с историей какого-то городка и неформального молодежного движения (в котором невооруженным, так сказать, глазом можно признать хиппи) - зачем это здесь?? Ну, я предполагаю, что для того, чтобы лишний раз попинать советскую власть и изобразить типа антиутопию. В перестроечном духе.
И исходя из этого я опять возвращаюсь к грустным мыслям. Ну, в смысле, все мы знаем, как писали Стругацкие при "проклятой советской власти"... и как они стали писать потом... Да. АНС не успел уж слишком сильно заляпаться... зато БНС проявил себя в полный рост... И вот, возвращаясь все к той же повести про миллиард лет - разве со временем она не проявилась каким-то жутким образом в судьбе самих авторов? Прямо вполне можно провести аналогию, что - возникновение советской цивилизации и ее развитие стало представлять угрозу для некой враждебной человечеству силе, может, даже надчеловеческой... и она стала давить, требуя отречься, отказаться. И да - Стругацкие отреклись. Получив за это свои бочки варенья и печенья. Как и многие другие, впрочем, мы их тоже знаем. Вот только писать так как раньше они уже после этого больше не могли. Посчитали ли они это за равноценный обмен?

«Между прочим, женщины, пьющие ледяное красное, как-то особенно хорошеют. Они становятся где-то похожи на ведьм. Где именно? Где-то. Прекрасное слово – где-то. Вы где-то свинья. Обожаю этот оборот».

«Все-таки он был ненормально огромен. В наше малогабаритное время не должно быть таких людей».

«Ему не нравились люди, которые возводят вежливость в искусство. Впрочем, роскошь общения, как и всякая роскошь, несомненно требовала определенных издержек».

«Это не лезло ни в какие ворота. То есть до такой степени не лезло, что не имело смысла ни говорить, ни кричать, ни молчать. Собственно, строго говоря, в этой ситуации следовало бы попросту проснуться».

«…Нет, пускай приезжает. Он в истерике, я в истерике, - глядишь, вдвоем что-нибудь придумаем».

«- Он – мастеровой, золотые руки. Блох мастерит с электронным управлением… Но беда не в этом. Беда в том, что он человек, который бережно и обстоятельно относится к своим желаниям».

«- Так как же ты фантастические события хочешь объяснить без фантастических гипотез?»

«Он был какой-то очень от мира сего: с аппетитом выпил и хотел еще, с детским удовольствием ел икру, чай предпочитал цейлонский, а читать больше всего любил детективы».

«- Вообще бессмысленно ставить вопрос так, как вы его ставите. «Союз Девяти или тау-китяне…» Да какая вам разница? О чем здесь спорить? Какой бы вы ответ ни дали, никакой практической программы действий вы из этого ответа не извлечете. Сгорел у вас дом, или разбило его ураганом, или унесло наводнением – вам надо думать не о том, что случилось с домом, а о том, где теперь жить, как теперь жить, что делать дальше…
- Ты хочешь сказать… - начал Малянов.
- Я хочу сказать, - проговорил Вечеровский жестко, - что ничего ИНТЕРЕСНОГО с вами не произошло. Нечем здесь интересоваться, нечего здесь исследовать, нечего здесь анализировать.. Все ваши поиски причин есть просто праздное любопытство. Не о том вам надо думать, каким именно прессом вас давят, а о том, как вести себя под давлением. А думать об этом гораздо сложнее, чем фантазировать насчет царя Ашоки, потому что отныне каждый из вас – ОДИН. Никто вам не поможет. Никто ничего не посоветует. Никто за вас ничего не решит. Ни академики, ни правительство, ни даже все прогрессивное человечество…»

«- Ты вот говоришь: «объединенное человечество». Понимаешь, для твоей программы, наверное, подошло бы какое-нибудь другое человечество, но только не наше – не земное, я имею в виду. Наше ведь ни во что такое не поверит. Оно ведь знаешь когда в сверхцивилизацию поверит? Когда эта сверхцивилизация снизойдет до нашего же уровня и примется с бреющего полета валить на нас бомбы. Вот тут мы поверим, вот тут мы объединимся, да и то, наверное, не сразу, а сначала, наверное, сгоряча друг другу пачек накидаем».

«- Чаек какой – просто прелесть! Давно такого не пил… Да-да-да… Конечно, все это трудно, неясно… А с другой стороны – небо, месяц, смотрите, какой… чаек, сигаретка… Что еще, на самом деле, человеку надо? По телевизору – многосерийный детектив, очень недурной… Не знаю, не знаю… Вот вы, Дмитрий Алексеевич, что-то там насчет звезд, насчет межзвездного газа… А какое вам, собственно, до этого дело? Если подумать, а? Подглядывание какое-то, а? Вот вам и по рукам – не подглядывай… Пей чаек, смотри телевизор… Небо ведь не для того, чтобы подглядывать. Небо ведь – оно чтобы любоваться».

«- Меня злит не то, как он сделал свой выбор. Но зачем все время оправдываться? И он не просто оправдывается, он еще пытается завербовать других. Ему стыдно быть слабым среди сильных, ему хочется, чтобы и другие стали слабыми. Он думает, что тогда ему станет легче. Может быть, он и прав, но меня такая позиция бесит…
- Ты хочешь сказать, что Глухов тоже… под давлением?
- Он б ы л под давлением. Теперь он просто раздавлен».

« - Я, например, считаю, что проявления сверхцивилизаций носят космический характер, мы просто не умеем отличить их от природных космических явлений».

«- Они обнаружили, что земляне на пороге Космоса, и, опасаясь соперничества, решили это прекратить. Так?
- Почему бы и нет?
- Да потому, что это – роман. Вернее, целая литература в ярких дешевых обложках. Это все попытки натянуть фрачную пару на осьминога. Причем даже не просто на осьминога, а на осьминога, которого на самом деле не существует…»

«Сказали мне, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я с полпути повернул обратно. С тех пор все тянутся передо мной кривые глухие окольные тропы…»

«- Мы имеем дело с законом природы. Воевать против законов природы – глупо. А капитулировать перед законом природы – стыдно. В конечном счете – тоже глупо. Законы природы надо изучать, и изучив, использовать. Вот единственно возможный подход».

«- Это не на один день и даже не на один год. Я думаю, даже не на одно столетие. Торопиться некуда. – Он усмехнулся. – Впереди еще миллиард лет. Но начинать можно и нужно уже сейчас.
…И он ничего не говорил больше, но мне казалось, что он говорит. Торопиться некуда, говорит он. До конца света еще миллиард лет, говорит он. Можно много, очень много успеть за миллиард лет, если не сдаваться и понимать, понимать и не сдаваться».

«Глуп он все-таки и отвратительно воспитан, и всегда был таким. Странно видеть таких людей в нашей полиции. Наш полицейский должен быть интеллигентен, он должен быть образцом для молодежи, героем, которому хочется подражать, чтобы ему можно было без опасения вверить не только оружие и власть, но и воспитательную деятельность. А Харон называет такую полицию «компанией очкариков» и заявляет, что такая моя полиция никакому правительству не нужна, потому что она начнет хватать и перевоспитывать самых полезных государству людей, начиная с премьер-министра и полицей-президента».

«Сколько можно рассуждать? И что от этих рассуждений меняется? Ясно же: сколько ты ни рассуждай о фашизме, фашизму от этого ни тепло, ни холодно, охнуть не успеешь, напялят на тебя железную каску, и – вперед, да здравствует вождь! Я понимаю, образованный человек должен иногда рассуждать на отвлеченные темы, но надо же пропорции соблюдать, господа».

«Он до сих пор уверен, будто небо твердое и спутники по нему бегают наподобие мотоциклистов в цирке».

«Только что кончил читать вечерние газеты, но по-прежнему ничего не понимаю. Несомненно, какие-то изменения произошли. Но какие именно? И вследствие каких событий?»

«Сумеречный разум моих необразованных сограждан, убаюканный монотонной жизнью, при малейших колебаниях рождает поистине фантастические призраки. Наш мир подобен погруженному в сон курятнику, где стоит лишь нечаянно коснуться перышка какой-нибудь пеструшки, дремлющей на шестке, как все приходит в неописуемое волнение, мечется, кудахчет и разбрасывает помет во все стороны».

«…Жить не может без патриотизма. Без ноги он жить может, а вот без патриотизма у него не получается».

«Парал возразил, что про атомную войну мы все знаем одинаково. «Ложись ногами к взрыву и ползи на ближайшее кладбище», - сказал он. «Шпаком ты был, шпаком и помрешь, - сказал одноногий Полифем. – Атомная война – это война нервов, понял? Они нас, а мы их, и кто первый навалит в штаны, тот и проиграл».

«Конечно, я плохо разбираюсь в путчах и революциях, но я знаю одно. Когда нас гнали, как баранов, замерзать в окопах, когда черные рубашки лапали наших жен на наших же постелях, где вы были тогда, господа экстремисты? Тоже навешивали на себя значки и орали: «Да здравствует вождь!» Если вам так нравятся перевороты, почему вы делаете их всегда не вовремя?»

«…Уверяет меня, что никаких марсиан нет, а есть просто новая аграрная политика».

«Я спокойно ехал и обдумывал возможные варианты своих действий в зависимости от различных обстоятельств. Однако, как всегда, очень скоро обнаружились непредвиденные».

«Не в громе космической катастрофы, не в пламени атомной войны и даже не в тисках перенаселения, а в сытой и спокойной тишине кончается, видите ли, история человечества».

«…Абстрактные проповеди, легко переходящие в автоматную стрельбу».

«Инвалиды творческого труда. Упорство, чтобы творить, есть. Таланта, чтобы творить, нет, и на этом они сломались».

«Резонаторы – некий странный взбрык развития цивилизации. Действительно, поскольку цивилизация порождает такое явление, как поэзия, должны, видимо, возникать индивидуумы, приспособленные ТОЛЬКО к тому, чтобы потреблять эту поэзию. Они не способны производить ни материальные, ни духовные блага, они способны только потреблять духовное и резонировать. И вот это их резонирование оказывается чрезвычайно важным для творца, важнейшим элементом обратной связи для того, кто порождает духовное. Странно, что дегустаторы чая, вина, кофе, сыра – уважаемые профессионалы, а дегустатор, скажем, живописи – не критик, не искусствовед, не болтун по поводу, а именно природный, интуитивный дегустатор – считается у нас тунеядцем».

«- Какая тоска! Смотришь – и кажется, что все здесь переменилось, а ведь на самом деле – все осталось, как и прежде…
- Зато как Вы изменились! Положительно, вас невозможно узнать! Да вас и не узнает никто…
Тот, что стоял у окна, хмыкнул. Дрогнула косичка. Колыхнулись крылья черной хламиды.
- Я говорю не об этом, - сказал он. – Вы не понимаете. Вы и не можете понять. Все это время вы торчали здесь, и вам здесь все примелькалось… Я же смотрю свежим глазом. И я вижу: какие-то фундаментальные сущности остались неколебимы. Например, им по-прежнему неизвестно, для чего они существуют на свете».

«- Человек разумный – это не всегда разумный человек… хомо сапиенс – это возможность думать, но не всегда способность думать…»

«Может быть, и вправду сумма физического и интеллектуального в человеке есть величина постоянная, и ежели где чего прибавится, то тут же соответственно другого и убавится».

«…Определил бы его как человека широко, но мелко образованного. Обо всем он знает понемногу, но самое замечательное в нем – его понятливость».

«И хотя не предпослал он своему докладу никакого названия, после первых же двух-трех периодов стало ясно, что речь идет о «Необходимых организационных и кадровых мероприятиях для подготовки к проведению кампании по Страшному Суду».

«Не мир принес я вам, но меч». Не говорилось этого. «Не мир принес я вам, но меч…ту о мире», - это больше похоже на истину, так сказано быть могло. Да, конечно, по-арамейски подобная игра слогов невозможна. Но ведь по-арамейски и сказано было не так. «Не сытое чрево обещаю я вам, но вечный голод духа». Причем так это звучит взаписи человека явно интеллигентного. А на самом деле вряд ли Учитель рискнул бы обращаться с такими словами к толпам голодных, рваных и униженных людей. Это было бы просто бестактно».

«…И уже явственно проступил на его поганой морде приличествующий джентльменский набор: солидность, печать значительного прошлого, отсвет глубоко продуманной идеи».

«…Ведь вся эта погань испытывает наслаждение, не только издеваясь над теми, кто попал ей в лапы, она же наслаждается и собственным своим унижением в лапах того, кого считает выше себя».

«Когда доброму гражданину цивилизованной страны больше некуда обратиться, он обращается в милицию».

«Я знаю, что такое предчувствие. Это когда на меня воздействует необычное сочетание обычных вещей плюс еще какая-нибудь маленькая странность. Например, атлетический хомбре, напуганный, как пятилетний малыш».

«… Я вижу его не впервые и каждый раз удивляюсь, до чего же человек может быть непохож на начальника гормилиции».

«-… Вот если бы поступил приказ, тогда никаких проблем бы не было и быть не могло, и уж не очень важно, шумно ты выполняешь этот приказ или бесшумно».

«…А если у человека нет способностей к абстрактному мышлению? Все-таки мы живем в очень жестоком мире».

«Атмосфера охоты на чудовищ уже начала порождать чудовищ».

«Верую, ибо абсурдно». Человековедение – это не наука, это такая разновидность веры. Здесь ничего нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Человековерие. Ты либо просто веришь, либо не веришь. Что тебе ближе. Или теплее…»

«Я прошу вас только об одном: замолчите и задумайтесь. Ибо настало время, когда ничего другого сделать нельзя».

«Что это такое, собственно, - перелом истории? Когда на перекрестках стоят броневики и чадят костры, на которых догорают старые истины, - это уже не перелом истории, это уже началась новая история. А перелом – это производная по времени. Говорят, сердечники реагируют не на плохую погоду, а на изменение хорошей. Вокруг еще солнышко сияет, тепло, благорастворение воздухов, но давление начало меняться, и сердечник хватается за сердце. Может быть, и с историей так же?»

«Все-таки это довольно нелепая ситуация – ты говоришь: «Так делать нельзя» - а когда тебя спрашивают: «А как нужно?» - ты отвечаешь: «Не знаю».

«Только в этот момент я понял, что ничего забавного у нас тут не происходит, что все держится на волоске, и стоит этому волоску лопнуть, как волна зверства захлестнет и нас, и ребят из патруля, и милицию, - не только в том смысле, что зверье растерзает нас, но и в том смысле, что мы все сами сделаемся зверями».

«Да в силах ли я понять, каково это: быть о г р а н и ч е н н о всемогущим? Когда умеешь все, но никак, никак, никак не можешь создать аверс без реверса, и правое без левого… Когда все, что ты имеешь, и можешь, и создаешь доброго, - отягощено злом?.. Вселенная слишком велика даже для него, а время все проходит, оно только проходит – и для него, и сквозь него, и мимо него…»

«В истории было много случаев, когда ученики предавали своего учителя. Но что-то я не припомню случая, чтобы учитель предал своих учеников».

«Мир Мечты, назидательно сказал я юнице и юнцу, взиравшим на происходящее с трепетом и жадным любопытством, Мир Мечты – это дьявольски опасная и непростая штука. Конечно же, мечтать надо. Надо мечтать. Но далеко не всем и отнюдь не каждому. Есть люди, которым мечтать прямо-таки противопоказано. В особенности – о мирах».

@темы: Книги

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

National Geographic.
«Белоголовые орланы – самые дикие любовники из всех диких созданий. Маневр – как его называют исследователи, колесо или мертвая спираль – венчает самый зрелищный ритуал ухаживания. Пара орланов взмывает на большую высоту, там они сцепляются когтями, а потом, кружась и кувыркаясь, несутся к земле. Обычно они успевают расцепиться. Правда, не всегда. Орнитологам памятен случай, когда в 2014 году в Портленде, штат Орегон, двух сцепившихся взрослых орланов нашли запутавшимися в кроне дерева. По словам орнитологов, суть ухаживаний в том, чтобы «проверить партнера» и вызвать взаимное желание к спариванию. Впрочем, существует риск, что такой трюк может закончиться фатально. Ситуация непростая – орлану нужно и себя показать, и в живых остаться».
***
«Момидзигари – так называется древняя японская традиция любования алеющими листьями кленов».
***
«Следы, оставленные нами на планете, с воздуха можно легко заметить – и невозможно проигнорировать».
***
«На форму волос влияют их строение, расположение волосяных луковиц. Так, если волосяные луковицы расположены симметрично, волосы прямые, если нет – кудрявые».
***
«Встреча с большой белой акулой в океане как-то не похожа на то, что рисует воображение: рыбина вовсе не выглядит кровожадным чудищем, о котором в тысячах телепередач рассказывают с леденящими интонациями в голосе. Она весьма упитанная – похожа на толстую сардельку, - с пастью, будто приоткрытой в самодовольной ухмылке, с трясущимися брылами. Словом, если смотреть сбоку, один из опаснейших хищников планеты напоминает разиню-клоуна. И только когда «клоун» поворачивается к вам, так сказать, лицом, вы понимаете, почему этот хищник вызывает такой страх. Морда акулы уже не кажется обрюзгшей – она сужается в зловещий таран с черными немигающими глазами. Ухмылка исчезает, и вы видите лишь ряды пятисантиметровых зубов, торчащих из челюстей (при укусе они создают давление силой в 1800кг на кв.см). Акула медленно приближается к вам. Поворачивает голову сначала в одну сторону, потом в другую, оценивая, достойна ли добыча того, чтобы тратить на нее время. Затем, если вам повезет, она развернется, снова превратившись в клоуна, и лениво скроется в подводной мгле».
***
«Использование отпечатков пальцев в качестве улик тоже начинает вызывать вопросы. С помощью компьютерных методов в единой базе данных можно запросто отыскать отпечатки, взятые традиционным способом (с помощью чернил) или отсканированные в электронном виде. Однако сопоставление нечетких отпечатков, оставленных подозреваемыми на месте преступления, отдается на откуп экспертам. Зачастую эти образцы оказываются настолько смазанными, что в процесса анализа даже опытные мастера вынуждены делать предположения. Было проведено исследование, в ходе которого экспертам предлагали проанализировать одни и те же отпечатки, предварительно сообщая или что подозреваемый полностью признал свою вину, или что следствие пока не пришло к определенному заключению. В ряде случаев этой информации было достаточно, чтобы сбить экспертов с толку».

---

Валентина Леонтьева "Объяснение в любви". Мемуары, телевидение.
Про что: знаменитая телеведущая рассказывает о своей жизни, о работе на телевидении. Делится, так сказать, своими тревогами и размышлениями (книжка вышла во время перестройки).
Углядела книжку в библиотеке и взяла почитать - интересно же узнать что-нибудь про телевидение и как там все устроено. Книжка совсем небольшая... По формату скорее походит на записки - как выражались в старинные времена. То есть, тут нет четкого, последовательного повествования - автор просто в небольших главках рассказывает о тех или иных случаях из жизни, из творческой биографии... Ну, хронологического принципа придерживается, но не так чтобы строго. Так, что вспомнилось.
Мне, конечно, как и любому советскому ребенку времен позднего СССР, Валентина Леонтьева известна, главным образом, как ведущая передачи "В гостях у сказки". Да, были золотые времена... Как сейчас помню - строго в определенный день, каждую неделю был очередной выпуск с очередным прекрасным фильмом... А перед этим баба Валя спокойно и приветливо вела беседу... Ага, там еще со всей страны присылали рисунки и разные поделки на тему уже просмотренных фильмов, самые яркие тоже показывали по телевизору. И вот как я не люблю всевозможные прологи и введения... но видимо, ведущая точно владела какой-то магией - меня это все даже не раздражало!
Хотя, конечно, я знала, что она еще ведет передачу "От всей души", и эту передачу тоже регулярно показывали... Но я по малолетству к ней не проявляла интереса. Мне стыдно. И как тут видно из книжки, сама Леонтьева считала главным делом своей жизни именно эту передачу, о ней она много пишет - как работали над каждой передачей, подбирали материалы, находили людей. Гигантская работа, на самом деле, каждый раз проделывалась. И - как я поняла из изложенного - сама эта передача даже в масштабах мирового телевидения была чем-то небывалым и новаторским. То есть, везде подобные передачи делались по определенному сценарию, чтобы все было расписано от и до, все участники чтобы были подготовлены, натасканы... чтобы не было никаких сбоев... А в нашей передаче всегда оставляли место для импровизации... для выражения истинных эмоций... И это, я думаю, на самом деле было круто. (да, я не смотрела, но помню, что родители и бабушка не пропускали ни одного выпуска). Опять же, судя по тому, что я здесь смутно улавливаю... такой принцип работы, видимо, вызывал и определенные претензии морального порядка. Потому что автор неоднократно поднимала эту тему и каждый раз ее рассуждения приводили к тому, что все-таки истинные эмоции - это важно... Ну, это, скажем, для примера, когда там ведущая рассказывает о людях, которые вместе пережили кошмарные события во время войны - вместе попали в концлагерь, допустим а потом их освободили и они больше никогда не виделись - а тут их пригласили на передачу, и они внезапно увидели друг друга на сцене... Автор рассказывает, что они всегда старались, чтобы участники передачи не знали заранее, с чем им предстоит столкнуться - все ради того самого эффекта проявления первых непроизвольных реакций и эмоций... Хотя, конечно, как она сама пишет, иногда случались и накладки - как в одном случае, когда приглашенный гость оказался, так сказать, настолько флегматичным и ершистым, что отказался проявлять вообще что-либо.
Ну и о своей жизни автор кратко рассказывает - я узнала, что она оказывается, из Ленинграда, пережила блокаду... мечтала быть актрисой и закончила театральный... Но с актерской карьерой как-то не сложилось - и тогда ее пригласили поработать на совершенно новом проекте - тогда только-только зарождалось телевидение. Так что автор стояла, смело можно сказать, у самых истоков. Причем сначала она достаточно долго работала просто в группе технической поддержки - помощница того, этого... И только потом как-то пришло к тому, что ей довелось себя попробовать в роли диктора-ведущего. И тут уже дело пошло... Эти рассказы тоже были очень интересными. Я так поняла, что первоначально телевидение работало по совсем другим принципам - то есть, все передачи шли строго в прямом эфире, и от дикторов действительно зависело очень многое... То есть, они не просто объявляли очередную передачу, а были как бы хозяйками за весь этот телевизионный день - все работали по сменам. И все шло на импровизации, на живой реакции - как она тут пишет, телезрители - которых тогда было еще очень немного - действительно воспринимали телеведущих, как своих хороших знакомых... Вот даже жалко, что сейчас это все ушло в прошлое... Хотя, конечно, понятно, что при нынешнем уровне развития и масштабах охвата аудитории, только и остается, что монтировать в эфир уже готовые записанные блоки.... Но все равно, такое чувство, что что-то хорошее ушло, потерялось... А желательно было бы его сохранить... Как видно, автора это тоже заботило, и об этом она тут размышляет.

«Вспомнила свой первый микрофон… Я в Москве. Позади Тамбовский драматический театр, роли молодых героинь, впереди – одни надежды, которые по молодости трудно отличить от иллюзий. Денег нет. Работы тоже. Знакомый режиссер пригласил принять участие в представлении на новогодней елке в Центральном Доме Советской Армии. С радостью согласилась, но простуда, как всегда, не вовремя. Когда пришла на репетицию, оказалось, что все роли уже распределены. «Будешь диктором», - сказал режиссер. Я была готова на все. И вот я в крошечной будке, с маленьким пультом и большим, по нынешним понятиям, микрофоном. Мне показали, как его включать, объяснили, что при этом зажигается красная кнопка, и дали дежурный текст. Содержал он самую элементарную информацию. Перед началом представления я обращалась к родителям. Поздравив их с Новым годом, объясняла, где находятся раздевалки, называла время окончания спектакля и предлагала подождать своих детей в нижнем фойе. И так десять дней подряд по три раза в день. И теперь помню мой первый дикторский текст наизусть…»

«По сценарию вызываю на сцену членов экипажа бронекатера 71. Никто из них не знает, что в Калининград пригласили всех боевых соратников… Возможно, кто-то и догадывался, но были приняты все меры предосторожности, чтобы они не встретились. Скажете – бесчеловечно, но делали это с одной целью: чтобы чувства людей не тиражированные, а первородные вырвались прямо в эфир».

«В песне «Старинные часы» есть такие слова: «Жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь». Формально возразить нечего – попробуй останови его! Но осмыслить можно только остановившееся мгновение, а если этого не случится, человек будет бессилен перед вечностью».

«Благодарю телевизионную судьбу уже за одно то, что мы, дикторы, одними из первых на земле увидели Гагарина сразу после полета».

«Вместе с Юрием Фокиным мы вели с Красной площади репортаж о митинге, посвященном первому космическому полету. Такой многолюдной Красную площадь я помню в День Победы – 9 мая 1945 года».

«Видеозаписи не было. По четвергам телевидение не работало, у эфира был выходной день. Пятидесятые годы можно было бы назвать детством телевидения».

«Детство – это целый мир, в который не так-то легко проникнуть. Однако все же можно попытаться, если тобой не будет владеть чувство превосходства».

«Мне хотелось подражать ей во всем, даже голос свой я старалась сделать под Высоцкую. И длилось это годы, пока мысль Ольги Сергеевны, что сила – в сдержанности, не стала моей собственной, пока я не обрела самостоятельности».

«Общение – необъятен смысл этого слова. А разве имел бы народ свою историю, если бы у него не было потребности общаться со своим прошлым? И чем смелее, дерзостнее, масштабнее общение с будущим, тем стремительнее оно становится настоящим. Пожалуй, в самой природе искусства заложена потребность общения творца с тем, для кого он творит, равно как в самой природе человека заложена потребность общения с искусством. И не является ли восприятие произведения искусства общением с его автором? Да и вообще был бы человек человеком вне этого животворного дара – дара человеческого общения? Рискну сказать: счастлив тот человек, кого природа наградила талантом общения».

«Высшее мастерство заключается в том, что не видно работы».

«Враг номер один – мещанство, у которого раньше были вполне благопристойные знаки различия в виде, скажем, фикусов и канареек. Теперь таковых оно не имеет, и, пожалуй, главная его черта – мимикрия. Мещанин гримируется под интеллигента, эрудита, под хороший вкус, и не только в быту, но и в искусстве, но выдает его борьба за престижность. Не просто посмотреть новый фильм с Аленом Делоном, а посмотреть его в Доме кино, не просто пригласить друзей, а пригласить в гости человека, близкого к дипломатическому миру. Причем они, эти люди, ни в коем случае не считают себя мещанами. Времена, когда подбирали книги по цвету корешков, уже прошли. Современный мещанин и суждение свое о них имеет, чаще,правда, заимствованное, но из источников, заслуживающих доверия…»

«Ты, диктор, должен представить точку зрения зрителей, их взгляды. Ты представляешь интересы зрителей по ту сторону экрана. Диктор – это тот человек, который объединяет зрителей с телевидением в единое целое».

«Есть такие счастливые моменты в нашей практике, когда диктор с экрана обращается ко всем телезрителям сразу. Это бывает в праздник, когда Красная площадь во время репортажа объединяет всех телезрителей. Вместе с Ю.Фокиным и Е.Рябчиковым мы вели одну из первых прямых телевизионных трансляций ноябрьского парада и демонстрации с Красной площади. Пульт тогда был установлен на самом верху Спасской башни. В проемах не было стекол, стены каменные. Холодно так, что мерзли губы, оттирали их варежками. Но праздничное настроение нельзя заморозить».

«Любой человек, с которым я встречаюсь на передаче, вольно или невольно всегда помогает мне сориентироваться в ситуации, почувствовать его настроение, понять, может ли он в эти минуты быть моим собеседником, или степень волнения его слишком велика и не надо настаивать на разговоре с ним, а лучше самой представить его зрителям. Если человек смущается, я должна уловить природу его смущения – то ли это от скромности, то ли я в чем-то ошиблась, исказила какой-то факт, а может быть, затронула ту струну в его душе, которую не стоит натягивать до предела, а лучше вовремя ослабить или вовсе отпустить. Даже в том случае, когда не удается установить контакт, все-таки существует одна из форм общения. Если кто-то из героев нашей передачи решительно не идет на контакт, то это, как правило, не глухота человеческая, а какие-то скрытые причины или обида на нас. Ведь и так бывает».

«Если в тот момент, когда ты впервые на сцене встречаешься с человеком, не почувствуешь, что он собой представляет, эпизод провален, а с ним и вся передача».

«Со сцены я не могу заглянуть в глаза зрителей, я не вижу, а только слышу, как реагирует зал, слышу смех, шум, аплодисменты, тишину… А тишина бывает разной – тишина сопричастности, тишина волнения, но есть и вежливая холодная тишина равнодушия. Со сцены легко обмануться. А вот крупные планы зрителей в зале, которые видишь на экране, не обманут. Хорошо, когда находишь подтверждение обратной связи с залом».

«И я и теперь испытываю трепет перед пустым зрительным залом. Если даже в зале нет зрителей, в нем все равно их слезы, слезы горя и слезы радости, их волнение, их аплодисменты. Не может оставаться пустым зал, который только что до краев был наполнен эмоциями. Они еще носятся в воздухе. Наверное, в этом тоже скрытое могущество театра».

«До сих пор не понимаю, почему у нас такой дефицит улыбок в клиниках и больницах. Ведь улыбка – это терапия и для того, кому улыбаются, и для самого улыбающегося».

«Есть такое отвратительное, бытующее на телевидении определение: передача прошла «чистенько». А если вдуматься, это синоним серости, посредственности: причесанная, вылизанная передача, в которой нет следов человеческого волнения – шероховатостей. Это означает, что из нее выхолощены эмоции, она скользит по поверхности и событий, и человеческих душ».

«На все, что я в своей сознательной жизни делала до телевидения, сегодня смотрю как на копилку для своей профессии диктора и ведущей».

«Говорят: голь на выдумки хитра. Из одного платья я сочиняла самые разные варианты, вплоть до того, что надевала его задом наперед (получался другой вырез), и просила оператора «взять» только поясной план. А поскольку телевидение было еще черно-белым, зрители не знали, какого цвета на мне было платье».

«…Хорошо хоть, в эфир не прошел смех тех, кто работал в студии, научились смеяться молча. Вы, вероятно, знаете, как бывает в театре во время спектакля: смешинка на сцене кому-нибудь из актеров попадет, и начинается цепная реакция. Остановиться невозможно. Так было и здесь. На глазах у всех были слезы от смеха. Наверное, только я одна не смеялась…»

«Владельцев телевизоров тогда было не так много, тираж наших передач был маленький, и относились мы к телезрителям не то что с меньшим уважением, а как-то проще, по-домашнему».

«Вести новогодний концерт тогда означало не встречать Новый год. А по сему бросали жребий, и часто короткая спичка почему-то выпадала мне. Концертные номера снимались заранее на кинопленку, а в студии в новогоднюю ночь находилось два человека – диктор и оператор. Было тихо и светло. По знаку оператора, который получал сигнал из аппаратной, я входила в кадр для объявления очередного номера. Может, покажется, что это пустяк. Но ведь надо было почувствовать в душе своей праздник! Ни в коем случае нельзя дать зрителям почувствовать, что ты одна в студии…»

«Помню, на «Огоньке», не на репетиции, а в эфире случился со мной казус. Пол в студии был выложен квадратами из стекла. Туфли в то время носили на очень тоненьких шпильках. И вот в самый неподходящий момент (впрочем, подходящего быть не могло) я вдруг чувствую, как металлическая набойка каблука намертво врезается в узкую щель между стеклянными квадратами… Мгновенно понимаю, что прикована, что туфлю мне уже не вытащить. Медлить нельзя. Хорошо, платье было длинное, и вот я в одной туфле, стараясь не хромать, веду дальше «Огонек», перехожу из одной мизансцены в другую. А застрявшая туфля так и «вела себя вызывающе» до конца передачи. Задала я работу операторам – им все время приходилось следить, чтобы туфля не попала в кадр».

«Телевидение начинало свои передачи в 19.00. В утренние и дневные часы шли репетиции. А часа за два до эфира наступало затишье. Только техники настраивали камеры, занимались профилактикой в аппаратных. Весь остальной многоликий телевизионный суетный мир как бы растворялся».

«Помню, приехали в Моршанск, в заводской клуб. Гримируемся. Вдруг в клубе выключился свет, продолжаем готовиться в темноте. Хорошо, что отлично знаешь свое лицо. Но вот уже время подошло, а света все нет. Зрители шумят: «Начинайте! Будем слушать, как по радио». Играли «Тайну двух океанов», наталкиваясь в темноте друг на друга, на мебель. Спасибо, никто лоб не расшиб. А в зале была тишина».

«Все долгие годы, начиная с передачи на Тимановке, я учусь р а д о в а т ь с я. Поверьте, это не так просто. Радость с командой режиссера «мотор!», с зажигающимся глазом телевизионной камеры сама собой не приходит. Если дни, недели и месяцы ты не живешь предчувствием радости, значит, ты всего лишь имитируешь ее, значит, это тот самый стереотип…»

«Это вечное противоречие в искусстве – молодая актриса не владеет мастерством, чтобы сыграть, скажем, Джульетту, а когда приходит мастерство, уходят годы…»

«Примерно за месяц до передачи я получала фамилии людей, будущих героев передачи, и небольшие комментарии к этому списку. Выучить фамилии, имена, отчества невозможно. Надо запомнить людей не по именам, а по их делам. Не имя запомнить, а человека. Запомнишь человека, значит, будет он с именем, отчеством и фамилией».

«На одной из встреч с телезрителями, говоря о технологии подготовки передачи «От всей души», я нашла такое сравнение: авторы сценария поднимают целину, сеют хлеб, следят за всходами, взвешивают зерно на ладонях, получают урожай; режиссер и операторы замешивают тесто, делают формы, а я ставлю их в печь и пеку каравай, желательно, конечно, высокий и румяный. Это от всех нас зависит».

«Неумолимое время, как художник портреты, одних переписывает маслом, словно норовя под грунтовкой спрятать само воспоминание о молодости человека, а других щадит – тонкой акварельной кисточкой деликатно и нежно лишь подрисовывает мелкие морщинки на лбу, под глазами, в уголках рта».

@темы: Книги

---

Рассматриваю сегодняшний листок с календаря, пишут, что в праздниках - Захар Серповидец. Без пояснений.
Решила глянуть в гугле - в общем, уловила, что это по церковной традиции был какой-то пророк, который предсказал явление Христа, все такое. Якобы он во сне увидел летящий по небу грозный серп... и это обозначает божий суд...

(со зловещим хохотом) Ребята, ну вы вообще о чем... сами подумайте - это ему явилось знамение о большевиках и СССР.

@темы: С ума сойти

---

Просто в телеграме -

---

Интересное кино... а почему это я одну картинку могу запостить, а подборку - точно так же загруженную - нет?

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Станислав Ежи Лец.
«Проводятся эксперименты, в каких политических условиях может жить человек».
***
«И мертвые лгут – устами живых».
***
«Знай марионетки, что они говорят чужими голосами, они бы мнили себя еще и пророками».
***
«Вас удивляет кровь на руках акушеров эпохи?»
***
«Надежда – это та же теория вероятности, писанная ангельскими перьями».
***
«Бывают сезоны, когда модны укороченные жизни».
***
«Все уже было сказано, да не все донесено».
***
«А может, рай потребует от мира нашей экстрадиции?»
***
«Порой мы дышим чистым воздухом из снов и воспоминаний».
***
«Границы неба и ада размыты, но всегда проходят через нас».
***
«Риторические вопросы высшего порядка – молчаливые, а наивысшего – задаваемые мертвыми».
***
«Виляли знаменами: ветер истории дул низковато».

И.Шелег. Иностранец. Возвращение домой.
«- Кстати сейчас мы идем по единственному в империи центру, где уже долгое время успешно лечат душевнобольных людей. Этому центру уже шестьдесят девять лет. Раньше он был так себе, одним из многих центров подобного профиля. Однако после того, как сюда пришли Зимины, дела пошли в гору. Особенно успешно центр работает последние десять лет. Это мировая клиника, в которой на данный момент проходят лечение сто сорок три пациента.
- Не поверю, что в империи так мало душевнобольных, - не удержавшись, заметил я.
- Да, их немало, - подтвердила Катя. – Но это только главный офис, для самых-самых.
- Все больные лечатся тут за свой счет? – уточнил я.
- Не только… Но на данный момент здесь других нет, - ответила девушка.
- Потому и охрана такая? – спросил я, кивая на стоящих вдали мужчин в серой одежде форменного образца.
- Нет, это внутренняя охрана. На данный момент мы работаем с людьми, пострадавшими в результате боевых действий. Родов очень много, и постоянно кто-то с кем-то воюет. Плюс различные пограничные конфликты… Бывает, у некоторых пациентов ни с того ни с сего сносит крышу, в прямом смысле. Мгновенная смена настроения или резкий скачок паранойи – и пациент начинает чудить по-черному.
- Ого, - удивился я. – Я-то думал, что у вас тут обычные психи лежат… Даже не подозревал, что работа здесь может быть связана с риском.
- Опасно только в самом начале, пока не понимаешь, как пользоваться своими способностями. Как правило, агрессию в свой адрес мы чувствуем мгновенно. Главное – в первые же секунды помутнения рассудка пациента поставить «доспех духа», чтобы не дать серьезно ранить себя…
Я приготовился задать очередной вопрос, как неожиданно на втором этаже здания прогремел взрыв. Белые занавески выбросило из разбитого окна. Послышался чей-то крик.
- Накаркала! – раздосадованно вскрикнула Катя. – Давай за мной!»

---

Супер... я старалась, загружала картинки... а img в итоге выдал мне синие квадратики с надписью, что загружать контент можно только зарегистрированным пользователям. И ведь на сайте даже никаких предупреждений не было!

Ну ладно, картинки будут в телеграме...

t.me/library_cat

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Александр Кушнер.

Какое чудо, если есть
Тот, кто затеплил в нашу честь
Ночное множество созвездий!
А если все само собой
Устроилось, тогда, друг мой,
Еще чудесней!

Мы разве в проигрыше? Нет.
Тогда всё тайна, всё секрет.
А жизнь совсем невероятна!
Огонь, несущийся во тьму!
Еще прекрасней потому,
Что невозвратно.


Т.Суворкин. Проклятие дома Грезецких.
«- А брат ее, Феникс? Если бы вы знали, сколь богопротивно и уродливо то, что он в недрах своей мастерской черной построил? Срамолет!
- Что?
- Срамолет. Я же говорю. Машину крылатую тяжелее воздуха. Это кошмарно. Уже месяц она нам небеса гадит. Ведь сказано было святым Паисием в проповеди, что дал Господь лишь три способа человеку для движения по небу – воздушный шар, дирижабль и Небесный град Архангельск. И более ничего. Виктор, ну ясно мне, почему шар воздушный летает – это физика элементарная. Ну понятно и ребенку, почему не падает на землю Небесный град. С дирижаблями броненосными элементарно – наполнил оболочку водородом, поставил иконостасы на палубу, запитал от них вычислительные мощи, подключил к ним флогистонный ковчег, водород освящающий, и готово. Но срамолет? Это вообще что такое? Фитюлька! Виктор, я туда лично залезал – там внутри вообще ничего нет. Не то что иконостаса, там даже икон на приборной панели не установлено.
Я недоверчиво покосился на священника.
- В смысле не установлено? А как без них альтиметр будет верные показания выдавать? А в облачности за счет чего ориентироваться? Да в конце-то концов, в случае аварии что безопасность пилоту обеспечит?
- Да вот я и говорю – это ж позор небесный, а не машина. И вот этот чертоплан у нас над городом круги теперь нарезает каждую неделю. Ну ничего, ничего – я уже отцу Лаврентию в Беломорский монастырь письмецо-то написал. Он звонарь известный, как приедет, так поднимемся мы с ним на колоколенку, подождем, как срамолет этот поближе подлетит, да так его звоном малиновым и угостим! Он у нас долетается, что твой Симеон Волхв. Он у нас всласть сырой землицы носом своим поклюет, я обещаю».

---

Ольга Форш "Сумасшедший корабль". Советская литература...
Про что: в первые годы после революции и установления советской власти, в Петрограде создан Дом искусств... нечто вроде коммуны для людей творческих - писателей, поэтов, художников и т.д. Автор в те годы была одним из жильцов этого дома, о чем и написала вот это вот все.
Как обычному советскому ребенку, автор Форш мне была заочно известна, как автор э... протокольно-официально-обязательной литературы о всяких героических личностях - декабристы, революционеры... все такое... И, естественно, я ее не читала и не собиралась. (вечное провисание в протокольном идеологическом воспитании - как только что-то становится обязательным, так сразу вызывает отторжение... ) Про данную книжку я узнала - как обычно - из "Литературной газеты", где про нее в числе прочего упоминали в статейке про этот самый Дом искусств. Вот это мне показалось интересным. Разыскала в библиотеке.
Ну, что тут скажешь - произведение своеобразное... (по крайней мере, короткое!) У автора красивый слог... богатый язык (несколько вычурный! ) - сейчас же читатели любят, чтобы обязательно был богатый красивый язык? А так вообще - мне показалось - по структуре это все очень расплывчато... эфемерно... Вроде бы, с одной стороны - автор рассказывает об этом доме, о жизни в нем, обрисовывает какие-то бытовые сценки, набрасывает портреты... Кстати говоря, это, что называется, "роман с ключом", то есть известные личности здесь зашифрованы под различными псевдонимами. (расшифровка некоторых дана в комментариях. Если кто этих личностей не знает, даже после расшифровки - гугл в помощь, ага... я тоже знаю далеко не всех, но не парюсь по этому поводу - кого знаю, так и ладно... ) С другой стороны, тут нет какой-то строгой системы, в смысле, не то чтобы повествование ведется линейно, последовательно, от одного лица... или уж, по крайней мере, ясно, по какому принципу происходит перемещение фокуса от одного рассказчика к другому... Ничего подобного здесь нет. Вот только что рассказывалось о жизни в доме, как легко можно догадаться, через фокус самой писательницы (хотя себя она тоже зашифровала и пишет в третьем лице) - ага, вроде все ясно и понятно. Но потом вдруг фокус перемещается и рассказывается уже о каких-то персонажах, происшествиях с ними, диалогах, которые они ведут строго между собой - диалоги э... программного характера... тут же творческие люди собрались ни много ни мало, а реформировать литературу (и вообще искусство) по совершенно новым принципам... Это все интересно, но как бы присутствие автора в этот момент неочевидно... И что тогда - это фантазия? художественный текст? изложение с чьих-то слов? Неясно, непонятно... А потом и вовсе действие перемещается, и все происходит уже и не в доме искусств, а еще где-то. На каком-то религиозном собрании, например. Или во Франции и Италии.
В общем, лично мне сложить какую-то цельную картинку тут трудно (так и не удалось ). И не все составляющие были для меня одинаково интересны. То есть, я с большим интересом читала про жизнь в доме, с несколько меньшим - про эпизоды где-то еще с кем-то еще (главным образом, потому что там много участвует Шкловский, а у меня на него выработался стабильный рефлекс ). И совсем неинтересно было читать про Францию и Италию - по которым автор, как я поняла, путешествовала уже гораздо позже в рамках каких-то официальных визитов. Но в любом случае, мне кажется, автору тут удалось передать... как бы сказать - слепок того времени, странного, диковинного, одновременно ужасного и прекрасного... Ну, может, это и было ее целью.

«Слово «банан» в дни военного коммунизма рождено было в детдомах исключительно невинностью детского возраста на предмет обозначения небывальщины. Слыша бахвальные отзывы старших подростков о прелести этого экзотического фрукта, почему-то в годы перед революцией наводнявшего рынок, младшие дети, оскорбленные вкусовым прищелкиванием старших счастливцев, не имея надежд на проверку, решили, что банан просто л о ж ь».

«…Поэтессу бранили, она шелестела: «Я последняя снежная маска!»

«Утром Таисия шла умываться к общему умывальнику при парадных дверях, где встречалась с другой очаровательницей, Фифиной, и преднамеренно ворковала так громко, чтобы уходящие в Госиздат Копильский и красивый сосед могли ее услыхать: «Я прелестна мужчинам, они меня обожают. Мне особо идет сомовый абажур…» //имеется в виду «цвет самоа» - розово-желтый//

«Прозаик варила похлебку, а сын ее на велосипеде вокруг себя самого делал круги. Когда в гости к нему пришел другой недомерок, оба они встали на головы и пошли на руках. Так как время от времени они тяжко падали на паркет, то поднялся снизу дворник и грозно сказал: «Ваша комната обратно записана на штрафной, потому как в жилых помещениях колка дров воспрещается».

«Отмяукали наконец коты, и писатели, восхищенные тишиной, водрузив для тепла возле самой черинильницы керосинку, сели писать».

«…Автор предполагает взрывать пограничные столбы времени и протекать мысленно в настоящем, прошедшем и будущем».

«И возникло то приятное чувство непрочности обострения восприятий. Мы на новой планете, под новым, нам неизвестным законом…»

«…Начал петь, сам играя глазами и золотыми зубами. На высоких нотах он плотоядно подрагивал телом, будто объедался звуками».

«Фифина, как обычно, пробежит в этот час пробежит из одного конца коридора в другой и вскричит с ужаснейшей провокацией: «Мужчины все подлецы! Мужчины все щипчики!..» За Фифиной простучат сапоги. Под стук сапог кто-то рявкнет, как вепрь: «Не строй из себя хризантему!»

«Каждый писатель, кроме пайкового мешка, ввозил обязательно в свое обиталище несметную кучу книг. Едва попав в угол или к писателю под постель, книги множились вроде как почкованием – обитатель Сумасшедшего Корабля обрастал не бытом, а книгами».

«Превалирование воображения над прочим умственным багажом было в голодные годы спасительно».

«…Порой лишь одно наблюдение походок привести может к признанию целесообразности перестройки старого быта».

«Сама и жена». Слова эти – порождение советских курортов. Многопудовые больные, идя в «грязь» за заслуги мужей, на вопрос, от какой они организации, отвечают, себя обожая: «Я – жена». Они же с иерархическим высокомерием бросают по адресу трудовых элементов, попавших по праву личному: «Эта – сама». Сама и жена… не весь ли женский вопрос в двух словах?»

«…И в результате часовой беседы и остывшей похлебки Акович тряс руку и шептал: «Человек рождается с фаворскими кругами внутри… По кругам эти воля должна взлетать все выше…вот основное в художественной элевации. Без этого не бывает великого искусства. Без этого лучше прыгать в цирке через стулья или головы, изумляя ловкостью, но не потрясая сердца. Нет, не потрясая сердца».

«Юный Жуканец //Шкловский// создал утопическую инвенцию, созвучно времени. В грядущих колхозах он предположил внедрить поэтхозы, где творческий дар – величина вот-вот математически на учете – приспособлена будет для движения тракторов, причем творцам предоставлена будет наивысшая радость петь, только о чем запоется и только потому, что им невозможно не петь. Выгода отсюда будет двойная: для индустрии сила отойдет максимально, а так как благодаря счетчику эту творческую силу подделать уже нельзя, то само собой, выбиты будут и «псевдописатель» и «кум-критик». Один настоящий творец, он же двигатель трактора, взят будет на полное хозснабжение. Те же писатели, от работы которых не воспоследует передача сил и трактора от их словес не пойдут, как профессионально себя не нашедшие кооптированы будут в отдел ассенизации города».

«В углу коридора имени Аковича была комната, узкая, как труба, с неудобной буржуйкой. Там лежал и не жаловался писатель Копильский //Слонимский//. Буржуйка в ногах его превратилась в домашнего зверя, вроде собаки, которую не надо было кормить. В дни дождей у него потолок протекал, и собака струила потоки. Копильский продвигался на подушке повыше, но мер не принимал. Иногда ему раздобывали от красноармейцев, чинивших мостовую, торцы, и железная собака, разинув пасть, жадно дышала огнем. Копильский, если был уже покрыт своим ватным пальто, его не снимал. Лакей из бывших ерофеевских, по имени Ефимыч, к нему особенно привязался за эти его барские, как почитал он, замашки и усердно, по собственному почину, охранял Копильского, не допуская будить его на заседания, когда бы они ни начинались и сколько б его ни убеждали, что товарищ Копильский довольно поспал. Ефимыч распяливал руки, как коршун крылья, и не без ядовитости говорил: «Вот писателю Деркину хорошо б поменьше спать, как они по матери ругаются, а у нашего здоровье хлипкое, они толком и черного слова не знают».

«Все жили в том доме, как на краю гибели. Надвигались со всех фронтов генералы, и голод стал доходить до предела. Изобретали силки для ворон, благо в книжке «Брестские переговоры» вычитали, что прецедент был и немецкие военные чины ворон уже ели. От чувства непрочности и напряжения обычных будней уж не было, и сама жизнь стала вовсе не тем или иным накоплением фактов, а только искусством эти факты прожить. И вместе с тем именно в эти годы, как на краю вулкана богатейшие виноградники, - цвели люди своим лучшим цветом. Все были герои. Все были творцы. Кто создавал новые формы общественности, кто – книги, кто – целую школу, кто – из ломберного сукна сапоги».

«…Умный человек, аналитик, и потому как он взвесил свои все возможности, чтобы состричь с них побольше купонов, - аптекарь».

«…Была она набожна, но вместе с тем почитала современных властей за победу».

«На коммунальной плите водворилось одно беспросветное меню литераторов – вобла тушеная, вобла вареная».

«Кухня была местом, где можно было получить неожиданный бытовой материал, и писатели здесь охотно толпились».

«- Хлоп на пол и ногами сучит. И тогда, дитей, понять можно было, что не иначе коммунист из него должен выйти. Только слова этого еще не знали, и его бранили другими, какими случится, словами».

«Висит у старца над столом большой Совнарком, висит в уголочке Казанская. Добровольцы-уборщицы стирают, крестясь, пыль с обоих».

«- Святить коммуниста снаружи нельзя, - сказал старец. – Первое, декрет запрещает, а я против советской власти, как иные попы, не иду. Второе, все наружное естество у коммуниста не под крестом, а под звездой. Но дать внутрь от властей не противопоказано, а для благодати даже спорчей. Святи его внутрь!»

«…Действительно, время было густое…»

«Автор позволяет себе скромно настаивать на необходимости развития у граждан воображения как начала, организующего жизнь и множителя ее радостей».

«Признававшие себя потенциально писателями притекали охотно и в немалом количестве. Почти все полагали, что у литераторов был какой-то особый, скрываемый ими секрет, благодаря которому они умели писать, и в первую голову интересовались, какие книги любит читать такой-то. Многие в невинной прозорливости утверждали, что, прочтя примерно книг десять чужих, они, зная секрет, одиннадцатую уже напишут свою».

«- Восхищена. Неувядаемость восьмидесятилетнего автора Магдалины – лучшее доказательство, что никакой старости нет, если без остатка переключить себя в сферу творчества. Иду бродить и искать. Искать, в какой именно литературной форме мне поделиться с читателем своим опытом, ведущим, купно с сывороткой Мечникова, человека к бессмертию. Как вы думаете, уместно ли прозой?..»

«- Довольно. На этом покончим совместную защиту родины своей и укоризну чужой. Благодаря достаточной вооруженности в области эрудиции, исколов друг друга рапирами чужого творчества, но не оскорбив лично, мы сказали, в сущности, все, что нам и сказать было надо. Умолкнем…»

«К огорчению, жизнь совсем не то, что у Гете… где автор перетасовал набело персонажей лучше, чем они начерно устроились сами».

«Все, как одержимые, захотели одного – совпадения мечты с реальностью».

«Сервантес через века предложил снова мечту как верное средство для создания лучшей реальности, ибо, очищая и вознося другого, допустим – иллюзорно, сам-то очищаешься подлинно. И хотя бы только потому – мечта как основа ткани грядущего должна быть введена в бюджет».

«Гаэтан //Блок// еще был красив и кудряв, волоса золотели рыжинкой. Волоса были совершенно живые. Он взошел на эстраду с разбегу, издалека…Звук гравировал в сердцах публики все, что поэту привиделось. Слушатель млел от лирных волнений, бросаемых ему золотым богом как дар. Гаэтану был зрительный зал чудесно резонирующим инструментом в ответ на абсолютно взятые ноты. А зал приведен был в восхищение, как себе удивившийся рояль, вдруг вообразивший, что на нем не играют, а он звучит сам».

«…Мертвый, он уже не был похож на себя, он весь перешел в свои книги».

«Прелестная старинная женщина, сестра художника //Врубеля//единственная опора его в годы тяжкой болезни, показала странное полотно непонятных по форме, но полных глубочайшей жизни сине-зеленых пятен.
- Это он написал русалок и замазал. Не понравилось. А ведь чувствуешь их здесь: я люблю эту вещь.
Сестра художника рассказала о том, как он, слепой, там, в сумасшедшем доме, ужасно страдал. Ему чудилось, что он выпустил в мир, на свободу какое-то плененное зло. Он на коленях обползал комнату, чтобы искупить, ослабить тот соблазн, который, в его больном воображении, казалось ему, через картину его вошел в мир. Сам же «Демон» ему чудился весь исполосован глубокими трещинами, уходящими куда-то в недра земли. Из трещин выползали огромные мокрицы. Часами он их смахивал и плакал…»

«- Один в такой мере напитан будет всеми, что станет, как в море волна среди волн. Набегает вал на скалу, разбивается – и опять безущербное целое.
- На то и закон жидких тел, - согласился унылый Сохатый. – Но ведь я…
- Но и ты не дешевле Фонтанки. А она, браток, с Невой прямо в море».

«Не текли, спрыгивали дни один за другим, с усилием прыгунов на стадионе в состязаниях на длину».

//Горький// «Была в нем беззащитность, как у забывшего оружие воина».

//Горький// «Он лег мостом между «ими» и «нами». Сейчас позабыли, но мы все прошли по этому мосту».

«Труден путь служения человечеству. И думается, в то время, как общественный деятель должен из себя вырасти, художнику надлежит себя перерасти».

«Как в бешеной скачке не замечаем мы своих спутников, так в фантастической той современности не замечали ни наши критики, ни мы сами, что все люди подряд стали авторы, что временно самой жизнью из рук профессионала писателя вырвано преимущество печатного слова – подведение итогов».

«- У мысли, взятой как содержание жизни, два главных пути – на одном вехи расставлены на все времена рукой Гете в назидательной судьбе Фауста (если не читал, прочти), через мысль к свершению, от совершения к служению. Другой путь мысли, НИЧЕГО не рождающий, слишком часто был путь нашей интеллигенции.
- То-то и поплатились, - ввернул Жуканец».

«В художественной литературе не одни слова – стиль и ритм важнейшие доказательства работы писателя. Ритм и стиль – профессиональный способ художника зафиксировать свое участие в жизни. И потому тот, кто замешивает стихи ли, прозу ли не на своих дрожжах, еще и не услышал музыки революции как художник. Он даст меньше того, что получаешь от чтения газеты. Мы же, доверяясь Полю Верлену, считаем, что только в какой-то мере найденной музыкой истекших лет может быть передано убедительней, чем словами, и содержание этих лет».

«Мы пишем для читателя без его разбора на «подготовленного» и «неподготовленного». Это и есть признак нашего к нему подлинного уважения: сегодня не подготовлен – подготовится завтра. Книгу не однодневку, по нашему мнению, надо писать с размахом на максимальный диапазон восприятия. Автор должен дать наибольшее, чем обладает, а не наименьшее».

«На поминальном вечере //Есенина// зал был полон и взволнован отвратительно. На зрителях – нездоровый налет садизма. Пришли не ради поэзии, а чтобы на даровщинку удобно, но в меру остро поволноваться, замирая от стихов, за которые не они заплатили жизнью».

«…Они ведь только отталкивались от прошлого для дня сегодняшнего. Прошлое было им как цыплятам в инкубаторе скорлупа, из которой скорей надо выторкнуться».

@темы: Книги

---

Картинкофлуд

17 февраля в календаре значилось среди прочего – «День построения воздушных замков». Хорошо, тогда запрос – «Архитектор воздушных замков».

---

Картинкофлуд

16 февраля в календаре значилось среди прочего – «День поиска запахов». Отлично… запрос – «Поиск запахов». Мне смутно представлялось что-то такое миленькое… с цветочками-листочками… Но Кандински почему-то решил это трактовать большей частью в духе Парфюмера…

---

Просто в телеграме -

---

(задумчиво) Жила-была девочка... сама дура виновата. (с)



В телеграме заверяют, что это фотка Пугачевой в нежном подростковом возрасте.

---

Читательский дневник

В.В.Верещагин. Повести, очерки, воспоминания.
«Еще скорее курьера ездил фельдъегерь, с которого уже и думать нечего было брать прогоны, составляющие его неотъемлемую экономию. Садясь на тройку, фельдъегерь прежде всего влеплял в спину ямщика удар палаша плашмя, с криком «пошел!». Особенно ретивые били в продолжение всего перегона, и это не считалось нисколько удивительным: на то это фельдъегерь, жаловаться на которого было бесполезно, так как скорая езда была для него обязательна и к малейшему промедлению или задержке его относились очень строго.
Как ни привязывали себя фельдъегеря к экипажу, нередко случалось, что их выбрасывало, и если не убивало, то увечило на разные лады. Фельдъегерь, приехавший к нам в Самарканд имел левую руку совершенно вывернутую в плече: в предыдущую поездку по Восточной Сибири он вылетел из повозки, расшибся и, не будучи в состоянии лечиться в пути, даже не остановился для вправки, так и остался с рукою, болтавшейся как привязанная. С другим его товарищем на этом же пути вышло еще хуже: выброшенный ночью, он так зашибся, что не мог подать голоса и замертво остался на дороге, в то время как ямщик, безоглядно погонявший, прискакал на станционный двор с пустою повозкою.
Никто так не злоупотреблял посылкою курьеров и фельдъегерей, как покойный наместник кавказский ***. Из-за нового мундира к празднику или из-за свежих конфект к большому столу, присылавшихся из Петербурга с нарочными, выбивалось множество зубов и загонялись десятки лошадей.
Известен случай с фельдъегерем, присланным к покойному государю Николаю Павловичу с театра Крымской войны. Подскакавши к дворцу, он, по обыкновению, был прямо проведен в кабинет государя, который тотчас занялся чтением депеш. Фельдъегерь между тем после четырех ночей, проведенных без сна, и убийственной скачки по колеям непролазной грязи – почти 2000 верст проехал в 4 суток – как сел в приемной, так и заснул. Когда император пожелал лично расспросить о кое-каких подробностях, велел позвать его, - пришлось доложить, что не могут разбудить: и встряхивали, и за нос дергали – ничто не помогает, мычит, но не просыпается. «Я разбужу его, - ответил государь и, подойдя к спавшему, крикнул: - Ваше благородие, лошади готовы!» Тот вскочил, как встрепанный».

И.Шелег. Иностранец. Тернистый путь.
«- Катер оторвется, если ты сделаешь все как надо.
- Это как это? – преисполнился я желанием.
- Мы с ними сейчас примерно на одной скорости, но посмотри вперед, на носу якорь и цепь к нему. Они наверняка весят по сто килограммов, - Тайша махнула рукой, и я и впрямь увидел то, что до этого как-то упустил. – Они нам точно не нужны.
- Держи ровно, - сказал я, видя, что там на носу зацепиться особо не за что.
- Удачи, - сказала она.
Одно из сочленений на лобовом стекле откидывалось в сторону. Открыв его, я на четвереньках полез в сторону носа лодки. Ее подкидывало на волнах и скорость была приличная. При резком движении меня вполне могло сдуть. Доползя до носа катера, я схватился за небольшую рамку, предназначенную для веревок, и открыл дверку возле свисающего с боку якоря. Внутри был механизм сброса якоря. Разобраться было не сложно. Отсоединив ось, на которой была цепь, я, напрягшись, поднял его сначала на обшивку, а потом выбросил за борт. Вслед за осью ушел и якорь.
- Молодец! – крикнула мне Тайша, когда я начал ползти назад.
Я поднял руку, чтобы ей помахать в ответ, и тут она мне подмигнула и послала воздушный поцелуй, а затем дернула ручку штурвала, выворачивая его в сторону. Держатель для веревок остался сзади, к тому же обшивка была мокрая и вся в брызгах. Меня буквально снесло с носа, и я оказался в морской воде. Тайша бросила мне спасательный круг?
- Для спасения нужно разделиться! Удачи!
- Ах ты ж… Тварь! – с восхищением сказал я. – Вот что ты придумала… Вот что за план…»