Читательский дневник

В.Сорока. Питерские монстры.
«Макс и скрипач всю ночь ходили по кладбищу, пытаясь найти то, что связано с музыкой. Макс предложил водить палкой по оградкам. Звук получался разный и в некоторой степени даже интересный, но скрипач не знал, как уложить его в мелодию.
Ближе к утру скрипач остановился, вглядываясь в уже знакомый ряд надгробий.
- Только посмотри, как здесь красиво, - шепотом сказал он и замер. – Вот черт, да это же ноты! Это моя партитура!
- Где ноты? – спросил Макс. – Я не вижу.
Скрипач обвел пальцем очертания памятников и ровные ритмичные оградки.
- Все это нотный стан. Видишь, надгробья разной высоты и ширины? И мелодия то опускается, то поднимается вверх. Каждый материал – длительность ноты. Мрамор – целая, гранит – половинная, гранитная крошка – восьмая, а деревянный крест – шестнадцатая. А вот там, где скамейка – реприза. Мелодия начинается от заброшенной могилы в начале аллеи и продолжается до самого конца.
Макс не понимал.
- Некогда объяснять.
Скрипач зажал скрипку между щекой и плечом, подул на руки, согревая, и начал играть. Макс впервые видел скрипача по-настоящему живым.
Музыка получалась очень странной. Сначала она казалась неприятной, резкой и даже болезненной, но потом, привыкнув, Макс стал слышать в ней покой и красоту безвременья.
- Хватит с вас, - прервала воробьиная девочка. – Живым нельзя слишком много музыки кладбища».

А.Рю. Невеста стального дракона.
«Неловкость между нами можно было резать ножом.
- Элиза, - заговорил генерал, разглядывая меня своими золотыми глазами. – Объясни мне: как и зачем ты вчера попала в мой дом?
Хорошо хоть не сказал: в мою постель. Под его цепким взором становилось жарко. Но я понимала, что вопрос закономерный. Я бы тоже удивилась, свались на меня кто-то в моей же комнате.
- Я… - я открыла рот, но слова застряли в горле. В груди загорелось, как вчера ночью. – Я… - я сделала новую попытку, но теперь во рту пересохло и язык онемел.
- Не хочешь отвечать, - нахмурился генерал.
- Хэ-э… - только и смогла я сказать вместо слова «хочу».
Да что такое? Что происходит? Жар в груди усиливался, и теперь было почти больно. Клятва. Камень не дает мне рассказать, как было. Черт! Что теперь генерал обо мне подумает? Я легонько постучала ладонью по горлу.
- Ты не можешь говорить? – удивился генерал.
Я кивнула и посмотрела на него с надеждой.
- Вчера утром ты упоминала камень, - проговорил Торн, не отрывая от меня внимательных глаз.
Я кивнула, но теперь заболела шея. Я поморщилась и погладила ее ладонью.
- Тебе больно? – заметил он. – Элиза…Во что ты влипла? Мне нужно знать, чтобы я мог помочь.
Я снова указала на свое онемевшее горло, а потом сложила пальцы в кулак.
- Камень, - догадался генерал. – Тебя перенесли ко мне с помощью него. Против твоей воли. Это сделали двое. Но ты не можешь сказать, кто.
Я моргала, потому что двигать шеей стало совсем трудно. Но жжение разлилось уже по всему телу, и я замерла, больше не шевелясь».

---

"Записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни". Современная литература.
Сюжет: стилизованное под дневник повествование об одном годе жизни в амстердамском доме престарелых.
Вот тоже книжка, про которую давно и отовсюду слышала, раздумывала несколько раз приобрести и прочитать... но так и не собралась... И тут счастливо обнаружила ее в библиотеке. Ну, было очень интересно...
По многочисленным долетающим отзывам я так и не смогла разобрать, настоящий это дневник или что. Но по ходу чтения все сомнения быстро развеялись - ну, конечно, это чисто художественное произведение... Видно же невооруженным глазом, что автор (пусть он и предпочитает остаться анонимом) выстраивает определенную композицию, проводит определенную идею, с целями, задачами и все такое... Не то что это как-то мешает, просто для сведения. Итак, рассказ ведет некий Хендрик Грун, престарелый (83 года) обитатель одной из специализированных амстердамских коммун, которую он откровенно именует богадельней... Ну, а какой смысл стесняться, в самом деле. И вот с первых чисел января, когда он решил вести свои записи и до 31 декабря он повествует о различных происшествиях, маленьких и значительных, произошедших в этом маленьком замкнутом обществе и с ним лично. Время от времени все это разбавляется вставками из газетных статей, телевизионных передач - все на ту же тему, то есть о положении стариков в современном обществе. На подумать, как говорится.
Когда я начинала читать, у меня, конечно, сразу возникли ассоциации с недавно прочитанными рассказами Дж.Харрис, тоже о доме престарелых и его обитателях - очень пронзительные... И я в какой-то степени находила сходство (понятия не имею, какое произведение вышло раньше, не сверяла). Потом пришли ассоциации с культовым "Полетом над гнездом кукушки"... Ну, в самом деле - здесь же тоже (как и у Дж.Харрис) есть замкнутое общество несчастных подневольных людей, над которыми властвует в свое удовольствие безжалостная начальница, пусть и не медсестра, как у Кизи. И описываются попытки борьбы и сопротивления со стороны меньшинства, все такое. Но постепенно становилось все более ясно, что все же цель автора была не совсем в этом. Ну да и понятно - какой смысл писать в который раз об одном и том же. Автор просто рассматривает проблему стариков и старости вообще и в современном обществе в частности (в западном, тут все же есть различия в культуре и менталитете). И к финалу уже ясно видно, что главным врагом ГГ и его друзей является не эта злополучная администраторша, при всей своей монструозности (да и не до такой уж степени она злодейка), а смерть... ни больше, ни меньше... Смерть, которая все время рядом и подбирается все ближе и ближе. И трагический финал тут даже не является спойлером - все равно он всем известен и неизбежен... Вопрос только в том, как лучше его встретить, желательно при этом сохраняя свою личность и достоинство... И это прямо напоминает уже Кастанеду, с его - как там было по смыслу - путем воина, дело которого вступить в поединок со смертью и продержаться как можно дольше. Сделать все возможное...
Хорошая, в общем, книга. Видела, что автор написал и продолжение. Честно говоря, даже не представляю, о чем там еще можно писать - в смысле, не повторяясь. Но если попадется, то само собой, с удовольствием почитаю.

«К доктору я не попал. Он заболел. Если к понедельнику он не выздоровеет, кто-нибудь его заменит. Мне без разницы. Не все ли равно, какой доктор скажет, что тут уж ничего не поделаешь».

«Гостиная – комната, где гости беседуют. Красиво звучит. Но одно дело – флаг, а другое – груз. Какие уж тут беседы. Правильнее было бы написать на двери три «с»: стоны, сплетни, сожаления. Расписание на день для некоторых».

«При нашем доме имеется красивый сад. Но он почему-то на замке. На всякий случай. Дирекции лучше знать, что нам на пользу».

«В настоящее время, выходя в рейс, я рассчитываю сделать два перехода примерно по 500 метров. На полпути сажусь на мель, то есть на скамейку. Дальше идти не рискую. Мир сокращается. От дома я проложил четыре разных круговых маршрута длиной примерно в километр».

«Согласно его философии, жизнь не что иное, как наиболее приятный способ убивать время. Это и есть свобода».

«Быть может, лучший способ быть знаменитым – признание друзей и знакомых».

«В одно воскресенье службу ведет пастор, в другое – католический священник. Они оба не бросаются в глаза, потому что почти так же стары, как прихожане. Пастор остроумен. Он принимает Бога с крупицей иронии. Патер – человек старого закала и проповедует ад и вечное проклятье. Большой разницы между ними нет, ведь их вообще трудно понять. Но имея в перспективе смерть, некоторые обитатели дома все еще упрямо цепляются за веру».

«…В гробу она пока не лежит. Вчера днем можно было с ней попрощаться, так сказать, бросить прощальный взгляд. Жестокий закон джунглей: престарелые либо глазеют сами, либо глазеют на них».

«Правила однозначны: никаких дырок в стенах. В каждой комнате на определенных местах прибиты четыре крючка для картинок и хватит с вас».

«Только что мне нанесла неожиданный визит соц.работница. К счастью для нее, я почти всегда сижу дома».

«Нашу маршрутку правильнее было бы назвать не связью, а разлукой. Нужно очень постараться, чтобы поймать ее, так плохо она ходит».

«…Старые люди живут со старыми героями. Так сразу с ними не расстанешься».

«Госпожа Хоогстратен молилась, вопрошая Господа, доживет ли она до 30 апреля и будет ли избран новый папа. Даже меня попросила помолиться об этом. К несчастью для нее, мы с Господом договорились, что больше не будем беспокоить друг друга».

«Утром не мог отыскать свои ключи. Перерыл сверху донизу всю в общем-то небольшую комнату и спальную нишу. К счастью, я не спешил. Искал не меньше часа и в конце концов обнаружил ключи в холодильнике. Рассеянность. Старики совсем как дети, вечно все разбрасывают, но у них больше нет матери, которая всегда знает, где что лежит».

«Стоило мне вчера написать о смерти, как она тут же явилась с визитом на гимнастику «Красивые движения».

«Когда я вошел в комнату к Эверту, он стоял перед зеркалом, пытаясь ножничками выстричь волоски из носа. Я слегка смутился, но Эверт продолжал свое занятие, несмотря на мой приход. И как только он выстриг волосы еще и из ушей, мы двинулись на улицу.
- Никогда не знаешь, кого встретишь на жизненном пути, - пояснил он».

«Эфье принесла книга «Пятьсот стихотворений, который должен прочесть каждый». Я решил, что буду читать по одному стихотворению каждый день и надеяться, что мне суждено прожить еще пятьсот дней».

«Геронтолог излучает веселье, а я нахожу, что для докторов это перебор. Дурные новости выслушивать легче, если их сообщают замогильным голосом».

«Он прописал какие-то новые таблетки и любезно добавил, что я сам должен определить, в каком количестве их принимать».

«Повезло! Я снова дожил до весны! Теперь мы следуем прямым курсом к первой грунтовой клубнике, потом попробуем перевалить через «Тур де Франс», добраться до селедки свежего посола, увидеть первый снег, услышать старые и новые новости и встретить следующую весну. Сами ставьте перед собой ясные цели».

«Мы здесь никогда не говорим об иммигрантах, только о «приезжих». А нидерландцы они или нет, роли не играет. Странная вещь, эта политкорректность. Нидерланды – общество апартеида: белые с белыми, турки с турками, бедные с бедными, дураки с дураками. У нас проходит еще одна пограничная линия: старики со стариками. В нашем доме живут в основном белые, бедные, не слишком образованные старые люди. С остальными Нидерландами мы почти или вообще дела не имеем, разве что через персонал».

«Всем предприимчивым двадцатилетним юнцам даю бесплатный совет: покупайте акции компаний, производящих подгузники для взрослых».

«Спросил Аню, сможет ли она разыскать и скопировать для меня устав нашего дома и правила проживания. И все прочие инструкции, например, по санитарному состоянию и технике безопасности. Это нужно, чтобы выяснить, вправе ли госпожа Стелваген не пускать нас на кухню. Предчувствую, что мы, из «клуба», еще не раз столкнемся с ними, «из дирекции», и тогда нам очень пригодится информация о джунглях правил, где она от нас прячется».

«…И самые здравомыслящие – всего лишь люди. Хочешь не хочешь, а в толпе с толпой заплачешь».

«В конце концов я остановился на кулинарном ателье «Под сковородой»: там сказали, что у них можно не только кухарить, но и смеяться. Ничего слишком серьезного, на этом я настоял. Слишком много людей считают себя слишком важными персонами. А всем мы лишь песчинки в пустыне, молекулы в космосе».

«Вчера состоялось собрание жильцов с целью ознакомления с планами административного совета. Совет планирует адаптировать наше здание к требованиям текущего момента. Понятия не имею, что такое требования текущего момента. Вероятно, за этой формулировкой скрывается невысказанная мысль о каких-то сокращениях. Сокращениями затрат или повышением эффективности они называют экономию».

«Административные советы столько лет сочиняли инструкции о качестве обслуживания, что из всех благих начинаний чиновников устояло только качество конверта с персональным жалованием».

«- Может, эти японцы малость свихнулись после цунами? А то зачем они приехали сюда и так весело фотографируют все подряд? – размышлял вслух Эверт».

«В нашем доме, что называется, рекордный день: один инсульт, один перелом бедра и один человек, подавившийся куском песочного печенья. «Скорая помощь» шастала туда-сюда, три раза за день. Было о чем поговорить за кофе и чаем. Из моих хороших знакомых никто не пострадал, но мы снова ткнулись носом в непреложный факт: чтобы повалить старое дерево, не нужна большая буря. Первый встречный ветерок, например, в виде песочного печенья, может оказаться фатальным. Здесь нужно жить как в свой последний день, но нет, мы предпочитаем тратить наши последние драгоценные часы на сплетни и нытье».

«Записка от доктора: «Утешайтесь мыслью, что на свете куда больше болезней, чем есть у вас».

«Открытость здесь не в почете. Самые обычные вещи держатся в секрете. Например, от чего кто помер».

«Гроб застрял на полдороге, из-за чего дверь печи крематория осталась открытой. Гроб загорелся, и дым проник в зал. Те, кто еще не успел пустить слезу, тут же прослезились. Пришлось очистить крематорий. Вот это я называю великолепными похоронами. Случилось это несколько лет назад. Я тогда даже подумал, что помещу в свой гроб небольшой CD –проигрыватель с дистанционным управлением, чтобы во время похорон послышался мой голос: «Эй, кто там! (тук-тук-тук) Это ошибка! Выпустите меня. Я еще жив… Шутка, ребята, я мертв, как могила». Как жаль, что у меня пропала охота устраивать такие штуки».

«Одно время Эверт отправлял свою почту в траурных конвертах. На них он не наклеивал марки. Полагал, что из жалости к адресатам с них не берут наложенный платеж и что траурные письма всегда приходят в срок. Это продолжалось до тех пор, пока он не отправил траурный конверт в налоговую службу. Но это еще что. Бывает и похуже. Например, его брат разъезжает повсюду в подержанном катафалке и возит с собой самодельный гроб, чтобы парковаться в любом месте».

«Для тех, у кого вторая стадия, многие дома назначают срок ожидания – два года. А тогда уж кандидат подчас отпадает сам собой. Недурно? Все эти списки ожидания нужны богадельням лишь для собственной страховки. В 70-е и 80-е можно было несколько лет прожить в доме престарелых в свое удовольствие. Теперь туда попадают сущие развалины, которые могут рухнуть в любой момент».

«Когда вы молоды, вам хочется стать старше. Когда вам под шестьдесят, вы хотите всегда оставаться молодым. В глубокой старости вам не к чему больше стремиться. Это и есть самая суть пустоты здешнего существования. Оно не имеет цели. Вам не нужно сдавать экзамены, не нужно делать карьеру, не нужно растить детей. Вы сами слишком стары, чтобы ухаживать за внуками. В глазах здешних обитателей читается только покорность неизбежности. Это глаза людей, движущихся от чашки кофе к чашке чая и от чашки чая к чашке кофе».

«Дети смеются примерно сто раз в день. Взрослые еще смеются, но реже: от одного до пятнадцати раз на дню. Где-то на жизненном пути мы утрачиваем способность смеяться».

«Бесконечный поток бесполезных словес, заглушающих все вокруг, как сорняки. Бездумное, бессмысленное, назойливое словоизвержение. Лишь бы дать понять окружающим, что болтун еще жив и даже имеет что сказать. Люди редко задаются вопросом, хочет ли кто их слушать, не то бы чаще помалкивали».

«Маленькие дети жалуются на боль в животе и ссадины на коленках, чтобы мать налила им стакан теплого молока и наклеила пластырь, но вечное нытье стариков бесполезно и невыносимо».

«Жара собирает дань в нашем доме: три смерти за два дня. «Здравствуй, летняя жара! Пожилых убрать пора». Похоже, мы, старики, пользуемся духотой, чтобы тихо-мирно уплыть в небытие. Спокойно отчалить в гробу».

«Гритье с ее болезнью напоминает мне изящную плясунью на канате. Она элегантно обходит провалы в своей памяти и маскирует неуверенность легкой иронией.
В ходе борьбы с альцгеймером мы с Гритье написали еще две записки, она будет носить их с собой. 1) Что делать, если я заблужусь по дороге? 2) Что делать, если я забуду, кто есть кто? Обе записки начинаются словами: «Не обижайтесь на меня, но я так забывчива…»

«Многим трудно переварить тот факт, что другие провели день приятней, чем они сами».

«Из палат пациентов были убраны тревожные звонки. Наверное, они слишком громко звонили».

«Сегодня утром, в 9:00, совершив прекрасную прогулку по спящему Амстердаму, я со своим скутмобилем уже стоял на пароме. Жить в одном из самых красивых городов мира – это привилегия. Но ею нужно пользоваться, а иначе какой от нее прок?»

«Сейчас много шума вокруг предсказания, что каждая вторая девочка, родившаяся в настоящее время, проживет сто лет. Но я не слышал, чтобы кто-нибудь задал вопрос по существу: это хорошая новость или плохая? По крайней мере, каждый второй из наших жильцов, чей возраст приближается к столетию, хотел бы поскорей умереть».

«В старости некоторые свойства характера утрачиваются, но глупость к их числу не относится».

«Гритье рассказала, что в продвинутой стадии деменции можно пройти мимо зеркала и не узнать своего отражения. Она надеется, что в этом случае она подумает: «Ох, какая красивая женщина!»

«Сегодня Всемирный день животных, так что в меню нет ни мяса, ни рыбы, только шарики соевого творога и горшочек цикория. Небольшой жест благодарности животным. Завтра закажу кусок мяса побольше. Но даже 4 октября мы ставим мышеловки и убиваем комаров. Бывают звери и звери. С людьми то же самое: одних убивают, другие подыхают с голоду, а третьи приобретают виллы с бассейнами».

«Она всегда первым делом водружает на стол рядом с чашкой бескофеинового кофе свой ящик с таблетками. Потом принимает дневную дозу, постоянно сокрушаясь, что не помнит, от чего помогают эти лекарства».

«В течение моей жизни население Земли увеличилось с двух до семи миллиардов человек. Возможно, это самое масштабное изменение, которое когда-либо произошло в мире. Более важное, чем промышленная или цифровая революция.
Когда за кофейным столом речь зашла о численности мирового населения, госпожа Бром обронила, что «на свете и впрямь становится тесновато».
- Что-то не заметно, что у нас здесь растет посещаемость, - брякнул Эверт.
- Это потому, что вы грубиян, - ответила госпожа Бром».

«- Мы несемся в утлом суденышке к водопаду, и никто ничего не предпринимает! – с пафосом проворчал Граме. После подобных тирад обычно следует хитрое подмигивание по адресу Эфье и Гритье, а если их нет рядом, то по моему.
- Да, время непонятное, жизнь – пазл из пяти тысяч элементов, но к нему не приложена заданная картинка!»

«Во время шторма мы наконец сидим в первом ряду за своими геранями. Со своего кресла у окна пятого этажа господин Баккер углядел шесть поваленных деревьев и насчитал две тяжелых и три легких аварии».

«Господин Баккер анализирует результат наводнения на Филиппинах:
- Повезло еще, что они там такие бедные, а то бы ущерб был намного больше».

«Обедал в столовой. Гороховый суп был очень вкусный, но сопровождался непрошеными историями о том, что в старое время, у матушки и бабушки, суп был намного вкуснее. Вечно это старое время. Да поживите вы хоть чуть-чуть сегодня, мумии!»

«Сегодня утром в гостиной ко мне обратилась госпожа Тан.
- Это хорошие таблетки? – спросила она, протягивая мне коробочку.
Я сказал, что ничего не понимаю в таблетках.
- Я тоже, - сказала она. – Но старые таблетки у меня закончились, а эти того же цвета».

«Для клиентки такого объема похоронных дел мастеру пришлось сколотить гроб в форме куба. Простите, что занимаю ваше внимание этим феноменом, но я не в силах сделать реальность краше, чем она есть: печальная, жестокая и смешная одновременно».

«Сегодня утром заходил к Эфье поздравить с Рождеством. Стоял у ее кровати и не знал, чего ей пожелать. Быть может, доброго пути».

«…Мы выпили за нашу дружбу, пока смерть нас не разлучит. И это для нас отнюдь не пустые слова».

@темы: Книги

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Уральский следопыт.
«Куприн сказал однажды Мамину-Сибиряку, что «души критиков так же не исследованы, как и души кучеров, но воспитательные приемы их часто бывают одинаковы. Критики так же, как и кучера, воображают, что если будут задергивать, всячески измываться над писателями, то те станут уважать их и слушаться».
***
«19 ноября 1942 года началось наступление – операция «Уран». И практически сразу операция оказалась под угрозой срыва. Войска Юго-Западного фронта после ужасающей для врага артподготовки прорвали оборону противника, в прорыв должны были войти вновь сформированные танковые корпуса – первый, четвертый и двадцать шестой. Но… танкисты не идут: поля усеяны минами, проход простреливается, плохая погода (нет поддержки авиации), глубокий снег, сопротивление врага на участке прорыва полностью не подавлено – следовательно танки понесут тяжелые потери еще до выхода на оперативный простор. И приказ командующего фронтом генерала Ватутина фактически саботируется. Сам товарищ Сталин из Кремля звонит: пошли танки в прорыв? Ватутин докладывает: нет! И предлагает расстрелять командиров корпусов. Но Верховный в ответ говорит: «Передайте от меня, пусть им будет стыдно». И кладет трубку. Это пожелание передали комкорам. И три танковых корпуса ломанулись вперед, заверили прорыв обороны, захватили мост через Дон и через три дня встретились с войсками Сталинградского фронта.».
***
«По сыпучему кулуару провесили первую веревку, по одному поднимались, придерживаясь за нее. Под ногами все едет, те, кто внизу, усердно прячутся за выступ. А то и каска голову не спасет: камни летят. За кулуаром единственное проходное место – это вниз по полочкам, по скальной стене над Улыбкой Кита. Чтоб на полочки попасть, надо пять-шесть шагов сделать по узенькому гребню – полметра шириной, с обеих сторон отвесная стенка вниз, сколько глаз хватает. Народ, затаив дыхание и держась за веревку, проползает чуть не на брюхе и, скрючившись, скорее спешит на полочку. И зубами бы взялись, да не приспособлены наши зубы для лазания…»
***
«Наверно, проще ходить не с перевала, а прямо с Малой Усы, по юго-западному гребню. С соседней вершины Хойды-Пэ вроде бы хорошо просматривается подъем, который значительно проще. Но и острых ощущений с воспоминаниями будет меньше. А ведь человек – это и есть его воспоминания. Что он может о себе вспомнить, то он и есть. Просто прекрасно, что подобное помню и, вот, могу даже поделиться с кем-нибудь».
***
«Вверх-то всегда проще, это вам любая кошка скажет. Проблема не технического характера при спуске вниз с вершин – в ориентировании. На вершину-то иди себе вверх, смотри под ноги. Новички только под ноги и смотрят, дорогу обратно запоминать не догадываются, а на сложной осыпи и не до того бывает. Ведь путь вверх все равно приведет, куда надо. А обратно – куда? Вниз? Так везде «вниз». Какой из этих низов – наш? Вот тут и начинаются обычно чесание затылка и танцы с бубнами… Стоишь такой на вершине в облаке, дождь за шиворот, ветер со всех сторон, и группа так недобро на тебя посматривает: как это – ты не знаешь, в какую сторону спускаться?»

---

Просто в телеграме -


png instagram

---

Читательский дневник

А.Ф.Бриген. Письма.
«А.И.Михайловскому-Данилевскому. 26 сентября 1816 года.
Не правда ли, мой друг, мое перо не перестает вам докучать, а также и напоминать, что ваш друг еще прозябает в самом плохом и отвратительном уголке земного шара… //в Петербурге// Мне кажется, что вы знаете мои мысли до того, как они ложатся на бумагу. О чем же я буду с вами говорить? Все так мало интересно, что не стоит даже об этом рассказывать. Никогда я не был столь праздным, столь ничтожным, как в этот период. Вместо того чтобы прочитать еще 50 томов, я с трудом смог просмотреть едва дюжину, от которых у меня остается весьма смутное представление. Смит лежит на столе неоткрытым, и всякий раз, как я смотрю на него, моя совесть горько меня упрекает за бездействие.
Наша служба изо дня в день все тяжелее, и я думаю, что она достигнет своей цели, став невыносимой. Каждый день какое-нибудь новое учение, которое забивает мои бедные мозги. Особенно сейчас, в ожидании вашего прибытия, //Михайловский-Данилевский состоял в свите Александра I// нас заставляют бегать, доводя до исступления. Вы прекрасно можете себе представить, что эта гимнастика мне не по вкусу. Но что поделаешь, с волками нужно выть, чтобы они тебя не растерзали. Я проведу сегодняшний вечер у Свиньина. Мы встретились на балу у Синявина, и он специально пригласил меня навестить его. Он страшно ухаживал за некоей графиней Разумовской, супругой брата Разумовского, который посланник в Вене. Вообразите, что она его седьмая жена, а шесть его предыдущих жен еще живы. В каждой из стран, где он путешествовал, он всякий раз женился и уезжал, оставляя свою дорогую половину. Эта же, о которой я вам говорю, немецкая графиня из Вены, довольно красивая, молодая, но чопорная немка. Я танцевал с нею, но, посылая всех женщин к чертям, не сказал ей даже и слова. Знайте, что мне наплевать на всех женщин. Разумовский то и делал, что их третировал. Самое худшее для него – это быть заточенным в монастырь.
Глинка вера произнес речь в ложе //масонской//, где все, вплоть до неотесанного камня, было в экстазе. Ильин обязательно хочет узнать от меня, какова цель масонства. Если вы что-нибудь об этом знаете, скажите ему. Что же касается меня, то я не знаю. Но какова бы ни была эта цель, я всегда останусь верным масонству, чтобы не потерять вашу дружбу».

Т.Серганова. Танец с врагом. Сердце дракона.
«…Я уснула на ступеньках перед огромным залом, так и не добравшись до таинственного Омута силы. Выходило, это не я, это он до меня добрался.
Приподнявшись, изучила обстановку. Я лежала у одной из немногих уцелевших стен на мягком коврике из серо-зеленых трав. Меня окружали развалины, низкие кустарники и сиренево-лиловые облака. Место выглядело вроде тем же, но и совсем другим.
- Так где это я? – пробормотала, потирая затекшую шею.
Рядом что-то звякнуло, заставив меня поежиться и с опаской осмотреться вокруг. Возле моего кармана обнаружилась небольшая круглая металлическая штука. Это оказалось зеркальце. Совсем простое, с вырезанным на крышке рисунком в виде четырех колец, соединенных находящимся в центре пятым. Нажав небольшой выступ сбоку, я открыла его и принялась рассматривать свое грязное, покрытое сажей и кровью лицо.
- М-да,увидел бы меня сейчас принц – точно испугался бы, - с горькой усмешкой пробормотала я, изучая собственное отражение.
Внезапно зеркальная поверхность подернулась рябью и по ней, как по воде, пошли круги. Вскоре картинка поменялась, показывая уже не мое лицо, а принца. Асджер сидел в кабинете и что-то писал, потом вдруг резко поднял голову. От неожиданности я дернулась. Зеркальце выпало из рук и с легким щелчком захлопнулось. Я тут же вновь схватила его.
- Дар от омута. Зеркало, которое помогает увидеть кого угодно, стоит лишь захотеть, - пробормотала я, вновь открывая крышку. Сейчас на меня вновь смотрело мое чумазое отражение. – Бабушка. Покажи мне бабушку.
Поверхность вновь пошла рябью, а затем… это действительно была бабушка. Судя по небольшой зеленой полянке, она находилась в саду. Сидела в плетеном кресле под раскидистым деревом».

---

Георгий Садовников "Большая перемена". Советская литература. Сказка, сюр, абсурд.
Собственно, это сборник. Сюда входит заглавная повесть... и еще две небольшие, написанные явно позже - как я понимаю, уже даже в постсоветские времена. Которые, видимо, добавили сюда для объема. Заглавная, она же "Иду к людям". Сюжет: молодой, подающий надежды историк рассчитывает получить место в аспирантуре своего университета. Но неожиданно во время рассмотрения, комиссия отдает голоса другому претенденту... претендентке... которой он еще и увлечен. В потрясении он решает полностью переменить свою жизнь и устраивается учителем истории в вечернюю школу, она же - школа рабочей молодежи.
Давно уже временами слышу об этой книжке... или о фильме, который по ней сняли... Я не читала и не смотрела, что вообще-то странно. В смысле, фильм же снят еще где-то в 60-е-70-е, а я же в детстве с увлечением приобщалась к телевизору, не пропуская ничего мало-мальски "художественного". Как-то что ли его уже не показывали? но как он тогда стал культовым?? загадка, в общем, для меня была. И тут увидела книжку в библиотеке и радостно взяла почитать и разобраться.
Ну, что тут сказать... Сказать тут прежде всего следует о том, что Садовников - это, к сожалению, не мой автор. То есть, я его знаю, в детстве читала его сказочную книжку... и уже тогда поняла, что это не мой автор. Но тут решила глянуть - все-таки, как описано, это просто про жизнь... реальную и все такое... Может, думаю, будет какая-то разница... Так вот - никакой разницы нет. Абсолютно. И хотя это действительно история как бы про реальную жизнь, она все равно является сказкой. Видимо, автор так был настроен, так мыслил и так все воспринимал. Кроме сказок у него ничего не выходило. Плохого в этом нет ничего, наоборот, все очень светло, позитивно и романтично. И написано очень остроумно - это я про авторский стиль говорю. Но это сказка.. Сказочность тут проявляется не в виде каких-то фантастических явлений и чудес, а характерами персонажей, которые автором возведены прямо до образов сказочных героев... их поступками, которые естественны и адекватны именно для сказочных персонажей, никак не для реальных людей из реальной жизни...
Ну, мне, конечно, еще здорово мешало это все воспринимать то, что в советские времена я опять же уже прочитала одну такую повесть про школу рабочей молодежи - Н.Никонова "Мой рабочий одиннадцатый", она мне ужасно понравилась и я ее много раз перечитывала. И вот в сравнении с ней повесть Садовникова у меня ну просто никак не воспринимается. Просто так получилось, стечение обстоятельств. Я их не то чтобы сравниваю, это бессмысленно - у Никонова реалистическое произведение, даже местами драма-трагедия, у Садовникова - романтическая лирическая сказка. Но все равно не могу Садовникова всерьез воспринимать, что тут поделаешь.
Две остальные повести - ну, тоже сказки... только уже мрачноватые и юмор тут черный. Киллеры, бандиты, трупы, все такое. А так авторский стиль нисколько не изменился и по-прежнему легко опознается. Здесь, кстати, уже происходят события совсем дикие и невероятные.

«Я прошел на танцплощадку, мимоходом сказав билетерше: «Я в аспирантуру!» - и та, глянув на мой пузатый портфель, не произнесла и звука».

«- Ты уверен, что твое призвание историк?
- Не сомневайся! Историк! А кто же еще?
- Учитель, например! Учителю находчивость ох как нужна! Историк без нее обойдется запросто. Он берет другим. Для работы в архивах, скажем, необходим усидчивый зад».

«История, особа педантичная, въедливая, ведет кропотливый учет авантюристам, оставшимся с носом».

«В общем, закрутилось, завертелось карусельное колесо моей практики. Я с сабелькой-указкой в правой руке восседал на коне из папье-маше, а мимо проносились дни-близнецы».

«- Чево, отвечаю, ему болеть. Хоть он вон какой жидкий, чистый воробушек. Мужчина должен быть как слон».

«Может, оттого я и выбрал историю – из-за любви к людям. Она их общая биография».

«- Отметка – это еще не сами знания. Она – всего лишь их слабенький отблеск».

«Я взывал к Песталоцци и Амосу Коменскому: великие, помогите! Но увы… Гениям педагогики повезло – они не имели дело с токарями и фрезеровщиками компрессорного завода».

«- Ваша зарплата и без того видна только в микроскоп».

«Можно подумать, человек появляется на свет ради одного: без устали бороться с подвохами. Тебе их забавница-жизнь подбрасывает на каждом шагу, твое бытие похоже на бег с препятствиями. Стипль-чез! Преодолел, едва отдышался, а перед тобой очередной барьер, и надо бежать дальше».

«…Влюбленного не сбить с его позиции танками логики».

«Движения у нее стали вялыми, замедленными, - она устала, вычистив мою авгиеву конюшню.
- Лина, не надо было мучить себя. Я бы прожил и в пыли. Паутина не так уж нетерпима, как принято считать. Когда в комнате солнце, она сверкает радугой. Это красиво и совсем не страшно».

«У меня было такое ощущение, будто сердце бьется исключительно от счастья, оно его двигатель. Казалось, оно вот-вот вырвется из груди на простор к людям. Вот оно уже пульсирует на моей ладони. Я мысленно выхожу на перекресток и, малахольный, кричу на весь город: «Люди, если у вас есть печаль или горе, пожалуйста, возьмите мое сердце! Оно переполнено счастьем!»

«…Нежное, будто безгрешное ангельское дыхание, прикосновение…»

«Словом, жил человек, и его не стало, и какая ему разница, кто его прикончил: водородная бомба или детский шарик?»

«…Словом, точно следовал правилам. Однако случайность не держится правил, - на то она и случайность, - и действует им вопреки. Когда же случайности сбиваются в шайку и, точно в сказке, учиняют герою испытание, тут отступают, поднимают ручки и справедливость, и здравый смысл».

«Даже сказку они любили одну и ту же – «Колобка».
- Я иногда перечитываю и сейчас. И рыдаю. Трагическое произведение, - призналась Катя. Она сама, по ее словам, однажды неосмотрительно – была самоуверенна, - вышла замуж и едва не пропала, супруг оказался форменным лисом».

«- Он, в сущности, здоров. Самое неприятное, что можно при желании заподозрить, - вялотекущая шизофрения. Но эта штука, если покопать, отыщется у каждого из нас».

«- Не терплю разных модников. Ни баб, ни мужчин. Мазохисты! Человек лезет из кожи, морит себя и семью голодом, ворует, достает, и ради чего? Чтобы украсить свою темницу, словно новогоднюю ель!
- Наверное, он так не считает, ну, что его тело тюрьма. Потому и счастлив, достав красивую вещь, - дипломатично возразил Фаянсов.
- Вы правы, - легко согласился Карасев. – Тому, чей дух не нюхал свободы, и мрачное узилище кажется раем…»

«- Не паникуйте! У нас в запасе великая штука – компромисс!»

«- Это как написано на лбу. Мужчина с женщиной. И мужчина без».

«Слух, увы, не распустился, брошенное им семя тут же завяло в бесплодной земле. Фаянсов не сетовал на столь сокрушительный провал, он сразу понял: слухи – привилегия известных людей».

«- Я лишь суммировал мысли великих. Что тоже, без ложной скромности, было мудреной работой».

«Вдохновение уперлось в невидимые стены, нужные слова были где-то близко, крутились возле лба, казалось, только возьми и вставь куда надо, однако, когда он мысленно тянул персты к подходящему слову, оно лопалось мыльным пузырем, лишь оставалось облачко пара».

«- Желая показать, будто он уходит из жизни со счастливой улыбкой и не надеясь на мышцы лица, покойный эту улыбку нарисовал загодя с помощью красной губной помады».

«Обычно от встреч с начальством Петр Николаевич не ждал ничего доброго, даже не чувствуя за собой вины, - он-то не чувствовал, а оно, начальство, чувствовало, и по-своему, поди знай что именно. «Начальство – кирпич, готовый свалиться на твое темя», - шутил он в умных беседах с самим собой».

«- И вообще, во всем этом нет состава преступления. Дела здесь не заведешь, и не надо. А вот околодело есть. Я это называю так, для собственного служебного пользования. Преступления как бы нет, а дело имеется. Когда в событии замешана смерть, сквозь него должно просвечиваться все, ровно чистое стекло. А тут в глазу целая заноза».

@темы: Книги

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Александр Кушнер.

Запиши на всякий случай
Телефонный номер Блока:
Шест – двенадцать – два нуля.
Тьма ль подступит грозной тучей,
Сердцу ль станет одиноко,
Злой покажется земля.

Хорошо – и слава богу,
И хватает утешений
Дружеских и стиховых,
И стареем понемногу
Мы, ценители мгновений
Чудных, странных, никаких.

Пусть мелькают страны, лица,
Нас и Фет вполне устроить
Может, лиственная тень,
Но… кто знает, что случится?
Зря не будем беспокоить.
Так сказать, на черный день.

М.Завойчинская. Невест-то много, я одна.
«Пришло время собираться в обратный путь. Везти из этого сурового края нечего, кроме некоторых сушеных трав. Лечебных, хорошо себя зарекомендовавших. Их я, разумеется, приобрела у местной травницы. А для Лекса, после долгих раздумий, что же может порадовать парня-подростка, купила пару поделок местных умельцев.
Чего тут было в избытке – так это нечисти. Вот из шкур, когтей и зубов местных монстриков и делали всякие штуки. То ожерелье из клыков, то брелок из сушеной когтистой лапы. А так как магов тут хватало, то зачастую такие аксессуары еще и зачаровывали. Вот я и взяла для Лекса кожаный плетеный браслет из шкуры дарманерки чешуйчатой, с отделкой из ее же клыков. Вдобавок к браслету прикупила сумку для тетрадей и учебников из шкуры еще одной нечисти, более крупной. Дымные суарены – размером с волка, агрессивные, наглые. Обе вещи были зачарованы от износа, от воровства и так, по мелочи.
Маркиз оценил мой выбор, хмыкнув, прокомментировал в том духе, что, будь он четырнадцатилетним столичным аристократом, умер бы от восторга, заполучив такие штуки.
- Это ж надо придумать, - покачал он головой. – Аксессуары из нечисти.
- Чем богаты, как говорится, - развела я руками.
- Пойду-ка я и себе что-нибудь похожее присмотрю. И Антиону с Дамианом. Они не простят мне, если окажется, что у Лекса есть браслет и сумка из шкуры нечисти, а у двух самых знатных холостяков королевства – нет.
Я не стала никак комментировать. В столице я точно так же ходила по лавкам, смотрела на все с открытым ртом и порой даже не знала, что это за вещицы, из чего и как их использовать».

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Станислав Ежи Лец.
«Трудно найти деньги: они не пахнут».
***
«Слава многих авторов переходит границы отечества. Да и авторы не прочь поспешить за ней».
***
«Держитесь от ближних на расстоянии любви».
***
«Некоторые больше акцентируются на осмыслении истории, нежели на том, чтобы ее творить».
***
«Заглянул я раз за кулисы театра марионеток – и нити там дергают тоже марионетки. А дальше меня не пустили».
***
«Порой темнеет от ангельских крыльев».
***
«Не в меру много орлов – не в меру мало домашней птицы».
***
«Литераторы (обоих полов) – это безумные родители: они не в состоянии отличить мертворожденных детей от удачных».
***
«Иногда поджигатели убеждены, что они несут перед народом факелы».
***
«В мифах люди разоблачили себя: именно так они поступали бы, если бы были богами».

А.Го. Безмятежный лотос у подножия храма истины.
«Вика с боем продиралась вперед почти полчаса, но монстров становилось только больше, они накатывали, словно волна.
- Система, эти черти хоть когда-нибудь закончатся? Сколько же их тут?!
«У Системы нет данных о количестве этих особей. Но если бы пользователь использовал Ци для атаки по площадям, этот данж не представлял бы для него труда».
- Пользователь тоже очень хотел бы использовать Ци, но никак не выходит. Синчэнь, давай сваливать отсюда.
- Простите, хозяин, - виновато произнес меч, но я не смогу увезти вас отсюда, тут действует какое-то заклинание, запрещающее полеты.
- Но ты же можешь летать, - удивилась Вика.
- Сам смогу, но заклинание не дает хозяину встать на меня.
Меч замер в воздухе на уровне ее колен, чтобы девушка сама могла убедиться. Вика попыталась привычно запрыгнуть на клинок, но ее ноги будто натыкались на незримую преграду. Тогда ей пришла в голову другая идея:
- Ну-ка, поднимись повыше.
Синчэнь взлетел над ее головой, а девушка схватилась за его рукоять и поджала ноги.
- А так лететь можешь?
- Да! – возликовал меч и тут же взмыл вверх, унося ее от новой волны рогатых мартышек.
«Пользователь, это читерство! – возмутилась Система. – Если стоит запрет на полеты, то, значит, надо идти ногами!»
- Это не читерство, - радостно ответила Вика, ловко отпинывая обезьяну, которая прыгнула на нее со скалы. – Я просто использую голову не только для того, чтобы в нее есть. Креативное мышление в этом данже не запрещалось!»

---

Анна Дант "Хозяйка зачарованного леса". Фэнтези, любовный роман.
Сюжет: ГГ отправляется на свидание, а придурочный кавалер вдруг решил его организовать в виде пикника в лесу... даже не задумавшись спросить или предупредить... и в довершение всего, в этом лесу ГГ заблудилась... и ее вывело к зачарованной избушке. И тут она узнала, что это уже волшебный лес, и он выбрал ее своей новой хозяйкой. Вопросов нет, возражения не принимаются. За лесом необходимо присматривать, населяющие его волшебные существа нуждаются в твердой руке и т.д.
Вот я решила читать книжки автора и приобрела имеющиеся в наличии. В том числе и эту. Книжка маленькая... но читалась довольно долго. В принципе, было скучновато... Хотя и каких-то претензий высказать не к чему. То есть, претензии у меня есть, но чисто субъективные. Я разбаловалась от ранее прочитанных книжек автора... и ожидала, что эта будет в таком же духе - производственно-хозяйственная, то есть. Тем более, что и аннотация как бы намекала... Все же так завлекательно звучит - присмотр за волшебным лесом и его обитателями! Но автор решила тут сосредоточиться на других моментах. ГГ не столько занимается хозяйством, сколько строит отношения, бродит туда-сюда и вообще занимается непонятно чем. Ну, на мой взгляд. Понятно, что автор тут особо не при чем, не угадаешь же, чего там читатель захочет и чего будет ожидать... Но все равно досадно.

@темы: Книги

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

В.Сорока. Питерские монстры.
«Воры задумываются. Совещаются долго.
- Добро, - говорят воры, - мы думаем, что воры твои были четкие и все чин по чину сработали, вот только солнце не смогли донести – пожгло оно им руки. Было так горячо, что выпустили они солнце, и оно укатилось обратно на небо. И снова стало общим и не твоим..
- Хорошую вы сказку рассказали, но взаправду не так было, - говорит Петербург. – Итак, я хотел, чтобы солнце было только моим. Чтобы светило в каждом дворе-колодце, в каждом уличном фонаре. И самые лучшие воры отправились за солнцем.
Но оно оказалось не твердым, как камень, а жидким, как патока. Воры были хорошие – принесли солнце в ведрах, не расплескав ни капли. И стало солнце светить только в этом городе. И перестали люди спать и начали сходить с ума. Потому что солнце в этой земле обернулось отравой и принялось разлагаться на безумие и бессонницу.
И тогда я велел избавиться от солнца. Вычерпать его из всех фонтанов, из всех луж, из всех масляных фонарей. Лучшие мои химики пытались рассчитать идеальную формулу солнцу, которую можно оставить в городе. Но мимо прошла слишком красивая женщина, и в расчеты закралась ошибка. Поэтому летом солнца слишком много, и люди не могут спать и сходят с ума, а зимой солнца слишком мало, и люди не могут понять, спят они или нет. И тоже сходят с ума».

Е.Ковалевская. Записки средневековой домохозяйки.
«Как извлечь из меня сведения, придумал все тот же Ковали. Не то чтобы я не хотела рассказывать, просто не знала, что именно их интересует. Что-то они уже изобрели, а что-то нет. Да и рассказать подробно я могла не о многом – только по специальности или о быте. Так вот, Ковали придумал, а его величество оказался двумя руками за подобное изложение. Моей главной обязанностью было рассказывать сказки. В смысле, не обыкновенные сказки для детей, а фильмы, истории из жизни, прочитанное в книгах. Я рассказывала, а король слушал, запоминал интересующие вещи, а после уже задавал точные вопросы, извлекая из меня всю необходимую информацию.
Так, например, получилось, когда я рассказала его величеству о фильме «На безымянной высоте». Уже на следующий день Ковали прилетел ко мне и вцепился как клещ с вопросами: «что такое снайпер и что такое оптика?» И как я не пыталась отнекиваться, он заставил меня не только рассказать, но и показать в меру своего разумения, что играли актеры.
Задумчиво глядя на меня, лежащую на ковре за подушками, после объяснения, зачем рыть окопы (тоже мне, нашли спеца), он протянул:
- Проверим… Все равно до такого у нас пока никто не додумался. Егеря у нас, конечно же, есть, но чтобы так…
- Так, так, - покивала я, вставая из импровизированного окопа. – В принципе, они еще по двое ходят, но это уже современная вариация, - и тут же себя едва по губам не хлопнула, потому что Ковали сделал стойку, как пес, почуявший лисицу.
В итоге вечером в королевском кабинете я пересказывала американский фильм про двух снайперов, ползавших, кажется, где-то по лесам в Мексике».

---

Просто в телеграме -


фото нет

---

Читательский дневник

М.Рольникайте. Я должна рассказать.
«Нас повели в баню, велели раздеться и впустили в большой предбанник. Войдя туда, мы обомлели: прямо на каменном полу сидели и лежали страшно изможденные и высохшие женщины, почти скелеты, с безумными от страха глазами. Увидев надзирательниц, женщины стали лепетать, что они здоровые, могут работать и просят их пожалеть. Тянули к нам руки, чтобы мы помогли им встать, тогда надзирательницы убедятся, что они еще могут работать… Я шагнула к сидящей вблизи женщине, но надзирательница отшвырнула меня назад. Властно чеканя слова, она велела не поднимать паники – всех помоют и вернут в лагерь. Когда поправятся – смогут вернуться на работу. Нам она приказала этих женщин раздеть и вести в соседнее помещение, под душ.
От страшного запаха меня мутит. Хочу снять с одной женщины платье, но она не может встать, ноги не держат. Пытаюсь поднять, но она так вскрикивает от боли, что я замираю. Другие мучаются не меньше меня. Надзирательницы дают ножницы: если нельзя снять одежду, надо разрезать. Разрезаю платье. Под ним такая худоба, что даже страшно дотронуться. Кости прикрывает только высохшая морщинистая кожа. Снять башмаки женщина вообще не позволяет – будет больно. Уже две недели не снимает башмаков, потому что отмороженные гноящиеся ступни приклеились к материалу. Что делать? Другие уже раздели нескольких женщин, а я не могу справиться с одной. Надзирательница это заметила, подбежала, стукнула меня по голове и схватила несчастную за ноги. Та душераздирающе закричала. Смотрю: в руках надзирательницы башмаки с прилипшими к материалу кусками гниющего мяса. Меня затошнило. Надзирательница раскричалась, что я ничуть не лучше этих больных женщин…
Тех, кто ходит, вводим, а лежащих вносим и кладем под душ. Немного обмыв их, выносим назад, в холодный предбанник, и снова кладем на каменный пол. Полотенец нет. Несчастные стучат зубами. Когда надзирательница отвернулась, я спросила у одной из женщин, откуда она. Из Чехословакии. Врач. Привезли в лагерь и отправили на работы. Они рыли окопы. Работали, стоя по пояс в воде. Спали на земле. Когда обмороженные руки и ноги стали гноиться, вернули в лагерь. Рыть окопы повезли других. Их ждет та же участь.
Когда мы всех выкупали, нам дали продезинфицированные платья и повели назад, в барак. Уходя, мы слышали крики несчастных. Их, наверно, уже тащили. И, конечно, не в лагерь… Зачем же надо было издеваться, мыть?»

В.Зыков. Ученик своего учителя. Ветер свободы.
«Малк шагнул к единственной, заставленной маленькими бутылочками полке и взял в руки один из пузырьков. Выдернул пробку, принюхался и удивленно проятнул:
- Странно… Яблоками пахнет. Яблоками и силой.
- Ничего странного тут нет, тут даже я тебя смогу проконсультировать, - проворчал Тиль. – Это молодильный эликсир. Очень редкая и весьма дорогая штука. Выпьет такую неодаренный старик и три-пять лет себе скинет… В Борее к открытой торговле он хоть и запрещен, но при желании, а также при наличии правильных знакомств и денег пару флакончиков можно найти всегда.
- А ты откуда знаешь? – подозрительно спросил Малк.
- Я ж из семьи купцов, - Тиль пожал плечами. – Мы даже если сами чем-то не торгуем, спрос и предложение все равно знаем!
- Может, тогда сможешь оценить, сколько это стоит?
- Легко. Один флакончик – где-то пятьдесят драхм. Тут двадцать флакончиков. Вот и считай, - криво усмехнулся Тиль.
Малк кивнул. И внезапно пнул полку ногой, да так сильно, что она слетела с креплений и уронила на пол свое содержимое. Осталось раздавить уцелевшие флакончики…
- Ты чего творишь, а?! это же живые деньги!!! – зашипел Тиль. – Надо только выйти на нужных людей, и при хорошей скидке у нас все сметут, не спрашивая паспортов!
- Вот именно, ключевое слово здесь «живые», - огрызнулся Малк, продолжая топтать пузырьки. – От этого твоего молодильного эликсира смердит Смертью. Каждый эликсир – это несколько загубленных жизней! И я категорически не желаю с такой дрянью связываться».

---

Алена Медведева "Жена архимага". Фэнтези, любовный роман.
Сюжет: некий фэнтези мир с предельно жесткой системой социального неравенства. Здесь все зависит от силы магии, и те, у кого магии много - маги и архимаги - находятся на верхних ступенях и фактически могут делать, что им заблагорассудится. А те, у кого магии мало - всякие низшие духи - находятся у них в подчинении и натуральном рабстве. И вот однажды архимаг стандартно присутствовал на одном из судов, где в числе прочего рассматривалось дело по жалобе некоего мага на свою домовушку, которая нанесла ему ущерб. А девушка в свое оправдание заявила, что маг проводил жестокие опыты над существами, и она не смогла не вмешаться. Абсолютно проходное дело, не имеющее никаких сложностей - по всем законам, домовушку следовало сурово наказать. Но архимаг решил, что она достаточно хорошенькая, вмешался в процедуру и забрал девушку себе. Как более сильный. С тех пор архимаг зажил в свое удовольствие в уютном и прибранном доме, со всегда вкусной ожидающей его едой... и ночами ублажающей его женщиной... И самодовольно считал, что домовушка должна быть ему благодарна за такую проявленную милость, где еще она бы нашла такого хозяина. И вдруг оказалось, что домовушка совсем не считает его пупом земли, она даже каким-то образом ухитрилась сбежать. А архимаг внезапно осознал, что без нее жизнь ему не мила. Но как вернуть взбунтовавшуюся женщину?..
Еще одна найденная в библиотеке книжка автора. Ну... по сравнению с предыдущими прочитанными - про лихих попаданок - она все-таки выглядит получше... Легко читается, сюжет неплохой... и даже на этот раз не так сильно походит на автора Гусейнову. И тут прямо-таки ставятся серьезные вопросы и социального характера, и общественного устройства... и отношений между полами...
И все-таки книжка оставляет довольно странное впечатление. Поразмыслив, склоняюсь к тому, что... книжка что ли слишком маленькая? В плане того, что мир здесь хорошо прописан - со всеми закидонами и жутким неравенством. Персонажи хорошо прописаны, со своими характерами, целями и устремлениями. И их поступки и решения выглядят вполне логичными и обоснованными. До тех пор пока внезапно не случается хэпии-энд. Вот в него не верится абсолютно. Нет, я вполне верю, что архимаг влюбился в эту свою домовушку. Верю, что и она в него влюбилась. Но при всех прочих их заявленных особенностях характеров - не верю, что они так быстро взяли и пришли к соглашению и взаимопониманию... Как будто здесь взяли и пропустили большой кусок, сразу скакнув к счастливому финалу. Вот если бы это все развивалось постепенно... Но с другой стороны - размышляю я - и тянуть резину тут тоже нет никакого смысла. О чем писать-то? Мда...

@темы: Книги

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Григорий Поженян.

Был приказ прорваться к Эльтигену
днем
сквозь строй немецкого заслона.
Командир сказал, что повезло нам,
и поздравил нас.
Взбивая пену,
клокотало море.
На причалах
от наката волн качались сваи.
Командир сказал, что так бывает, —
и сигнальщик поднял флаг на фалах.
Шеи пушек вытянулись к югу,
дрогнули,
качнулись мачты косо —
это реверс выжали матросы,
и земля шарахнулась в испуге.
В этот день на рейде не клялись мы,
уходя, вещей не завещали.
Командир сказал: «Вернемся к чаю!» —
И велел отправить наши письма.
Он стоял, спокойный и угрюмый,
молчаливый и широкоспинный,
слушая, как напевает трюмный
песню про влюбленную рябину.
Что он думал?
Думал ли о бое,
что придет в горячечном ознобе,
впившись в борт десятками пробоин,
в пятнах крови на матросской робе,
или, может, видел над собою
только небо, небо голубое?
Что хотел он?
На одном моторе
мирно,
не рискуя головою,
проскочить, не встретив немцев в море,
потому что море — штормовое?
Или, может, он мечтал у порта
вдруг увидеть их,
чтоб тотчас, с ходу,
стать «гостеприимным» мореходом
и схлестнуться, выйдя к борту бортом,
так чтоб флаги с черными крестами
падали,
линяя под винтами?
...Он был ранен после первых вспышек.
Медленно
по мокрому реглану
кровь стекала под ноги.
Я слышал,
как он приказал:
«Идти тараном!
По разрывам,
в лоб,
врезаясь строем!»
...Немцев было восемь.
Наших — трое.
Немцы шли на малом.
Мы — па полном.
Немцы шли за ветром.
Мы — сквозь волны.
С ними был их бог.
А с нами — сила.
Он им не помог.
А нас носила
яростная злоба над волнами.
С немцами был бог.
А море — с нами.

---

Просто в телеграме -