Разрешение

[soliden]

Как я все-таки ненавижу всяких романтиков! Насмотрятся дурацких сериалов и идут работать в милицию. Ходят с квадратными глазами, ищут, где здесь романтика. Какая, к черту, романтика! Когда работать надо.



Сегодня начала рабочий день, повиснув на телефоне. Я тут месяц разыскиваю наркомана, выслушиваю от оперов, как они его ищут, а он, наверно, «залег на дно». Гады. Пока следователь сам не пойдет и не устроит скандал, ничего не сдвинется. Я сходила в выходные на адрес, оказалось, наркоман сидит уже давно в СИЗО. Звоню в СИЗО, говорят, да есть такой. За кем числится, не знают – само собой, трудно же достать папку из шкафа и посмотреть. Непосильно. Но вот совсем недавно его вывозили на следствие в ИВС. Ладно. Звоню в ИВС – этим тоже очень трудно перевернуть страницу в журнале и посмотреть, кто вывозил. Я говорю, хорошо, я сейчас к вам приду и сама посмотрю ваши ценные журналы. Наконец, выясняется, что вывозил следователь Трубкин.

Само собой, я знаю следователя Трубкина. Следователя Трубкина только весной Куимова, сделав ловкий финт хвостом, сплавила в райотдел, так сказать, обменяла на Маликову. Трубкин как раз к нам пришел за романтикой. Ему скучно стало работать слесарем на комбинате. Еще бы, здесь, конечно, веселее, кто спорит… Бумажки писать – обхохочешься…

Звоню Трубкину. Говорю, Трубкин, ты меня еще не забыл? За тобой мой свидетель числится, мне его нужно допросить. Напиши разрешение на работу.

Трубкин: Я подумаю…

Я: чего тут думать-то? Бери бумажку, пиши – я такой-то разрешаю следователю такому-то работу с таким-то, подпись, печать.

Трубкин: что вот так сразу?

Я: ну неужели через полгода?! Он мне сейчас нужен. Был нужен еще месяц назад. Бери бумажку, пиши разрешение. Закинь в СИЗО.

Трубкин: так ведь мне некогда!

Я: здрасте, приехали! Что значит – некогда? Бери бумажку, пиши разрешение. Дело на минуту.

Трубкин: но у меня много народу вызвано! Я не могу в СИЗО ехать!

Я: да кто тебя посылает в СИЗО?! Напиши разрешение и отдай в почту на отправку. У вас каждый день кто-нибудь идет в ИВС, пусть по дороге кинут в папку, с общей почтой.

Трубкин: а я как раз хотел сказать, тут такой нюанс… Я увольняюсь!

Я: успеешь написать разрешение до увольнения! Пиши живо!

Трубкин: а когда ты хочешь с ним работать?

Я: в четверг.

Трубкин (с облегчением): ну, хорошо, к четвергу я сделаю…

Я: так, никаких «к четвергу»! Ты сейчас возьмешь бумажку и напишешь разрешение мне на работу!

Трубкин (страдальчески): я постараюсь…

Я (с угрозой): я позвоню и проверю!

Этот разговор был в девять утра. В 12 я уже в ИВС и развлекаюсь на всю катушку. Между делом вижу следователей из райотдела. Интересуюсь, не передал ли Трубкин мне разрешение на работу. Оказывается, ничего они от Трубкина не получали и самого-то Трубкина уже неделю не видели. Звоню Трубкину.

Я: Трубкин, ты мне разрешение написал?

Трубкин: ну, я готовлюсь…

Я: к чему это?

Трубкин: готовлюсь писать разрешение…

Я: Ты три часа готовишься писать?! Да какие труды – взять бумажку и написать пару строчек! Я сейчас в ИВС отработаю и приду за разрешением.

Трубкин: а когда ты закончишь?

Я: тебе какая разница? Ты сказал, что целый день занят, людей навызывал! Живо пиши разрешение, чтобы мне придти и забрать!

Трубкин: но я же уже написал бумажку! Она у меня перед глазами лежит!

Я: какую бумажку?

Трубкин: как – какую? «Не забыть написать разрешение!»

Я: это значит, ты три часа сидишь и смотришь на бумажку «не забыть написать разрешение»? Так, Трубкин, я сейчас приду и тебя изобью. И не дай боже, тебя не будет на месте…

В 14 часов я уже в райотделе, Трубкинская дверь закрыта. Я на всякий случай крикнула в кабинет, что иду к начальству. За своим разрешением. Которое, наверняка, должно там лежать, раз самого Трубкина нет на месте. Из соседнего кабинета высунулся следователь Волчок, который стал уверять, что Трубкин разрешение писал и очень старался. Не знаю, куда зарылся следователь Трубкин, только разрешение принес тот же самый Волчок.

Ох уж эти романтики, глаза бы не смотрели…