Неправильный детектив-7
17 мая, понедельник.
Утром хотела с трамвая отнести повестку Рюмшиной – опоздала на трамвай. Обидно. Пришла пешком в райотдел, написала сдачу наркотиков, запросы. Сунулась в дела. Оказалось, там еще до хрена свидетелей бегать допрашивать. С ума сойти. Бабушка Гончарова притащилась за справками ни свет, ни заря. Странные люди, думают, я здесь сутками сижу… И так к восьми хожу, как дура.
В девять опять дела тащат. Задержаны Караваева, Бутарева. Про которых в пятницу говорили. Обе малолетки. Для полного счастья. Хоть ума хватило у Звонаревой им подписку выписать. //подписка о невыезде//.
Оформила справки Гончарова. Позвали на оперативку. Опять – кому что надо. Я говорю – мне надо повестки на Вагонку везти. Руками ногами замахали – типа созвонитесь с Дзержинским РОВД, пусть они передадут. Совсем охерели. Кто же будет с чужими повестками бегать, свои-то не носят. Сколько уж туда звонила. Чирков сказал составить список, типа он сам будет звонить. Составила.
Приносят еще дело – материал по Кожину. Я уже больше не могу. У меня еще дело Гуруля валяется, без возможности к нему прикоснуться, и по другим делам, как выяснилось, ничего не сделано. На оперативке сказали, что задержан Больных по краже, дело у Шаталовой. Я предложила соединить дела, но Чиркову как всегда нужны палки на окончание. Говорит – сами заканчивайте. Папаша Больных с утра трется в райотделе, зашел узнать, как с моим делом. Я говорю – ищите Гольцова //адвоката//, у вас же адвокат по соглашению. Так этот придурок пошел и Обедину нанял //другого адвоката//. Сейчас она ко мне пристает – что с делом. Ордер писать не хочет.
//адвокат выписывает ордер, что вступил в дело в качестве защитника такого-то. По идее после этого он не может отказаться от ведения защиты. Поэтому, если адвокат увиливает от оформления ордера, значит, сомневается, будет ли он браться за дело. Рассчитывает сначала узнать, что за дело, стоит ли связываться.//
Пришли Бутарева и Караваева, две шалавы. Опять как всегда – документов не принесли, родителей не привели. Никто типа им не сказал об этом. Родители типа в больнице, не могут подойти. Сказала, что в детдом отправлю, раз они такие беспризорные. Наорала, велела придти в следующий понедельник.
Дозвонилась Паутовой //адвокату//, предлагала 201-ю по Сакретдинову на этой неделе. Паутова говорит, что может только 25-го. У меня срок 23-го. Паутова обещает подписать бумаги задним числом. Застрелиться можно.
Ремонт у нас типа закончили. Обои в цветочек наклеили. Света в кабинете нет – лампы отодрали. Чирков настойчиво предлагает вселяться, ввиду увеличения продолжительности светового дня. Сейчас я дела брошу, буду мебель двигать, вещи таскать. Там таскаться целый день надо.
Пришел Ходжаев //оперовский начальник//, хочет вытянуть техпаспорт для Клипикова. Обещает что угодно, даже повестки растащить. Якобы у него ППС-ники без дела сидят. Между делом Ходжаев и Хомякова болтали об экзаменах. Ходжаев говорит, что там деньги требуют за каждый экзамен.
Я сбегала на перерыве, отнесла повестку Рюмшиной, Шешукову. Чуть не утонула в глине, я уж и забыла про эту грязюку. Открыл мужик в трусах. Черт знает кто – не Шешуков ли. Завтра посмотрим. Вернулась, написала повестки все разом, пока берут. Потащила Ходжаеву. Упомянутые ППС-ники нос воротят. Вот типа есть ГНР, //группа немедленного реагирования// чего нам. Дармоеды.
Кстати, еще Палкина приходила, принесла дело по бодяжной водке. Ее тоже обозвала дармоедкой. //Следователь, которая ухитрилась из следствия перевестись в другую службу//
Позвонила мамаша Козак, сказала, что они решили отказаться от адвоката. Сволочи. Я увидела в коридоре Широкову, уже договорилась с ней работать… Массу узнала по телефону, напечатала постановление. Пришел Нехорошков с мамашей. Предъявила ему обвинение с Широковой, пока Широкова добрая. Вроде она еще и с мамашей сидела, уламывала на соглашение. Козак опоздал, ему тоже предъявила обвинение. Широкова оптимистично говорит, что они еще могут с Козак договориться на соглашение по сходной цене (1000 рублей). Раз Сопкова просила 2000.
Под конец дня опять ум за разум заходит. Сказала Нехорошкову писать на подписке сегодняшнее число. Он написал 10-е. Я его всячески изругала, после чего сама сдуру написала на допросе 26-е… Беда.
Чирков сегодня, я видела, печатал изменение меры пресечения Бунчаковой. А еще обокрали Куропаткина (!) //старший дежурной смены//. Но вещи сразу нашли. В смысле, магнитофон Sony. Стоит в кабинете у Гурджиевой. Хорошенький. Аналитики говорят, что их сокращают, часть перевели на областной бюджет. Когда же я займусь делом Гурули…
18 мая, вторник.
Пришла к восьми, стала печатать обвинительное по Гуруле (наконец). Оксана подъехала на работу ближе к десяти, и сразу опять тащит два дела. Меня такое зло взяло. Говорю – не возьму. Оксана типа – я тут при чем, что ты мне высказываешь. Я – не возьму. Сдохнуть мне что ли. И так целый день. Раза два она ко мне приходила с делами этими. Меня заклинило и все. Думаю – я так славно сижу, дело в суд оформляю, неужели опять все бросать и обрабатывать свежие материалы. Чирков приходил с экспертизами. Я говорю – я не в состоянии уже, каждый день пачка дел. Неужели больше никого нет в отделе. Чирков – да-да, буду другим отписывать. Малышкин приходил, стонал про переезд. Я говорю – тебе-то что. Малышкин типа – из-за тебя у нас не начинают ремонт. Я говорю – ну иди там, мебель таскай, если тебе невтерпеж. Малышки, однако, не пошел. Я разыскала ключ пошла еще взглянуть. Тошно и все. Розочки эти дурацкие на обоях. Гвозди все повыдергивали, цветы некуда крепить. Лампы отодрали. В кабинете холодно! Окна покрасили, сейчас их заклинило на пол-дороге – ни открыть толком, ни закрыть. Прекрасно. Скоро жара начнется, будем как в морилке сидеть. Зато при розочках. Столы заляпаны известкой. Без Ангардт неохота таскаться с вещами. Это дело принципа! Она все затеяла, взбаламутила – и придет на все готовенькое?!
На обед Хомякова позвала чай пить. Точнее, чайный напиток «Гренадер». Говорю – сейчас выпьем, и как поскачем… Накаркала. Хомякова еще предложила печенье. Мамаша жулика напекла на передачу. Хомякова говорит – там много, печеньем больше, печеньем меньше… Ну-ну. После обеда думаю – дай гляну, заберу запросы, завтра экспертиза. И что бы вы думали? За полтора месяца – ни одного запроса! Всем наплевать. Зато как послушаешь – все для вас, все для вас. Дурацкий запрос из диспансера не могут принести.
//Запросы в наркологический и психоневрологический диспансер. Для оптимизации работы начальство распорядилось все запросы всем следователям отдела складывать в одну папку, чтобы кто поехал в тот район, взял и завез в диспансер всю пачку, и забрал оттуда готовые. Которые по приезду положил в эту же пачку. Тут, следовательно – никто за полтора месяца не озаботился отвозить-забирать запросы//.
Тогда, говорю, я пойду в диспансер! Чирков высунулся из кабинета и рассказал такую херню – сейчас Витя приедет, и мы его пошлем в диспансер. //мальчик-водитель начальника, которого Якушева требует называть Виктор Иванович//. Время 15 часов. Диспансер, между прочим, работает до 16-ти. Я тихо вышла и пошла на трамвай. Быстро обернулась. Все запросы, конечно, так там и лежат. А Чирков еще нес – вот, значит, сейчас они по два запроса только в день пишут! Ну просто обалдеть. Мне не надо было – и никому в долбаном отделе не было дела до запросов. Да и в прошлый раз тоже я, помнится, заставила Ангардт по пути зайти и взять запросы. Но я провела расследование. Запросы-то со стола Чиркова, с его слов, исчезали регулярно. Оказывается, Шаталова посылала регулярно своего практиканта в диспансер за запросами, и он спокойненько брал запросы только на ее имя! А остальные так там и лежали. И она так вот и балдела весь месяц. Еще мне нахально сказала – что же ты не сказала, что тебе надо! Почему-то когда я иду с запросами, так для всех делаю! Сволочи.
Подшила дело Гурули и сдала. Корочку просила – не дали.
//бланки корочек для подшивки уголовных дел. Как всегда, в дефиците//
Типа берите старую. Ну, я взяла старую. Ни спереди, ни сзади не хватает. Вот вам старая.
Малышкин опять пристал с кабинетом. Я говорю – да ты уже замаял. Вон иди, к Геккель вселяйся. Малышкин аж глаза вытаращил и побежал к Геккель вселяться. Ну, они там мощно переезжали. Малышкин по одному цветку за раз носил. У меня так ничего и не стали двигать.
Сыроегина подъезжала – типа ты сейчас не занята, а то мне надо подмену на один выезд, я сегодня дежурю… А то, наверно, не занята! Если уж работать, так по своим делам.
Вечером Чирков всех собрал, развел бодягу. Типа у всех много дел, у Галины много дел… Дела простые, но количество… Я молчу. Задолбали уже. С чего ради-то простые. А если уж такие простые, что-то никто за этими делами не рвется. Сегодняшние дела Чирков отписал Бойцовой и Петровой. Те сразу давай стонать – ой, мы не знаем, что там делать! Да какого хрена! Все, что обычно, то и делать! Допросы, экспертизы, обвинения. У Шаталовой двенадцать дел, она исстоналась – ой, у меня уже все в голове путается! А у меня их 38! Завтра поди опять какую-нибудь гадость сделают. Ромашов притащился – какая вам помощь нужна. Я говорю – доставлять повестки, тащить наркоманов. Нет, они про повестки пропустили мимо ушей, только твердят – вот, может, где кого допросить, где-нибудь экспертизу провести. Да хрена ли мне до их допросов, все равно потом приходится передопрашивать. А с повестками опять мне самой трястись. Смех да и только.
После этого дурдома пошла собирать дела на экспертизу, насилу собрала. Уже все путается, каждую бумагу по два раза начинаешь. Взяла еще у Петровой разрешение на допрос Майснер. Еле-еле про него вспомнила, а она уже кончает дело.
Ушла пол-восьмого. Ни хрена себе рабочий день. Это еще при том, что я сегодня никого не допрашивала, дел не принимала, только занималась сдачей дела в суд. Музипов не пришел. Ситников не пришел. Рюмшина и Шешуков не пришли. Не знаю, как Музипов, а остальных я лично вызывала. Что с ними делать, не представляю.
19 мая, среда.
На наркологию Котов и Никитин пришли раньше всех. Сказала врачам, те быстренько провели. Эпизодика, конечно. //Заключение по экспертизе – эпизодическое употребление наркотических веществ, в лечении не нуждается//. Чего еще ждать по марихуане. По Котову, правда, сомневались – этот придурок брякнул, что курит уже 5-6 лет. Ну ладно. Якутина приплыла с опозданием. Наорала на нее. Пришлось опять в очередь вставать. Неожиданно Якутину признали наркоманкой. У нее, оказывается, дорожки на руках. Якутина, правда, лепетала, что это она в тюрьме гнила, но врачи сказали, что такого аккуратного гниения не бывает. Я еще напомнила, что она привлекается за сбыт наркотиков. Скворцов не пришел.
Пошла не спеша в ИВС, подошла как раз к привозу, пришлось опять ждать. Майснер, смотри-ка, кочевряжится. Я ему объясняю – скажи, что втроем принесли шприц, и я дело прекращу, а то что все на одного Тетерина вешать. Уперся и все. Ну черт с ним. Говорит – Малкин, Платов пришли вместе, я отдельно, я был в комнате, Тетерин открывал двери милиции, Малкин и Платов одни сидели в кухне, а шприц под их скамейкой нашли. И все это, конечно, без понятых. Ума не приложу. В ИВС сегодня народу – тьма, хорошо, что раньше пришла.
Пришла на Красную, там явился Бинюков (по делу Миллера). Возрадовалась. Допросила его, все подтверждает, что Миллер плел. Чудесно, можно дело прекратить. Приходила Гурджиева с каким-то наркотиком, что ей было нужно, так и не поняла. Потом Малышкин пристал – переезжай и все. Я говорю – вы же к Геккель въехали. Он типа – Геккель уже завтра выходит, ее попросили выйти пораньше //из отпуска//. Что за дурдом. Всю вторую половину дня убила на этот долбаный переезд. Проклятая Ангардт! В кабинете грязища, все надо оттирать, бланки и вещи разбирать, они свалены в одну кучу. Ужас.
Семенов не пришел, Шляпников тоже. Чернов прислал вместо себя подружку – типа авария на работе. Знаю я эти аварии. Мне, конечно, все равно негде было с ними работать, но дело принципа.
Приходил участковый с претензиями – типа меня к вам откомандировали, дайте мне официальные указания. Я говорю – вы видите, меня с вещами выкинули из кабинета, какие я вам могу дать указания. Сказал типа завтра зайдет. Мог бы помочь с вещами таскаться. Шкаф двигали Малышкин, Чирков и Потанин. Уж так им не терпится меня вселить в проклятые розочки. Света по-прежнему нет, и окна не закрываются. Чирков болтает что-то про люстру на четыре рожка. Я говорю – да повесьте одну лампу дневного света. Нет, типа неэкономично, нигде нет, перегорит – заменить нечем. Что за бред, я сколько лет здесь сижу, она ни разу не перегорела. А сейчас я буду под люстрой сидеть, как в театре. Одуреть можно. Якушева зашла, выразилась в том смысле – какой красивый сделали кабинет, жалко, что засрут. Ну, не делали бы, если жалко!
Звонил какой-то следователь с Ебурга, интересовался Сибиряковым. Я не сразу и вспомнила, что вызывала такого. Интересуется – где, по вашему, Сибиряков, и придет ли. Я, бодро – вряд ли придет, наркоман. Ну, если интересуются, то можно ожидать, что хоть те повестки разнесли.
Я сказала нашим, что каждый раз, как я наводила порядок в кабинете, меня куда-то выставляли. А сейчас еще и ремонт сделали. Можно ожидать потрясений.
20 мая, четверг.
Пришла к девяти. Хорошо, что не торопилась. С Вагонки ни единой души не было. Я же говорил – где это видано, чтобы чужие повестки кто-то разносил. Ангардт так и не вышла. Разбирала бланки в кабинете. Остался один ящик.
Приходил Скворцов, налепил какую-то блямбу на ухо. Уверяет, что вчера ему там что-то вырезали, поэтому он лежал и на наркологию не смог придти – врачи запретили двигаться. Справки, однако, эти врачи не оформили. Наорала на него, сказала придти в следующую среду. Клянется, что повестки друганам отдал, Протазанову и Искакову. Ха.
Приходил Ходжаев, докладывать о повестках. Три ха-ха. Повестку Музипову, которую я умоляла отнести первой, так никто и не трогал, так она и валяется (всемерная помощь, куда бежать). Часть повесток валяется с записью «дома никого не было». Я говорю – ну и что, дома не было, почему повестки на адресе не оставили? Ходжаев типа – они там записки оставили. Долбанутые ППС-ники.
Чирков на оперативке – почему дела с 4 мая в долгах. Такой странный. Он думает, я ради шутки говорю, что мне некогда дела читать.
Приходили Котов и Никитин. У одного нет характеристики, у другого есть, но без печати. Я говорю – почему нет печати? Пояснить не может.
Удивительно, но пришла Третьякова. Какие-то странные вещи рассказывает. Типа в 20-м кабинете на нее отказной написали (за какие шиши, интересно). Цыганок называет по именам – Люба, Клава, Ольга. Зато на Бушину четко чешет. Это хорошо.
Забегал Чирков, нажаловалась на повестки. Сказал, что проведет с РОР беседу. Тут явился Потанин, сказал, что Гурулю вывезли по 97-й. //из СИЗО, в связи с истечением срока содержания под стражей, чтобы следователь принял решение//. Чирков сразу – созвонитесь с Филиновым //зам.прокурора//, чтобы ускорил процесс. //Дела, отправленные в суд, проверяются в прокуратуре, требуется поторопить прокуратуру, чтобы они быстрее прочитали дело и подписали в суд, потому что уже сроки истекают вотпрямщас//.
Я говорю – ага, а вдруг у Филинова какие-нибудь идеи будут. Филинов – известный придурок. Какая жалость, что Белгородская в отпуске.
После обеда печатала постановления на сдачу наркотиков. Неуловимый Рогозин мелькал. Типа – я всей душой стремлюсь помочь, вы мне только список составьте, я потом приду и заберу. Я говорю – зачем же потом, я сейчас составлю. Нет, он уже смылся.
Приходили по очереди опер и Якушева – дело у Ангардт искать. Больные люди. Я говорю – после двух спешных переездов, что вы собираетесь тут найти. Не верят. Искали целый день, не нашли. Я не уверена, что и сама Ангардт найдет.
Написала продление по Рюмшиной. Завтра будет стрельбище. Видела участкового Лысакова, говорит, что Рюмшина где-то запила на Красном Камне. А насчет Шешукова он ничего не знает. А бабка у них, оказывается, померла. //Видимо, бабка, которой вызвали скорую помощь, по причине чего и возник конфликт с врачами скорой помощи//.
Звонила мамаша Павлова, опять с какими-то дикими фантазиями – типа, вы еще не передали дело в прокуратуру? Я ей каждый раз объясняю, что срок расследования два месяца, все без толку. Спрашивала что-то насчет залога. Я говорю – в суд обращайтесь. А можете у адвоката Сопковой справиться.
Пришел Григорьев, вместо двух – в пол-пятого. Ну все бы так и ходили…Типа у него машина сломалась. Какая еще машина. У мальчика явно с головой не в порядке, или он изображает так. Неужели придется ему психушку проводить. Говорит – в армии было сотрясение мозга, и он с тех пор просто сам не свой (оно и видно). Хочет, между прочим, в службу безопасности устраиваться. Я говорю – как же тебя туда возьмут, такого сотрясенного? Он что-то понес про другую кровь, которую он сдаст на анализы. Полный дурдом. Только этого мне не хватало для полного счастья. Говорит – наркотики его враги заставили купить. Некто Хромой уже четыре года вымогает у него деньги 1500 рублей за куртку, сожженную сигаретой в парке Бондина, при каждом случае бьет, а тут еще и наркотики заставил покупать. Он должен был приехать к цыганам, спросить Любу, сказать, что от Хромого. А ходит этот Хромой то в гипсе, то с палкой. Григорьев несет дикие вещи, типа его прозвали Хромой – может, из-за фамилии? Я говорю – ага, и ногу он себе тоже из-за фамилии сломал.
Между прочим, помню два года назад одного наркомана, так его тоже враги заставляли наркотики покупать. Так этот наркоман жил на Космонавтов, а Григорьев – через дорогу от него на Красноармейской. Там же еще где-то и Музипов болтается, которого никто не видел, но его тоже заставили покупать наркотики. Прямо этот район можно подумать, какой-то Бермудский треугольник. Беда просто.
Сказала Григорьеву придти завтра с мамой. На всякий случай. Что еще мама скажет.
Написала карточки. Прекращения, конечно, не успела подготовить. Придется завтра опять рано идти. Вспомнила про Сакретдинова, позвонила, чтобы вызвать на 201-ю. Никто не отвечает. Не дай боже, на огороды уехали. Но сил волноваться уже не было.
Да, еще приходил Тихоплав, шофер, единственный с Вагонки из тех, кого якобы вызвали дзержинские повестками по звонку Чиркова. Ну, и видела я эту повестку. Там написано – придти на Красную 20-го. Куда, когда, к кому – хер поймешь. Чего же удивляться, что никто не пришел. Диво, что Тихоплав добрался.
21 мая, пятница.
Утром поехала к восьми на трамвае. В трамвае битком, и бомж какой-то закатился, обоссанный и гниющий. Все шарахаются, ругаются. Бомж, бодро – ну не нравится, не ездите на трамваях. На работе пришлось сначала отогреваться, а то что-то холодно, и пальцы не шевелятся. Потом села дела прекращать – начался сплошной поток. Чирков забежал, сказала, что по приводу доставили Рюмшину и Шешукова. Отвлеклась, написала рапорт на содержание.
Рогозин пришел – типа как вам нужно, чтобы мы работали? Что за дурацкие вопросы. Список есть, объезжайте адреса по списку, тащите наркоманов. Рогозин, важно – я могу допросить кого-нибудь. Отвлеклась, написала ему вопросы.
В девять пришла Крошкина, пристала с Русаковым. Я говорю – да печатаю я, печатаю. Ходжаев зашел, завел про техпаспорт Клипикова. Крошкина его выставила, чтобы не мешал печатать прекращение. Ходжаев типа – когда поедем на обыск? Я говорю – так повестка только на 11-е. Ходжаев – да??? (говорила ему об этом уже четыре раза).
Прокурор приехал, побежала к нему. Итого – напечатала только два прекращения. Чудесно. Когда еще дела подшивать буду. Крошкина, довольная, убралась – и то слава богу.
Явился Булатов по Григорьеву. Вроде подтверждает слова Григорьева.
Явился опять Ходжаев, говорит – типа Музипов дома не живет. Как удивительно!!
Звонарева пришла, вконец обалдевшая. Встала посреди допроса и завела – дай станок, да дай. Я говорю – Марина, я же тебе не мешаю. Приезжай сюда с делами и подшивай. Нет, ей надо станок на Гальянку. У меня типа такие дела большие! Я говорю – да мне плевать, какие у тебя дела. Ты их все равно сюда сдавать будешь. Вот готовь у себя на Гальянке, полируй, потом приедешь сюда, подошьешь – и сразу сдашь. Она типа – мне еще обвинительное надо печатать. Я говорю – ну замечательно, вместе с обвинительным и подошьешь. Она вообще какую-то херню понесла – типа у меня дела так некрасиво подшиты, разными тетрадями, листы торчат… Я говорю – какие проблемы, я не понимаю, машинистке вообще плевать, как твои дела выглядят. Звонарева дошла до такой наглости, что заявила – мы же вам повестки носим! Офигеть! Она кому-то носит повестки, а у меня за это надо забрать станок!!
Пришел Григорьев с мамашей Пришел Козак. Мухин не пришел, паскуда. Я кинулась звонить Ходжаеву, отвечают – Ходжаева нет. Я говорю – вот так раз, а где же он. Говорят, что уехал на выезда. Ладно, думаю, Рогозина можно отправить. Побежала к Чиркову, говорю – надо срочно машину на Кушву. Чирков такой – впервые слышу! Я говорю – да я вчера на оперативке говорила, вы еще записали! Чирков губы поджал и говорит – вот Витя приедет, там посмотрим. Я высунула голову в коридор, там Витя дефилирует. Я обратно, говорю – Витя уже здесь. Ладно, отправили эту чертову машину, Рогозин на ней уехал вместе с Козак. Витя хамил. Рогозин стонал. А у меня и так работа есть.
Вызвала Шешукова из камеры, допросила. Твердит, что ничего не было, не били врачей скорой помощи и костылями не махали. Сказала придти в 17 часов на очную ставку с Гильдерман. Она как раз звонила, сказала, что принесет исковое заявление.
Допросила мамашу Григорьева. Она намекает, что сын – псих, в армии поврежденный. Про вымогательство ничего не знает, но видела сына в крови один раз. Григорьеву написала, когда придти (не забыть адвокату заявку сделать). И еще они у меня вытянули военный билет, типа на работу устраиваться.
Заявился Ходжаев, и опять – когда поедем на обыск? Я говорю – так уже уехали. Рогозин с Козак. Адрес смотреть. Ходжаев типа – как же так, уехали? Я говорю – так вас не было, не могу же я ждать. Ходжаев – как не было, я ждал, когда вы позовете ехать на обыск. Я говорю – я и собиралась, как все подошли, но сказали, что вы уехали на выезда. Ходжаев – это я всем сказал, чтобы говорили, что я на выезде. Надо было типа представиться! Я говорю – надо было тогда пароль какой-нибудь разработать, раз вы так законспирировались!! Говорю – ничего, сейчас Рогозин приедет с адресом, и можно ехать на обыск. Рогозин приехал, назвал адрес – на Заслонова. Конечно! Я говорю Чиркову – там по этому адресу уже конкретное дело было, что с ним. Чирков, быстро – прекращено! Успели уже. Я говорю – там опять торгуют, уже десяток дел, надо обыск проводить. Чирков сделал стеклянные глаза, вытаращился, молчит и не реагирует. Сволочь.
Пошла печатать обвинительное по Рюмшиной. Чирков сказал это дело заканчивать, хотя оно мне не нравится. Вызвала Рюмшину, она вся такая несчастная, испитая. Тут пришли Наумов и Гладышев, стали соваться в двери. Беда. Я посадила Рюмшину на один конец стала, сказала писать свои показания собственноручно, Наумова стала допрашивать. Параллельно еще Ходжаев ворвался. Выяснилось, что Ромашов имел в виду, что машину даст Чирков, а Чирков имел в виду, что машину даст Ромашов. Поэтому они оба уехали на своих машинах. Все это называется всемерной помощью. Чуть с ума не сошла.
Наумов говорит, что просто ехал в машине, про наркотики ничего не знал. Наумов ушел, стала Гладышева допрашивать. Гладышев вообще странный, на все вопросы отвечает «да». Типа торопится на работу. Ладно, потом с ним разберемся. Рюмшиной сказала нести характеристику, вести свидетелей, которые с ними пили. Эта тоже на все отвечает «да».
Подъехал Бычков (шофер) по повестке (вчерашней). Говорит, вчера ему было некогда, и вообще его не задерживали. Допросила. Подписи не совпадают. Кто-то назвался его именем. Скоро опять будем ругаться с Чирковым.
Только Рюмшина ушла, заявляется Гильдерман с исковым на пять листов. Обалдеть. Как они только в дверях не столкнулись. Я говорю – мы с вами на 17 часов договаривались. Гильдерман – так сегодня же пятница, короткий день! Люди такие странные. Ну, говорю, ждите, я вызвала Шешукова на 17 часов. Гильдерман стала предъявлять претензии, что вот он на нее набросится. Я говорю – вы хотите сказать, что против очной ставки? Гильдерман – нет, я не против, но вы бы меня предупредили заранее, я бы с охраной пришла! Смех один. Гильдерман – я тогда вместе с вами выйду из отдела. Я говорю – долго ждать придется. Почитали с ней дело, чтобы вперед. Она меня извела – почему по Шешукову ничего нет. Боже мой.
Звонит Сопкова, бодро – меня не теряйте, я сейчас приду. А я и забыла, что сегодня вызывала Наумова для предъявления обвинения. Ладно, Наумов еще не успел уйти. Замедленные рефлексы. Вызвала обратно, стала печатать обвинение. У меня тоже замедленные рефлексы. Насилу начали и кончили. Сопкова пришла уже хорошо к 17. Настаивает, чтобы отрабатывали сбытчиков (а чего бы ей не настаивать).
Приходил Рогозин, типа – вот дали какую-то машину, так кого вам нужно из списка? Я говорю – сколько можно повторять, тащите всех, кто попадется. Уехали.
Вышла в коридор – люди, оказывается, деньги получают. Утром, оказывается, ласточки давали. Пошла, получила. Уже и народу никого нет. У меня, оказывается, сняли какую-то персональную надбавку, а оклад у меня, оказывается, меньше всех. Чудесно.
В 18 часов все пошли домой. Я стала печатать постановления на сдачу. Ожидала результатов поездки за наркоманами. Следовало бы, конечно, печатать прекращения, но с ними труднее прерываться. Ну, и что бы вы думали. Никуда они и не думали ездить. Доехали до одного адреса, взяли там Бабушкина, привезли и все. Рогозин, правда, уверяет, что он каких-то родственников допросил. Но все отдаст в понедельник. Допросила Бабушкина. Тоже заявляет, что его там не было (его задерживали вместе с Кожиным). Говорит, это его брат был. Брат в розыске, вот и называется его данными, чтобы не замели. Где брат живет, не знает. Оригинальная семья. Но подписи не совпадают. Бабушкин говорит, брат как раз дружит с Кожиным. Ну-ну. Допечатала постановления. Собралась домой в пол-восьмого. Тут вспомнила про Сакретдинова, которого нужно вызвать на вторник. Кинулась звонить, но никто не отвечает. Позвонила из дома в десять вечера. Вроде мать ответила, обещала, что придут.
Еще сегодня звонила мамаша Титишова, такая надменная – мой сын лежит с воспаленной печенью, поэтому он к вам вчера не пришел. Я говорю – вы вообще-то тоже были званы. Она – мне некогда. Ну вот, посажу сына, может, появится время. Я говорю – предоставьте мне справку о воспаленной печени. Она типа – мы к врачам не обращались. Ха-ха.