От лазания по озону у меня появился новый бзик. Обнаружила там кучку мемуарных книжек, мне немедленно стало любопытно...
Из дневников князя В.М.Голицына.
"16 июля 1917 года.
...Наши русские деятели, начиная с чиновников, не умеют вкладывать данное им дело в определенные, ему принадлежащие границы, почему все они перегружены работой. Притом большая половина этой работы совсем не нужна собственно для их дела, их задач, должности, а является каким-то привходящим элементом. Нечего говорить о том, что исправление любой должности у нас всегда сопровождается всякого рода подробностями, его отравляющими, как то: интригами, трениями с соседними ведомствами и с другими должностными лицами. Все служащие и служившие знают об этом, но не сознаются.
Счастливы же по своему идеалисты, настоящие, искренние, даже теперь счастливы они. Можно определить идеализм, как отрешение от прозы, удовлетворение знанием и культурой своими, замкнутость в своих идеалах и осуществление их в пределах своих сил. Есть идеалисты не от мира сего, беспочвенные, пребывающие в каких-то эмпиреях, на есть также и такие, которые идеализируют все реальное, но только в самих себе, в душе своей, не навязывая своих воззрений другим. На все глядят они с идеальной точки зрения, и вот их-то я и называю искренними. Идеалисты могут быть люди жесткие, деспоты, тираны, преступники даже, стремящиеся к раз намеченной ими себе цели, по их мнению, благой, не брезгуя никакими путями и средствами, не считаясь с правилами и условиями морали. С этой точки зрения идеалистами можно назвать, между прочим, всех, кто так или иначе борется с нашим режимом."
читать дальше"18 июля 1917 года.
Удивляюсь я нашим вельможам, сановникам, аристократам. Забыли они Россию, самое ее существование, и видят одну революцию, спихивающую их с их почетных мест и положений, лишившую их житейского и карьерного комфорта, и с этой точки зрения отрицают все происшедшее и ожидающееся в будущем. Если они патриоты, то следовало бы им принять во всем этом участие. Но их патриотизм - это только любовь к своей карьере."
"20 июля 1917 года.
Три года длится позорный кошмар, а мы-то думали тогда о трех месяцах, много-много о шести! Как история осудит виновников этого позора!
...удивительно, как всяческий прогресс в чем бы то ни было встречает у нас противодействие, сомнение, даже боязнь, и это благодаря всяким нашим предрассудкам, рутине и упрямой приверженности к старому, привычному. Этим объясняется, что мы доселе не вводили у себя ни новый стиль, ни метрическую систему, ни монетную. Мы боимся обеспокоить себя новшествами, которые не укладываются первое время в наши житейские колеи, а поэтому сбивают нас с толку."
"22 июля 1917 года.
Вся министерская комбинация сорвалась. Кадеты пошли на широкие уступки, но тщетно. Керенский оказался загипнотизированным с левой стороны.
Хотя дар предвидения и не дан людям, но тем не менее нельзя не посетовать на то, как все мы поголовно были слепы по отношению к нашему строю, к царствующему у нас режиму - с одной стороны, и к народному самосознанию и к движению народного духа - с другой. Как иначе объяснить, как не ослеплением, то, что все случившееся у нас за эти пять месяцев явилось даже для лучших людей полным сюрпризом. Такая слепота - кара Божья на народ. Однако многие у нас учитывали неизбежность переворота, но сколько наивного, ложного, предвзятого было в суждении о нем, в уверениях о том, что народ не подготовлен, не дорос до понимания потребностей времени и своих собственных. Показал он теперь, что вырос, но совсем в другом направлении, для нас неожиданном."
"23 июля 1917 года.
Ничего нет удивительного в том, что в области религиозной догматики, в определении и формулировке догматов, школьные богословы, или схоластики, как огня боятся критики, даже самого слова этого и не допускают возможности научной оценки. Между тем может ли быть выработано умом каждого верующего без подобной оценки правильное, точное и разумное вероопределение?
Но наши богословы и катехизаторы считают ересью не критику только самих догматов, но свободное и самостоятельное обсуждение религиозных вопросов. Стоит вспомнить, что у нас всякие труды, сколько-нибудь его касавшиеся, даже исторические, подлежали церковной цензуре. Укажу, например, на теории сотворения человека: автор рассуждений рискует быть отлучен. А между тем есть ли другой вопрос, который имел бы для нас столь жгучий интерес?"
"24 июля 1917 года.
Все "деятели" верхушки говорят речи о необходимости выйти из хаоса, спасти Россию и свободу, а никто ничего не делает для этого."
"26 июля 1917 года.
Победа социалистов только показала их полную несостоятельность в роли правительства. В ближайшие дни можно ожидать новую перемену. До какого падения довели Россию не они, а те, кто теперь под замком, начиная с "венчанного"!
...В каком соотношении стоит у них школьное образование юноши и общая культура зримого субъекта и зависит ли вторая от первого, как здание от его фундамента? Увы, надо сказать, что у нас этого нет совсем, и что это не входило и не входит в наши учебные планы, и что если юноши наши выходят из школы снабженные познаниями, то культуры в них нет, и им самим предоставляется выработать ее в себе."
"31 июля 1917 года.
На этих днях будет всеобщее совещание в Москве. Дай Бог, чтобы оно имело благие последствия, но я плохо верю в продуктивность комиссии в несколько тысяч участников."
"8 августа 1917 года.
Нам предсказывают всякие ужасы в смысле лишений. Это положение давно уже надвигалось на нас, но никто у нас ничего не делал для предотвращения его, а все мы наперерыв друг у друга ищем виновных."
"9 августа 1917 года.
Прочел я в записках Гизо, что в задачах государственного и общественного строительства много зла наделало то, что под понятием о свободе подразумевалась революция, а под понятием о порядке - деспотизм и произвол. Так и кажется, что он написал эти строки для русских современной эпохи. Действительно, мы свергли иго проклятого режима и завоевали свободу, но по уши увязли в революционной анархии, обманывая или теша себя громким словом "свобода", а многие из тех, кто это сознает, кто сокрушается о "разрухе" всякого рода и втайне мечтает о восстановлении порядка, очень склонны видеть этот порядок в образе городового, государственная и общественная роль которого состоит только в том, чтобы "тащить и не пущать". Между тем история и опыт с неумолимой логикой оправдывают такое смешение понятий, а именно: революция в крайнем своем развитии всегда приводит к диктатуре, то есть, к деспотизму одного и произволу его приспешников, а деспотизм и произвол, возведенные в систему и не знающие ни ограничений, ни ответственности - каково было наше самодержавие - неизбежно ведут к революции. Это мы и видим, и дальнейшее тоже увидим у себя."