Эллен Руппел Шелл. "Голодный ген".
"Работая с женщинами-спортсменками, она выяснила, что для поддержания фертильности запасы жира в организме должны составлять не менее 12% от общей массы тела. Тут таился безусловный эволюционный смысл: болезненная худоба издревле ставила под вопрос возможность выносить и выкормить ребенка. Эволюция экономна: торможение фертильности - защитная реакция, которая предотвращает появление потомства, имеющего крайне слабые шансы выжить или, во всяком случае, обреченного на еще более голодное существование, чем родители."
"Мысль о том, что поведение человека обусловлено генетически, противоречила главной американской идее, возводящей безграничность человеческих возможностей во главу угла. Каждый может и должен "сделать себя сам" - и вдруг оказывается, что собственный вес находится вне рамок личных решений и желаний, подчиняется не свободной воле, а биологии!"
"Кое-кто понимал врожденную предрасположенность как природную запрограммированную неизбежность. Неслучайно герцог Эдинбургский, открывая в Кембридже новый корпус Института клинических исследований, спросил на официальной церемонии, разумно ли сохранять жизнь людям с нарушениями на генном уровне - ведь они, продолжая род, передадут свои дефекты детям. "Профаны обвинили нас в биологическом детерминизме, - говорит О Райли. - Возможно, так оно и есть. Чем генетический детерминизм хуже и безнравственней попыток навязать всем и каждому определенный образ поведения? Что за пуританство! На мой взгляд, ожирение - состояние нравственно нейтральное, и я не вижу никаких причин, почему его нельзя рассматривать как чисто биологическую проблему. В моей клинике лечилась девочка, которая весила 190 кг. Ее жизнь была адом. Она боялась выходить из дома, чувствовала себя отверженной, чуть не прокаженной. Как большинство толстых людей, она оценивала свое настоящее и будущее в чрезвычайно мрачных тонах. А причина - всего лишь болезнь, требующая, как и другие заболевания, лечения. Спросите кого угодно: есть ли смысл продлевать человеку жизнь?"
"В индустриальную эпоху ожирение сделалось явлением неприемлемым. Толстяки в массовом сознании олицетворяли, с одной стороны, жадность и невоздержанность, а с другой - и это не менее важно - апатичность и незаинтересованность в преуспеянии, что казалось прямой насмешкой над чаяниями и устремлениями большинства американцев. В этой атмосфере производители "антижировой панацеи" процветали, обещая, что их товар не только поможет уменьшить вес, но и укрепит бодрость духа. Консьюмеризм (стимулирование потребительского спроса) не ведал границ, цена не имела значения, ибо избавление от тучности приравнивалось чуть ли не к изгнанию дьявола. Представители среднего класса освобождали в ванных комнатах уголки для домашних весов. Кристина Херрик, автор опубликованной в 1917 году книги "Теряем фунты, находим здоровье", назвала этот нехитрый прибор "материализованной совестью". Для лечения тучности врачи прописывали вытяжку из щитовидной железы животных. Вытяжка ускоряла метаболизм, но одновременно вызывала угрожающие нарушения сердечного ритма. Ритм восстанавливали приемом в малых количествах мышьяка, наперстянки или стрихнина. Такое балансирование между двумя опасностями - дело, конечно, рискованное, но это никого не волновало: похудание представлялось первейшим долгом перед собой и обществом, а там будь что будет, остальное в руках Божьих."
читать дальше