Какие все-таки шкодные эти друзья-приятели, Чайковский с Юргенсоном.
Вот Юргенсон пишет подробное письмо с рассказом, как прошел концерт с представлением сюиты Чайковского, и что публика, что музыканты... а Рубинштейн сказал то-то и то-то (с критическим оттенком). После чего Чайковский пишет безумное письмо в лучшем стиле белки-истерички, с жалобами и обидами, что ему ничего не сообщают, от него держат в тайне, а он должен знать, если у него какие-то недостатки в произведениях... Причем ясно видно, что все содержание письма он пропустил, кроме той части, что Рубинштейн сказал. Тогда Юргенсон идет на почту и отправляет телеграмму: "СЮИТА ПОНРАВИЛАСЬ!!!".
Еще одно письмо от Юргенсона.
"Может, ты не знаешь: общество композиторов в Париже выслали тебе диплом на звание член-корреспондент. Он хранится у меня. Твою сюиту исполняли в Нью-Йорке два раза в начале января и весьма хвалят. У меня есть вырезки из трех газет. Не хандри, милый мой. Можно ли быть в Риме не здоровым? Мне сдаетвся, тебе Рим надоел. Отчего ты не пойдешь в Кампанью, пусть тебя разбойники в плен возьмут (бери только деньги в карман), ты им напишешь "Песнь разбойника", и они тебя с почетом отпустят. Прекрасная разбойница влюбляется в холодного северянина и преследует тебя своими страстями, отчего ты приходишь в немалую пертурбацию - напишешь ей Addio ("Прощание")! Она берет рукопись, сует ее за корсет, ревнивый разбойник думает, что это письмо, хочет достать, она не дает, бросается в Тибр, он за ней... После тщательных усилий вытаскивает Addio без разбойницы, и таким образом чудная рукопись не погибает. О разбойнице жалеть нечего, во-первых, гнусное ремесло, а во-вторых, страсти ее все равно бы съели...
Ах, чуть не забыл: переводчик Вольф просит позволения убить Онегина, иначе он "как мокрая собака" уходить должен."