Из дневников братьев Гонкур.
"Рифмовка для поэзии - то же, что дисциплина для храбрости."
"Великие люди - это медали, на которых господь бог отчеканивает их эпоху."
"Метафизичность мещанских разговоров приводит его в ужас - особенно слова, которые остаются без дополнения: "Просвещение! Просвещение кого, чего?"
"Готье: "Я швыряю фразы в воздух, словно кошек, и уверен, что они упадут на лапы."
"Достопримечательностью редакции "Парижа" был кабинет Вильдея, для убранства которого он воспользовался черными бархатными обоями и такими же портьерами с серебряной бахромой, - не кабинет, а мечта могильщика-миллионера. Здесь Вильдей развлекался тем, что пугал самого себя, приготавливая пунш при погашенных свечах."
"Уходя от следователя, мы сказали Карру: "Против нас возбуждено уголовное дело за оскорбление дурных нравов!"
"Он совершенно не мог понять, как к нам отнестись. Мы были для него нечто среднее между людьми из общества и уголовными преступниками. н бы доверил нам свои часы, но тут же взял бы их обратно."
"Он кончил улещать нас пошлыми любезностями человека, не желающего иметь врагов."
"Преступление, взвешенное за одну секунду, да еще с нажимом пальца на чашу весов."
"Целыми днями мы роемся в брошюрах. А по ночам пишем свою книгу. Чтобы не соблазняться возможностью куда-либо пойти, мы подарили наши старые фраки и нарочно не позаботились о новых."
читать дальше
"Цивилизация разлагающе действует на человека; он все больше привязывается к творениям рук человеческих и плюет на творение бога."
"Если бы для достижения цели нужны были только ноги, он бы достиг ее."
"Он сорил деньгами - и предварительно пересчитывал их."
"Он был не настолько пройдохой, чтобы из него вышел предприниматель."
"Он знал людей, но, к сожалению, отличался особенностью, присущей империям, - питал пристрастие к жуликам и проходимцам."
"Когда он делал человеку приятное, его глаза были по-женски нежны."
"...маленькая квартира, где солнце порхало и пристраивалось то там, то сям, словно птица."
"Смех - это мерка, показатель умственного развития. Люди, смеющиеся глупо, никогда не бывают остроумны. Смех - это физиономия ума."
"Жанен говорил: "Знаете, как мне удалось продержаться двадцать лет? Я менял свои мнения каждые две недели. Если бы я всегда утверждал одно и то же, меня знали бы наизусть, не читая."
"По утрам он читал Библию, по вечерам - Рабле."
"Какой пройден путь от первобытного человека до того удивительного разложения здравого смысла, которого достиг Гофман!"
"Не верит ни в людей, ни в политику, верит только цифрам и политической экономии."
"Чистота, как и набожность, требует, чтобы человек отдался ей целиком. Быть чистым и заботиться о спасении души слишком трудно для тех, кто работает."
"На днях Фейе до Конш показывал в узком кругу императору и императрице переписку Марии Антуанетты. Фейе был очень удивлен замечаниям императора об этих письмах; основная мысль была такова: "Если ты добр, то кажешься трусом, и надо стать злым, чтобы тебя сочли смелым!"
"Таковы некоторые люди: если вы пробились, они вешают ваши портреты в гостиной и выставляют ваши имена у себя на камине. Хорошо бы каждому литератору брать псевдоним, чтобы не оставлять в наследством семье свое имя."
"Лучшая из религий - та, которая меньше всего компрометирует господа бога, как можно меньше показывая его и давая говорить ему самому."
"Легковерность - это детство народов и сердец. Рассудок же - позднейшее, развращающее приобретение."
"Чтение пьесы у Банвиля. По окончании он говорит: "Не стоит и предлагать эту пьесу! Для нее, как говорится, нужны великие актеры, а значит, ничего не выйдет."
"Бывший морской офицер. Подолгу бродит по ночам, чтоб наблюдать те странные эффекты, которые создает темнота в больших городах."
"Я вышел, убежденный, что колдовство умрет лишь в один день с религией, эти две Веры бессмертны, как Надежда человеческая. Число прорицателей в каждой стране пропорционально числу священников."
"Оглядываясь вокруг, на вещи в моей гостиной, я думаю вот о чем: вкусы не рождаются сами по себе, они прививаются. Вкус требует воспитания и упражнения, это хорошая привычка."
"Мир с самого момента его основания никогда не испытывал необходимости одеваться в черное, постоянно носить траур. Это изобретение XIX века. Важный симптом того, что мир очень стар и очень печален, и что очень многое ушло без возврата."