Н.Эйдельман. Начинает повествование.
"Некоторые подробности, попавшие в эту книгу автор отыскал в старинных фолиантах и в маленьких, похожих на тетрадки газетах XVIII столетия; немалое же число историй ожидало своего часа в архивах Москвы и Ленинграда... В огромных картонах, аккуратных папках там мирно дремлют тетради, листы, письма, записочки, некогда раскаленные от тех мыслей, страстей, идей, что витали, кипели вокруг них, оставляя на бумаге свой след: ученые прошения академика, секретные отчеты губернатора о поведении "известных персон", арестованные и запечатанные документы "крестьянского Петра III", "ржавые" по краям листы сочинения "О повреждении нравов в России", сожженное, но не сгоревшее завещание царицы... Они дремлют и живут, эти бумаги; в них огромная скрытая энергия позапрошлого столетия; но если подойти, прикоснуться, произнести нужные слова - они просыпаются, говорят, волнуются, кричат. И может быть, кое-что донесется к читателям этой книги..."
Поэт...
Внезапно почувствовала приступ неконтролируемой злобы. Все хочу читать! газеты, записки, тетради, прошения, отчеты! Эйдельмана не хочу. Но приходится есть, что дают. Он знает нужные слова!! Он имеет право на первоисточники! Может, кое-что и до читателя донесется. Какое счастье.
Интересно, среди советской интеллигенции кто-нибудь выступал за то, чтобы исследователи-историки-архивисты не писали поэтические тексты, а давали читателям напрямую первоисточники, работая только над комментариями и разъяснениями моментов...