[soliden]

П.И.Чайковский, П.И.Юргенсон "Переписка". Капитальное издание в двух томах, охватывает период с 1866 года до смерти Чайковского... Чайковский - известен каждому, Юргенсон - его издатель и один из ближайших друзей. За эти четверть века они очень плотно переписывались. Издательство кропотливо собрало все эти письма, включая телеграммы и открытки, расположило в хронологическом порядке, снабдило подробными комментариями (там даже есть отрывки из других материалов, касающиеся затрагиваемых тем). Очень, очень внушительно.
Тут, конечно, очень много специфического материала - касательно музыки, нот и издательского бизнеса. Но, в принципе, даже такой далекий от музыки и нотной грамоты человек, как я, не так уж сильно озадачится. Зато какая предстает картина быта и деятельности отечественных музыкальных деятелей второй половины XIX века - боже мой, в то время это все, наверно, считалось просто популярной музыкой... Как и следовало ожидать, все очень сложно!
Но первым делом тут становится ясно, что и Чайковский, и его издатель Юргенсон были буквально загружены до предела. Чайковский, конечно, очень много всего сочинял, но, оказывается, сочинить - это самая легкая и малая часть дела. Дальше это все следовало привести в божеский вид, то есть напечатать и издать, чтобы вся эта замечательная музыка стала доступна для исполнителей и широкой публики. А для издания нужно было награвировать доски... а для этого проверить, правильно ли отображен материал, который нужно гравировать... а потом проверить, правильно ли граверы поняли, что нужно гравировать и не наделали ли ошибок... да и после печати не вредно еще раз проверить, что получилось... Ну, вот этим всем два приятеля и занимались большую часть времени. Бесконечные разговоры о корректурах - первая корректура, вторая, третья... пересылка материалов по частям, которые теряются... поиск корректоров и проверка их деятельности... Сколько забот! А ведь кроме этого еще и имелись чисто издательские заморочки с распространением, продажами, авторскими правами, выгодными и невыгодными контрактами...
Ну и, кроме всего этого, Чайковский еще немало ездил с выступлениями, что тоже влекло за собой массу проблем с контрактами и отпечатанным материалом. А Юргенсон состоял в музыкальном обществе, делами которого очень плотно занимался - то есть, приглашением артистов и организацией концертов... Да тут вздохнуть некогда!
Неожиданно подумалось - наверно, Чайковский все-таки был невероятно очаровательным человеком. Потому что так-то он был совершенно невыносим. Тут не хватит никакой гениальности, чтобы стойко выносить это все годами - десятилетиями... Он проматывал деньги, и его постоянно нужно было спасать от долгов... он подбирал повсюду каких-то страдальцев, которых с чистой душой поручал заботам своего издателя... Он метался туда и сюда, постоянно меняя планы... Он все терял и запутывал, с этими злосчастными корректурами! Он всегда был готов сгоряча высказать кучу упреков и попреков, если ему что-то сказали поперек, или ему это показалось, в лучшем стиле белки-истерички... И он просто не в состоянии был прислушиваться к деловым советам, чем никак не помогал бизнесу! Ох уж эти гении.
И мне очень понравился Юргенсон - со своей постоянной сдержанностью и железной выдержкой, суховатым юмором и готовностью в любой момент придти на помощь, не залезая в душу и не читая морали... Как повезло в жизни тем, у кого есть такие друзья.

//Юргенсон// "В десяти переписанных клавирах в каждой копии будут свои ошибки, а в печатном если есть ошибки, то во всех экземплярах одинаковые..."

//Чайковский// "Осип Иванович превосходный человек, я в этом не сомневаюсь, но только думаю, что бывают люди менее превосходные, не безупречные, но зато способные на жертвы и на отступление от принципов ради дружбы."

//Чайковский// "Я никогда не питал веры в чистоту и бескорыстие его действий. Но я думал только, что у него больше такту."

//Чайковский// "По корректурным листам переписывать - сущее наказание! Они валятся, кувыркаются, улетают и расстраивают мои нервы до бессонницы."

//Чайковский// "Милейший Саша своей корректурой оказал мне громадную услугу, он нашел целую массу ужаснейших ошибок. Есть поправки его, пожалуй, уж слишком педантические, то есть он слишком выдерживает некоторые свои орфографические принципы, и не всегда в пользу ясности."

//Юргенсон// Экземпляры оперы Фигнеру и великому князю посланы. Я их записал в книгу, как долг того и другого. не даром же дать оперу великому князю?"

//Чайковский// "Перед тем как уезжать, я передал тебе партитуру танцев Воеводы с вложенным в нее листом нотной бумаги в конце. На этом листе и написан конец, и в партитуре означено, после какого такта последней страницы нужно перейти к нему. Ты его видел, Кашкин его рассмотрел, Алексей бережно уложил, и каким образом этот лист мог пропасть, я решительно не понимаю. Полагаю, что ты его выронил в вагоне, если вынимал там! Очень, очень досадно! Неужели еще раз придется делать, - а у меня памяти ни на грош, нужно сызнова выдумывать."

//Юргенсон// "После запрещения праздновать 10- и 20-летние юбилеи оказалось столько 25-летних..."

//Юргенсон// "Арнольд каков?! имел большой успех в Павловске! право, я рад! Ведь ему 80 лет, и никогда нигде не имел ни успеха, ни удачи. Теперь он может отойти в вечность спокойно."

//Юргенсон// "Ратер продал свой магазин и уехал в Гамбург, взяв с собой даже гробы сына, умершего 16 лет назад!"

//Чайковский// "По старой привычке остановлюсь все-таки в Московской гостинице. Прости, что не пользуюсь твоим милым предложением остановиться у тебя, - но мне как-то Москва не Москва, если я не нанюхаюсь в ней трактирной атмосферой."

//Юргенсон// "Софья Ивановна и Саша кланяются тебе и жалеют, что тебя нет в Москве и ты не будешь на свадьбе, ты бы мог решить вопрос, нанимать ли стеклянную карету, чтобы ехать в церковь напротив наших дверей... Саша находит "странным как-то" идти пешком венчаться."

//Юргенсон// "Сашенька наша, кажется, очень довольна своим Сережей, а он - говорить нечего. Уморительно видеть ее хозяйкой. Недавно она важно отправилась в Охотный ряд - "там дешевле!" Подают ей утку, она знает, что нюхом узнают, свежа ли птица, но вдруг конфуз! какое место нюхать? Она стала нюхать шейку! приказчик ехидно улыбнулся и подсунул-таки ей тухлую утку..."

//Юргенсон// "Книги дьякону посланы. Ноты маркизу тоже. Если понятны подарки дьякону, то совершенно непонятны подарки великим князьям и маркизам... Неужели ни великий князь, ни маркиз этот не могут купить твое сочинение у издателя или его агентов? Маркиз, надо думать, тебе не поднесет из своего Palazzo художественную картину?"

//Чайковский// "Вообще трудно в своем произведении выбрать, что лучше. Для меня все одинаково хорошо или одинаково скверно, смотря по тому, нравится мне или не нравится сочинение."

//Чайковский// "О шутах гороховых я выразился не для того, чтобы тебя упрекнуть, ибо я знаю, что какой-то злой фатум мешает тебе напасть на хорошего корректора."

//Юргенсон// "В галерее недавно вырезали картину Маковского. Сначала Павел Михайлович хотел на время закрыть галерею, но потом одумался. П.М. шутя сказал, что Маковский все-таки рад, что украли именно его картину, а не другого художника."

//Чайковский// "Цет настолько порядочный человек, что он деньги отдаст, когда будут. Только будут ли у него когда-нибудь..."

//Чайковскйи// Я страшно перед тобой виноват, что, потерявши твое последнее письмо, вероятно лишаю тебя ответа на какие-нибудь деловые вопросы. Пожалуйста, припомни, что ты в последнем письме меня спрашивал?"

//Юргенсон// "Увы! Ничего из содержания моего последнего письма к тебе не помню."

//Юргенсон// "Спрашивается: я ли виноват, что в Москве даже профессора консерватории поголовно не годятся в корректоры?"

//Юргенсон// "При этом удобном случае я заметил, что хваленый Бернгард оставил немецкий текст в ратеровском издании конец прежний, через что выходит и смысл другой: вместо русских твердых слов отказа Онегину, она все время по немецки ноет: "Erbarmen, erbarmen, Gott gibe mir Krafte" //сжальтесь, сжальтесь, дай Бог только сил// и т.д., точно ее режут, или по крайней мере е... "

//Чайковский// "Если я все время буду так неистово тосковать, как тосковал дорогой сюда, - то, пожалуй, до Америки не доеду, а позорно убегу домой за полчаса до отхода парохода."

//Юргенсон// "Относительно немецких пароходов я тебе должен сказать, что там есть штука для тебя едва ли стерпимая: матросы во время пассажирских завтраков и обедов надевают какие-то мундиры и играют ужаснейшим образом немецкую дрянь, вроде Augst sollstmal'runter kommen, словом эти 5-6 человек ничего, кроме пошлости, не играют. Куда ты денешься в это время?"

//Юргенсон// "Давать концерты в пользу своих парижских или иных издателей - это верх нелепости, лучше панталоны чинить или полы натирать..."

//Юргенсон// "Напомню тебе: если ты хочешь сделать экскурсию по Америке, то... Niagara falls - непременно! Это от Нью-Йорка 14-15 часов езды по железной дороге! Помни, что "села индейцев" - это только пустой звук и обман извозчиков ниагарских."

//Чайковский// "Когда почувствую, что состарился, исписался, займусь исправлением всего старого; а так как наваял очень много в жизни, - то работы хватит надолго, хоть бы до 90 лет жить."

//Юргенсон// "Относительно твоих сочинений для оркестра, то я тебе уже говорил, что я готов на что угодно, переиздать сколько хочешь, но только ставлю на вид, что при переделках замечено предпочтение публики к первому изданию. У меня у самого есть такие примеры с Рубинштейном, Листом и Гензельтом. Эти три композитора сами мне говорили и писали о своей страсти всегда переиначить, сколько бы раз им ни попадись корректура... Публика во всех этих случаях осталась верной первому изданию."

//Юргенсон// "Чистое наказание мне с памятью! Стал забывчив, как дед, а внуков нет!"

//Юргенсон// "Левенсон-Александрова написала тебе два письма... Она говорит, что уже не хотела жить, но твое трио оживило ее, и она решилась остаться в живых, чтобы сыграть твое трио в твоем присутствии и т.д."

//Чайковский// "Убеленному сединами старцу следует или идти вперед (даже и это возможно, ибо, например, Верди продолжает развиваться, а ему под 80) или же стоять на высоте, прежде достигнутой."

//Юргенсон// "Из двух зол как-то выбирают большее для - ближнего."

//Юргенсон// "Я не знаю, тебя ждут в Киеве, в Варшаве, в Харькове, в Гамбурге - одновременно! Отовсюду меня об этом спрашивают. Итак, где ты будешь?"

//Чайковский// "Не могу умолчать, что мне было ужасно неприятно прочесть в твоем письме то место, где ты говоришь, что из-за меня у тебя не хватит денег. Я и без того много страдаю от мысли, что имею дело с издателем, который, хотя и отличный человек и друг, но бедняк. Но мне никогда еще не приходилось слышать от тебя, что я могу поставить тебя своими требованиями в неприятное положение. Между тем, при моей безалаберности и расточительности, мне, для моего спокойствия, необходимо, чтобы я на тебя мог, как на каменную гору надеяться."

//Чайковский// "Как же я могу составлять московский кружок моцартистов, когда в Москве не живу и жить не буду? Если можно соединить эти два противуречия - я согласен."

//Юргенсон// "У Осипа Ивановича родился внук! Это первенец третьего поколения Юргенсонов. Чисто скандал! Целый полк взрослых племянников и племянниц, сыновей и дочь, и все безвнучье! Теперь начало сделано."

//Чайковский// "Меньше как за 8000 я не возьмусь. На кой черт мне мучиться, страдать, насиловать себя, если выгоды не предстоит. Ведь я в состоянии половину гонорара там же издержать, - ну, хоть половину вывезу."

//Юргенсон// "Желаю тебе не только успеха, но и утешения от успеха."

//Чайковский// "Из Тироля с его горами, скалами, стремнинами, ущельями и т.д. попал в голую, бесконечную степь и нахожу, что степь в тысячу раз поэтичнее, привольнее, прекраснее. Да и жизнь в русской, хорошо устроенной усадьбе, куда комфортабельнее, чем пребывание в захудалом рыцарском замке."