Лоренс Стерн "Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена".
"... Философы ничтожно малого, которые, кстати сказать, обладают наиболее широкими умами (так что душа их обратно пропорциональна их интересам)..."
"Прошу у мистера Горация извинения, - ибо в книге, к которой я приступил, я не намерен стеснять себя никакими правилами, будь то даже правила Горация."
"Быстрая рысь и медленное подыскивание логических доводов являются движениями столь же несовместимыми, как остроумие и рассудительность."
"Над делами некоторых людей тяготеет какой-то рок. Как ни старайся, а они всегда проходят сквозь известную среду, которая настолько их преломляет и искажает истинное их направление, - что при всем праве на признательность, которую заслуживает прямодушие, люди эти все-таки вынуждены жить и умереть, не получив ее."
"Открытая душа весельчака, - говорил он, - не таит в себе никаких опасностей - разве только для него самого; - между тем как самая сущность строгости есть задняя мысль и, следовательно, обман, - это старая уловка, при помощи которой люди стремятся создать впечатление, будто у них больше ума и знания, чем есть на самом деле."
"Закладчик и заимодавец меньше отличаются друг от друга вместительностью своих кошельков, нежели
насмешник и
осмеянный вместительностью своей памяти."
"Я ни капли не сомневаюсь, что в этих шутках не заключено ни капли желчи или злонамеренности, - я считаю, знаю, что они идут от чистого сердца и сказаны были только для смеха. Но ты пойми, дорогой мой, что глупцы не видят этого различия, - а негодяи не хотят закрывать на него глаза, и ты не представляешь, что значит рассердить одних или поднять на смех других."
"Когда человек садится писать историю, - хотя бы то была лишь история Счастливого Джека или Мальчика-с-пальчик, он не больше, чем его пятки, знает, сколько помех и сбивающих с толку препятствий встретится ему на пути, - или какие мытарства ожидают его при том или ином отклонении в сторону, прежде чем он благополучно доберется до конца."
читать дальше
"Будь я самодержавным государем, - говорил он, вставая с кресла и подтягивая штаны, - я бы поставил на всех подступах к моей столице сведущих людей и возложил на них обязанность допрашивать каждого дурака, по какому делу он едет в город; - и если бы после справедливого и добросовестного расспроса оказалось, что дело это не настолько важное, чтобы из-за него стоило оставлять свой дом и со всеми своими пожитками, с женой и детьми и т.д. тащиться в столицу, то приезжие подлежали бы, в качестве бродяг, возвращению на место своего законного жительства. Этим способом я достигну того, что столица не пошатнется от собственной тяжести; - что голова не будет слишком велика для туловища."
"Ужасное несчастье для книги, а еще более для литературного мира вообще, - что этот гаденький зуд по новым ощущениям во всех областях так глубоко внедрился в наши привычки и нравы, - и мы настолько озабочены тем, чтобы получше удовлетворить эту ненасытную алчность, - что находим вкус только в самых грубых и чувственных частях литературного произведения; - тонкие намеки и замысловатые научные сообщения улетают кверху, как духи; - тяжеловесная мораль опускается вниз, - и как те, так и другая пропадают для читателей, как бы продолжая оставаться на дне чернильницы."
"Отступления, бесспорно, подобны солнечному свету; - они составляют жизнь и душу чтения."
"Я чувствую сильную склонность начать эту главу самым нелепым образом и не намерен ставить препятствий своей фантазии."
"Я вменяю себе в особенную заслугу именно то, что мой читатель ни разу еще не мог ни о чем догадаться."
"Скажите, пожалуйста, сэр, среди прочитанных вами за вашу жизнь книг попадался ли вам когда-нибудь "Опыт о человеческом разуме" Локка? Не отвечайте слишком поспешно, - ведь многие, я знаю, ссылаются на эту книгу, не прочитав ее, и многие ее читали, ничего в ней не понимая."
"Это обильный источник темноты - и всегда таким останется; - я разумею расплывчатое употребление слов, путавшее даже самые светлые и самые возвышенные умы."
"Жажда знаний, подобно жажде богатств, растет с ее удовлетворением."
"Головы их //критиков// настолько загружены линейками и циркулями и чувствуют такую непреодолимую наклонность прилагать их по всякому поводу, что для гениального произведения лучше сразу отправиться к черту, чем ждать, пока они его растерзают и замучат до смерти."
"Из всех жаргонов, на которых жаргонят в этом жаргонящем мире, - жаргон ханжей хоть и можно считать наихудшим - самым изводящим, однако, является жаргон критиков."
"Я готов пройти пятьдесят миль пешком (потому что не имею годной верховой лошади), чтобы поцеловать руку человека, благородное сердце которого охотно передает вожжи своего воображения в руки любимого писателя - и который наслаждается чтением, не зная отчего и не спрашивая почему."
"Когда предположение можно понять в двух смыслах - то так уж водится в спорах, что противник может возражать, взяв его в том смысле, какой ему нравится или какой он находит для себя более удобным."
"В твоем простодушном невежестве, брат Тоби, столько достоинства, что прямо жаль заменять его знанием."
"Дидий, великий знаток церковного права, утверждает и ясно показывает, что пояснение примером не есть доказательств, - и я, в свою очередь, не утверждаю, что протирание зеркала дочиста есть силлогизм, - но от этого все вы, позвольте доложить вашим милостям, видите лучше."
"Каким образом выходит, что люди, вовсе лишенные остроумия, слывут у нас людьми наиболее рассудительными?"