Лидия Чуковская "Записки об Анне Ахматовой. кн.1 1938-1941".
"Я встретила ее на прямой аллее от вокзала к морю. Она шла с какой-то пышноволосой дамой. Аллея была пряма, как струна, и, поглядев им вслед, я подумала, что их стройное явление на этой аллее легче было бы выразить какой-нибудь музыкальной, не словесной фразой."
"А.А. любит и знает Москву, а я только раздражаюсь нескладицей. Ленинград своею стройностью приводит и душу в строй, а Москва выводит из равновесия."
"Ахматова: Вот уже двадцать лет так. Они ничего не помнят и не знают. Каждый раз опять и опять удивляются моим новым стихам: они надеялись, что на этот раз, наконец, у меня окажется про колхозы."
"Ахматова: Знаете, за последние два года я стала дурно думать о мужчинах. Вы заметили, там //в тюремных очередях// их почти нет..."
"Ахматова: Вы знаете, что такое пытка надеждой? После отчаяния наступает покой, а от надежды сходят с ума."
"Ахматова: Всю жизнь я мечтала писать без строф, сплошь. Не удается."
" - Пунины взяли мой чайник, - сказала мне А.А., - ушли и заперли свои комнаты. Так я чаю и не пила. Ну Бог с ними."
"Ахматова: Один скульптор собирался было лепить меня, но потом не пожелал: "неинтересно. Природа уже все сделала."
"Ахматова: У меня всегда была мечта, чтобы муж повесил над столом мой портрет. Но никто не повесил."
"Предложила почитать мне стихи. Спросила: какое мне больше нравится? А.А. сказала: "Про свои старые стихи я знаю все сама, словно они чужие, а про новые никогда ничего, пока и они не станут старыми."
"Ахматова: Я всю жизнь могла выглядеть по желанию: от красавицы до урода."
читать дальше
"Я смотрела на ее четкий профиль среди неопределенных лиц без фаса и профиля. Рядом с ее лицом все лица кажутся неопределенными."
"- Как же вы все это выдерживали? - спросила я.
- Я все могу выдержать.
"А хорошо ли это?" - подумала я."
"Ахматова: Ленинград вообще необыкновенно приспособлен для катастроф. Эта холодная река, над которой всегда тяжелые тучи, эти угрожающие закаты, эта оперная, страшная луна... Черная вода с желтыми отблесками света... Все страшно. Я не представляю, как выглядят катастрофы и беды в Москве: там ведь нет всего этого."
"Ахматова: Даты? О датах, пожалуйста, не спрашивайте. О датах со мной всегда говорят, как с опасной больной, которой нельзя прямо сказать о ее болезни."
"Я спросила ее о Зинаиде Николаевне //Гиппиус//. Была ли та красива? "Не знаю. Я видела ее уже поздно, когда она была уже вся сделана."
"Ахматова: Да, Сологуб Пушкина не выносил. Ненавидел. Быть может, завидовал ему: соперник! Сологуб был человеком таким причудливым, что мог и завидовать Пушкину."
"Я спросила:
- А вы не находите - странно устроена душа человеческая: стихи, даже самые великие, не делают автора счастливым? Ведь вот Пушкин: он ведь знал, что это он написал "Медного всадника" - и все-таки не был счастлив.
- Не был. Но можно сказать с уверенностью, что больше всего на свете он хотел писать еще и еще..."
"Ахматова: Опасная вещь искусство. В молодости этого не осознаешь. Какая страшная судьба, С капканами, с волчьими ямами. Я теперь понимаю родителей, которые пытаются уберечь своих детей от поэзии, от театра... Подумайте только, какие страшные судьбы... В молодости этого не видишь, а если и видишь, то "наплевать"..."
"Ахматова: Разве можно работать рядом с пошлостью? Нищета еще никогда никому не мешала. Горе тоже. А вот такая Зина может все уничтожить."
"Ахматова: У меня очень неинтеллигентная комната: книг не видно."
"- Ах, как бы мне хотелось венчаться, - сказала Лотта. - В церкви, и чтобы все, как положено.
- Я венчалась, - сказала А.А. - По всем правилам. И, уверяю вас, гораздо интереснее смотреть, как венчаются другие, чем венчаться самой."
"Ахматова: У поэта такой трудный материал - слово. Слово - материал гораздо более трудный, чем, например, краска. Подумайте, в самом деле: ведь поэт работает теми же словами, какими люди зовут друг друга чай пить..."
"Ахматова: Стихи Пастернака написаны еще до шестого дня, когда Бог создал человека. Вы заметили - в стихах у него нету человека. Все, что угодно: грозы, леса, хаос, но не люди. Иногда, правда, показывается он сам, и он-то сам себе удается..."
"Ахматова: Я балованная, я привыкла, что мои стихи все знают наизусть."
"Ахматова: Он, конечно, поэт, и поэт замечательный, но стихи часто писал плохие. Не думайте, тут противоречия нет; можно быть замечательным поэтом, но писать плохие стихи."
"Ахматова: Я вообще не знаю страны, в которой больше бы любили стихи, чем наша, и больше бы нуждались в них, чем у нас."
"Ахматова: Мне было тяжело от грызни между пушкинистами. Вечером благополучно уснешь, а утром увидишь, что тебе за ночь руку или ногу отъели..."
"Ахматова: Один раз пошли мы с Володей Шилейкиным на какой-то чеховский спектакль. Он мне в антракте говорит: "Ты видела? Там мышка на сцену выскочила. Интересно, это она случайно, или так требуется по режиссерскому замыслу?"
"Я сказала, что слава имеет, видимо, свои худые стороны.
- О, да! - весело подтвердила А.А., - когда едешь в мягком ландо, под маленьким зонтиком, с большой собакой рядом на сиденье, и все говорят: "Вот Ахматова", - это одно. Но когда стоишь во дворе, под мокрым снегом, в очереди за селедками, и пахнет селедками так пронзительно, что и туфли, и пальто будут пахнуть еще десять дней, и вдруг сзади кто-то произносит: "Свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду" - это совсем, совсем другое. Меня такое зло взяло, что я даже не оглянулась."
"- Вы, наверно, очень скучаете без моря?
- Нет. Я его помню. Оно всегда со мной..."
"Ахматова: Это мнение не литературного, а близлитературного круга. Я узнаю по запаху."
"Ахматова в Чистополе! Это так же невообразимо, как Адмиралтейская игла или Арка Главного штаба - в Чистополе."
"Ахматова: Я убеждена, что поэзии предстоит сейчас сыграть в жизни людей очень большую роль. Роль великого утешителя. В этом море горя."
"Ахматова: Сумасшедшие меня любят. Может быть, потому, что я - идеальный слушатель."
"Ахматова: Боже мой, даже звезды какие-то чужие понатыканы... Даже темнота чужая..."
"Ахматова: На месте узбеков я бы всех нас выслала. А на своем месте я уеду в какой-нибудь другой город, где нет писателей."
"Шток принес ей коврижку и сахар из групкома драматургов. "Меня прикрепили туда по причине драматизма моего положения - других причин нет", - сказала А.А."
"Ахматова //о Раневской//: Если бы в Шекспировской труппе были женщины, они были бы таковы."
"Ахматова: Я видела Распутина один раз. В поезде. Я ехала из Царского с одним моим приятелем. Вдруг вошел Распутин и сел напротив нас. Он был в обычном пальто и шляпе, но в русских сапогах и с бородой. Глаза у него стоят страшно близко друг к другу, как у Льва Толстого, и когда он смотрит на вас - кажется, что его глаза застревают у вас в мозгу."
"Явился доктор с плоским лицом домработницы. "Что вас приковало?" "Почему вы лежите?" "Какая зарплата" "Голодаете?" "Не залеживайтесь!" Выслушав А.А. весьма бегло и не дав ей возможности рассказать ни о ногах, ни о сердце, ни о своем давнем туберкулезе, она удалилась. "Мы всегда думали, - сказала А.А., - что врачи существуют для облегчения страдания больных. Оказывается, их призвание - разоблачать симулянтов."
"Ахматова: Когда я вспоминаю, что говорят обо мне, я всегда думаю: "Бедные Шаляпин и Горький! По-видимому, все, что о них говорится - такая же неправда."
"Верно нельзя уже потом любить людей так, как любишь в молодости. Новых уже "душа не принимает".