Госпожа Ремюза "Мемуары". Не спеша, вдумчиво и со вкусом таки дочитала до финала этот объемный кирпич в 600 страниц мелким шрифтом. Собственно, как я и люблю.
Автор - в молодости фрейлина (если я не запуталась в их придворных должностях и титулах) императрицы Жозефины - в старости взялась написать обстоятельный труд об эпохе Наполеона, его дворе, его родне, ну и о знаменательных исторических событиях. Исходя из аннотации - фрейлина! императрица! двор! балы, красавицы, лакеи, юнкера и т.д. - можно было бы ожидать чего-то легкого, воздушного... романтического... Но госпожа Ремюза оказалась дамой серьезной, подошла к делу ответственно... Поэтому - хотя, конечно, тут имеются и рассказы о личных впечатлениях и каких-то лично пережитых моментах - в значительной степени материал основывается на газетных заметках (хранила она их что ли? ), трудах других участников событий, возможно письмах и дневниках (а жаль, лучше бы и их тоже опубликовали) и касается не столько мелочей и частностей придворной жизни, сколько экономики, политики, военных кампаний... Имеются также в количествах размышления автора "о времени и о себе", так сказать, попытки анализа "как мы дошли до жизни такой" и "почему оно все так получилось".
В сущности, автор - уж не знаю, впервые ли в истории - попыталась исследовать, объяснить (в первую очередь для себя самой) и отобразить как революция превращается в новую монархию, как возникает культ личности, как и по каким причинам это все поддерживается окружающими, обществом, как отражается на людях и на текущей общественной жизни... Насколько уж это у нее получилось. Автор сама перешла от обожания Наполеона до настороженности и глубокой депрессии,пережила опалу... В своих мемуарах она относится к Наполеону весьма критично и нелицеприятно. Подобное отношение, судя по всему, вызвало шок как у соотечественников дамы, так и у наших издателей, так как имеются какие-то пояснения, что поди она писала эти мемуары под влиянием Талейрана! или там в оправдание! или в угоду политической конъюнктуре. Подумав, считаю, эти пояснения довольно невнятными - ну от чего ей было оправдываться и в угоду какой конъюнктуре писать, если Наполеон достаточно скоро после всех событий опять стал кумиром во Франции (да и в мире заодно). Тут уж впору наоборот писать труды во славу Наполеона. Но госпожа Ремюза считала, что Наполеон принес Франции несчастье и привел страну к гибели. Непопулярное мнение, судя по всему.
Пишет госпожа Ремюза довольно сухо, сдержанно, но выразительно. К сожалению, труд оказался слишком обстоятельным, так что она успела дописать только до 1808 года. Наполеон вторгся в Испанию и планирует развод с Жозефиной. Ужасно жаль, что дама не осветила так же войну 1812 года с последующим разгромом... Уж там-то, я полагаю, много чего происходило и нуждалось в осмыслении.
читать дальше
"Бонапарт безразлично пользовался и хорошим и дурным - в зависимости от того, что было ему полезно; он был слишком умен, чтобы не понять, что ничего нельзя основать во время потрясений, - поэтому он начал с водворения порядка, а это и привязало нас всех к нему - нас, бедных путников, переживших столько бурь! Первым его благодеянием, гарантией всех остальных его даров мы считали общественное успокоение, сделавшееся той почвой, на которой он строил здание своего деспотизма. Мы думали, что тот, кто восстанавливал нравственность, религию, цивилизацию, кто покровительствовал литературе и искусствам, кто хотел водворить общественный порядок, носит сам в душе благородные побуждения - признак истинного величия. Быть может, в конце концов надо признать, что наши заблуждения, несомненно, печальные, так как они слишком долго содействовали планам Бонапарта, доказывают скорее благородство наших чувств, чем нашу неосторожность."
"Сознавая слабости, которые ведут человечество к заблуждению, можно утешиться мыслью, что те, кто желают подчинить себе людей, начинают с того, что притворяются добродетельными."
"В характере Талейрана всегда был известный такт, очень тонкий, поэтому с каждым он говорил тем языком, который ему подходил. В этом и заключалось необыкновенное обаяние его личности."
"Национальное чувство нельзя поддерживать одной только любознательностью; и когда граждане совершенно чужды поступкам своего правительства, они являются простыми зрителями даже тех его распоряжений, которые содействуют успеху прогресса."
Бонапарт: "Военная слава быстро тускнеет для современников. Пятьдесят битв производят не больше впечатления, чем пять или шесть."
"Осенью этого года в Париже проводились скачки, заведенные самим императором. В самом деле, Франция сделалась в то время как бы одним большим собранием зрителей, перед которыми давались всевозможные представления, но при условии, чтобы публика всегда аплодировала."
"Никто не мог лучше Бонапарта пользоваться победой: он ошеломлял неприятеля, он не давал ему передышки."
"Внимание, с которым народы относятся к словам королей, совсем не так наивно, как это думают. Характер государей часто лучше выражается в их словах, чем в их поступках, а для подданных характер государя имеет большое значение."
"Все решения императора, от самых важных до самых мелких, казалось, всегда опирались на причину, которая выражена в басне Лафонтена: "Потому что я Лев".
"Бонапарт жаждал власти и боялся содействовать установлению свободы, которая, если достигнута, делается лучшим завоеванием времени; поэтому, в виде компромисса, он ограничивался провозглашением равенства."
"Император втайне гордился, провоцируя восстание в Ирландии. Поддерживая на континенте всякую абсолютную власть, он, насколько возможно, поддерживал в Англии оппозицию, и подкупленные им английские газеты постоянно призывали общины к сохранению своей свободы."
"Малейшие действия нашей армии старались представить как победы, но императору приходилось встречаться с большими трудностями даже в случае успеха."
"Наступление русских и необходимость оказаться в Польше заставили Бонапарта изменить свое намерение. Он приказал жене вернуться в Тюильри и вести обычную роскошную жизнь. Все мы получили приказ веселиться до упаду."
Бонапарт: "Смешно заказывать поэту эклогу так, как заказывают кисейное платье."
"Денон, директор Музея, бывал с императором во всех кампаниях для того, чтобы выбирать в побежденных городах редкости, способные обогатить большую и прекрасную коллекцию Музея. Он исполнял свою роль с точностью, которая, как говорили, граничила с хищничеством, и его обвиняли в том, что он при этом грабеже не забывал и себя. Наши солдаты прозвали его "оценщиком".
"Несмотря на успех, император понимал, что теперь, когда ему придется иметь дело с русскими, надо ожидать жестокой борьбы и судьба континента будет решена только и и Александром."
"В то время царю было тридцать лет, он был очень красив и необыкновенно изящен."
"Душа правителя, обладающего абсолютной властью, должна быть наделена большим великодушием, чтобы устоять перед искушением этой властью, тем более, что искушение вполне оправдывается повиновением, которое он встречает. Если Бонапарт видел, что люди отдают свою жизнь и собственность для удовлетворения его ненасытного честолюбия, видел, что просвещенные представители нации соглашаются восхвалить пышными фразами акт порабощения человеческой воли, - мог ли он представлять себе весь мир иначе, чем полем деятельности, открытым для первого, кто захочет его использовать?"
"Невозможно было не восхищаться подобной славой; но теперь, несомненно, к ней относились гораздо холоднее, чем прежде. Все замечали, что для нас это было чем-то вроде позолоченного ярма, и так как начинали понимать Бонапарта и не доверять ему, то боялись последствий опьянения, которое могло вызвать у него сознание своего могущества. Это грустное настроение замечалось особенно среди тех, кто по своему положению или занимаемому месту должны были стоять близко к Наполеону Начинали спрашивать себя, не проявится ли его обычный деспотизм еще резче в повседневных поступках; при нем каждый видел себя униженным, и все знали наперед, что он даст почувствовать это унижение еще сильнее. Императрица, которая знала своего мужа лучше других, выражала очень наивно свое беспокойство, говоря: "Император теперь так счастлив, что, наверно, будет многим недоволен."
Талейран: "Когда вы должны будете решать с императором судьбы Европы, вы увидите, как важно не спешить прикладывать печать и слишком быстро отправлять его приказания."
"Прогресс распространялся благодаря роскоши, которая хотя и ослабляет умственные способности, но в то же время делает все личные отношения приятными."
"Как правило, Бонапарт заставлял редактировать речи, которые желал произнести. Затем император старался выучить их наизусть, но это плохо ему удавалось, потому что малейшее принуждение было для него невыносимо. Наконец, он решался читать свою речь, которую ему переписывали очень крупными буквами, так как он не привык читать написанное и не разобрал бы того, что написал сам."
"В конце концов никто не стыдится того, что умеет приспособляться ко всему, перенеся много политических потрясений."
"Острота насмешек Талейрана, порой довольно ядовитых, вооружала против него и сближала всех посредственных людей, над которыми он насмехался самым безжалостным образом. Они отомстили за это, как только представился случай."
"Император, пораженный тем, что смерть так скоро похитила мальчика, назначил конкурс для исследования крупа, обещая солидную награду победителю."
"Был представлен бюджет, который доказывал отличное состояние финансов, и список работ всякого рода повсюду в Империи - проектируемых, начатых и законченных. Деньгами, получаемыми в виде контрибуции в Европе, оплачивалось все, и Франция беспрерывно украшалась без всякого повышения налогов."
"Бонапарт привык ездить верхом, но у него не было грациозной посадки. Несколько раз император падал с лошади, но об этом ничего не говорили, потому что это было бы ему неприятно."
"Иногда император говорил: "Странное дело, я собрал в Фонтенбло большое общество, я хотел, чтобы всем было весело, я устроил так, чтобы были всевозможные развлечения, - а у всех вытянутые лица, усталый и печальный вид." Талейран отвечал ему: "Это потому, что удовольствие нельзя создать по барабанному бою; а здесь, как и повсюду, у вас такой вид, как будто вы хотите сказать каждому из нас: "Ну, господа и дамы, вперед, марш!"
"Как только император произносил свое непреложное "я хочу", - слово это повторялось эхом по всему дворцу."
"Император любил игру Тальма. Он убеждал себя, что очень любит его; но мне кажется, ему скорее было только известно, что Тальма великий артист, а сам он не понимал этого."
"Мы в целом представляли собой странное зрелище. При дворе встречаешь самых выдающихся людей из самого высшего общества, предполагаешь, что у каждого из них существуют серьезные интересы, и, однако, молчание, требуемое обычаем и осторожностью, заставляет всех держаться в пределах самых незначительных разговоров; часто вельможи и принцы, не решаясь казаться взрослыми людьми, держат себя словно дети."
"Неосторожная доверчивость по отношению к будущему приводила к тому, что многие увеличивали свои расходы за счет предполагаемых и ожидаемых доходов."
"Наш двор старался молчать еще больше, чем обыкновенно, так как ничто не указывало, на сторону которого из этих важных лиц надо было встать."
Бонапарт: "Во Франции, в сущности, гораздо больше свободы, чем в Англии, так как для народа всего ужаснее иметь право высказывать свое мнение, которое никто не слушает. В конце концов, это только оскорбительная комедия, подделка под свободу."
"Нужно много мужества, чтобы почувствовать и признать свои ошибки, и упрямое тщеславие часто заставляет сохранить бесполезные предрассудки."
"Примечательно то, что в этот беспокойный век, когда взволнованные народы особенно нуждались в просвещенных государях, многие троны в Европе были заняты монархами, которые едва владели своим умом или совсем были лишены его."