[soliden]

Умберто Эко "Сотвори себе врага". Книжка исключительно для фанатов автора.
Как сказано в подзаголовке - тексты по случаю. Действительно, по случаю! Совсем уж последние крошки насобирали. Вплоть до приветственных речей и выступлений на различных съездах и конференциях (некоторые из них выглядят очень странно! как, например, конференция, посвященная островам )
Какие-то тексты мне понравились, какие-то оказались неожиданно интересными... (как про те острова, да ). Особенно интересны было эссе про Гюго, и вообще про литературные дела, но их тут совсем немного. С трудом перебралась через любимые автором перечни... И насилу одолела зубодробительное эссе про огонь, смысла которого я начисто не уловила. Я эти несчастные тридцать страниц читала три года! Вот, не самый я упертый фанат автора.
В любом случае, Эко это Эко, у него всегда можно найти что-нибудь любопытное и примечательное.

"Иметь врага важно не только для определения собственной идентичности, но еще и для того, чтобы был повод испытать нашу систему ценностей и продемонстрировать их окружающим. Так что, когда врага нет, его следует сотворить."

"Похоже, что обойтись без врагов невозможно. Фигура врага неизбежна в цивилизационном процессе. Враг нужен даже мягкому и миролюбивому человеку. Просто тот представляет на место врага-человека природную стихию, или общественную силу, или явление, которые тем или иным образом ему угрожают и должны быть побеждены, будь то капиталистическая эксплуатация, загрязнение окружающей среды или голод в странах Третьего мира."

"Суть этики торжествует не тогда, когда мы делаем вид, будто кто-то не является нашим врагом, а когда мы стараемся понять его, влезть в его шкуру. Стараться понять другого - значит разрушать стереотипы, не отрицая и не уничтожая различий. Но будем реалистами. Подобные формы понимания врага присущи поэтам, святым и предателям."

"Полноценная лекция о категориях Абсолюта и Относительности заняла бы две с половиной тысячи лет - ровно столько насчитывает история данного вопроса."

"Философ всегда должен начинать с самого простого."

"Без веры в существование чего-то истинного человеческие существа не способны выжить. Если бы мы во время диалога не задумывались, правду нам говорят или лгут, невозможно была бы жизнь в обществе."

"Как бы то ни было, правдой или ложью мы считаем наши выводы о положении вещей, а не сами вещи."

"Наше чувство терпимости вырастает именно из признания разных степеней доказуемости или приемлемости истины."

"Еще в 1956 году в Милане в театре Ла Скала освистали Шенберга. На премьере "Пассажа" в 1962 году публика до того рассвирепела, что, возмущаясь этим слишком новым и жутким произведением, кричала: "Левоцентристы!" "Поезжайте в Россию!" Тогда для публики все новое было связано с коммунистами."

"Одно-единственное клише - это китч, но сто клише подряд без малейшего стыда становятся эпосом."

"Гюго никогда не говорит "стояла толпа", он внедряется в центр описываемой толпы и словно начинает представлять нам одного за другим тех, из кого она составлена."

"Оксюморон - это "риторический микрокосм, подтверждающий, что мир имеет преимущественно противопоставительную природу", но подчеркивающий, как эти антитезы в конце концов разрешаются на более высоком уровне."

"Всякий индивидуум и всякий объект, от Марата до гильотины, представляют не самих себя, а могучие силы, которые и выступают подлинными протагонистами романа. А Гюго в действительности выступает как уполномоченный толкователь божественной воли и старается оправдать все, что он рассказывает, с точки зрения Всевышнего."

"Чм бы ни являлся Бог для Гюго, он всегда присутствует в его повествовании, чтобы объяснить кровавые загадки истории."

"Гюго известны все тонкости функционирования списков, включая уверенность в том, что читатель не осилит его целиком."

"Ни один автор (по крайней мере, если он не озабочен деньгами и сочиняет в надежде на бессмертие, а не в расчете на портних, коммивояжеров и любителей "клубнички", про которых точно известно, что им нужно в данный момент в той или иной стране) никогда не работает для некоего эмпирического читателя, а старается представить себе Идеального Читателя, то есть такого, который сразу примет предлагаемые правила игры и окажется способен воспринять книгу хоть через тысячу лет."

"Два вида цензуры. Первая - цензура посредством замалчивания. Вторая - цензура через шум. Раньше "глянцевая штучка" говорила: "чтобы не провоцировать людей на поступки, считающиеся неподобающими, достаточно не говорить о них." Сегодняшний глянец говорит: "Итак, чтобы не говорить о неподобающих поступках, давайте много-много говорить о другом."

"Кто знает, сколько бомб в действительности было заложено именно для того, чтобы увести с первой полосы другие новости."

"И заметьте себе: прелесть шума в том, что, чем больше его производится, тем меньше он связан с самим событием, его спровоцировавшим."

"Сложнее всего опровергать малозначительную, но правдивую новость."

"Вывод Августина: не нужно принимать библейское описание скинии буквально, потому что, как известно, Святое Писание часто говорит метафорически и, возможно, Земля шарообразна. Но поскольку на спасении души это никак не отражается, данный вопрос можно проигнорировать."

"В конце концов, Средневековье - это эпоха великих путешествий, но пришедшие в упадок дороги, леса, которые необходимо было пересекать, и моря, которые приходилось преодолевать, полагаясь на сомнительных проводников, - все это мешало чертить нормальные карты. Они были весьма приблизительными, как инструкции из "Путеводителя паломника" Сантьяго Компостельского, гласившие: "Коли хочешь попасть из Рима в Иерусалим, двигайся на юг, расспрашивая дорогу". Представьте себе карту железных дорог, которую можно найти на обложке любого расписания поездов. Никто не сумеет по этой схеме пересадочных узлов восстановить очертания Италии, хотя она очень понятна, если вам нужно добраться из Милана в Ливорно. Точная форма Италии не интересует тех, кто едет от станции к станции."

"Карта претендовала не на то, чтобы передать форму Земли, но на то, чтобы перечислить города и народы, могущие там повстречаться."

"С другой стороны, против утверждения, что Земля вертится вокруг Солнца, выдвигались серьезнейшие опровержения... Аргумент птиц: если бы Земля вращалась, они, летя на запад, не смогли бы поспевать за ее вращением и не сдвинулись бы с места."

"И все-таки, лишь читая бульварные романы, причем в детстве, можно изучить классические приемы повествования, которые предстают здесь в чистом виде, порой бесстыдно обнаженные, но исполненные захватывающей мифопоэтической энергии."

"Читатель сам не прочь бы поступить с собственными врагами, с начальником, с изменившей ему женщиной так, как поступает Монте-Кристо: "Ты презирал меня? Ну так сейчас ты узнаешь, кто я на самом деле!" - и облизывается в предвкушении финала."

"Де Сад в своих "120 днях Содома" нагнетает страсти на сотню страниц там, где Данте ограничился строчкой "поцеловал, дрожа, мои уста".

"Бывают случаи, когда герой оказывается дурачком в силу того, что события сюжета не говорят ему ничего, и лишь читатель, знакомый с расхожими сюжетными штампами, догадывается, что происходит. То есть, читатель знает, что, исходя из логики повествования, персонаж Х неизбежно окажется сыном персонажа Y. Но Y этого знать не может, поскольку не читал бульварных романов."

"Читателю нужно, чтобы его лени потакали, предлагая ему загадки, которые он уже разгадал или заведомо легко разгадает."