Ф.В.Ростопчин "Ох, французы!"
"Он был некогда женским портным, спился было до того, что кричал на барыню: "Слово и дело", но после как-то установился."
"Может быть, судья и хорошо посудит, узнать нельзя: правосудие ведь с закрытыми глазами; да жаль, что много портит ощупью!"
"Да, нынче все не так, как в наше время: тогда была смерть копейка, а нынче честь полушка."
"- Куда как молодые люди ныне хилы! Все в них слабости: лошадь убьет - обморок, не сватается - обморок, сватается - обморок. А я, бывало, бьюсь час об стену, а все в памяти; да ведь за меня и никто не сватался."
"Ужли Бог Русь на то создал, чтоб она кормила, поила и богатила всю дрянь заморскую, а ей, кормилице, и спасибо никто не скажет? Ее же бранят все не на живот, а на смерть."
"Завелись филантропы и мизантропы. Филантропы любят людей, а разоряют мужиков; мизантропы от общества людей убегают в трактиры."
"Спаси Господи! чему детей нынче учат! выговаривать чисто по-французски, вывертывать ноги и всклокачивать голову. Тот умен и хорош, которого француз за своего брата примет."
"А там оговорка: жестка, дескать, речь. И ведомо так, вить правда не пуховик. Это нынче из нее делают помаду."
"Долгое обращение с людьми уверили в неоспоримой истине, что нет ничего труднее, как исправлять поврежденных и проповедовать добродетель тем, кои ее ищут в словарях для переводу."
" - Ну что за беда война? разве это первая? Для других она страшна, а нам дудки.
- Да как по чужой-то дудке запляшешь, да еще и вприсядку..."
читать дальше
"Нет вздорного дела, которое бы лучше не можно было сделать; но скорость, нетерпение и самолюбие суть большие препоны усовершенствования."
"Мне было 19 лет, я занемог жабою, впал в бред и опомнился без шести чашек крови, кои стояли вокруг меня, как трофеи вокруг славного полководца. Доктор приехал, посмотрел, хвалил мою кровь и сказал: "Теперь довольно; увидим, что дале", - и все увидели меня здорового через четыре дня. Но ведь кровь он смотрел не мою, и никто не знает чью: слуга, который выносил чашки, упал с подносом и все пролил; но чтоб исправить, взял шесть чашек, побежал напротив дома в цирюльню и за пять копеек нацедил крови из первого человека, который явился к фельдшеру. Сию-то смотрел доктор, по ней судил обо мне, и ею спасена моя жизнь; а дело сие вышло после через упреки двух людей: они побранились, подрались и пришли доказывать друг на друга всякого рода мерзости за три года."
"Прежде сего шивали белье по домам русские швеи, и тогда полотна не жалели; а нынче подрядом берут шить магазейные мадамы и, вместо рубашек, будто ошибясь меркой, делают жилеты с рукавами. Иноземцы сперва нам обрезали бороды, потом волосы, там укоротили чувства, раздели, а нынче принимаются драть кожу; но все это так нежно, легко и мило, что мы радуемся и утешаемся тем, что можем благодарить их на их языке."
"Тетка ей сделала пристойное наставление касательно обязанностей жены, госпожи и матери и заставила наедине выслушать на первый раз сокращенный курс, который преподала одна знакомая теткина, бывшая три раза замужем и два раза у разбойников на Волге."
" - Конечно-с! кто против этого спорит? Россия - она всё Россия, откуда ни зайди."
"О, матушка Россия! проволокли цепь детушки твои богатырскими руками; отмежевались живым урочищем; поставили вместо столбов памятники побед, вместо межника могилы врагов твоих."
"Это обыкновенно: половина города за тем в нем и живет, чтоб вестьми питаться, и есть люди ненасытные. Вестям есть фабрики, конторы и, смотря по людям, курс вестовой бывает выше и ниже. При всяком известии о сражении и пустятся по городу, как почтальоны в почтовый день, и примутся, как им угодно, производить в чины, в кавалеры, в герои, в трусы; отправить на тот свет живых; возвращать оттуда мертвых; и множество карет, нагруженных вестьми, ложью и сплетнями, скачут радовать и печалить."
"- Он был и не в руку, и не в ногу ранен, а вот как. Баталия уж совсем кончилась, а ему захотелось взять еще самую-то большую пушку; он и бросился и только что ея схватить, а она и выстрелила двумя ядрами: одно попало в голову, другое в грудь, и оба навылет."
"Время ослабевает печаль, а скорбь души час от часу глубже вырезывает, и эти следы одна лишь смерть заравнивает."
"Беда ходит не по лесу, а по людям. Как быть! живи не как хочется, а как Бог велит."
"Всякая рана, полученная за Отечество, есть печать его."
"Правды никто не любит слушать, а говорить всякой собирается."
"От безрассудного пристрастия и ослепления к иностранным мы обращаемся из людей в обезьяны, из господ в слуги, из русских в ничто."
"Поехать и мне домой; что-то не по себе, крепко я напугался: теперь, того и смотри, что и меня уморят на досуге, а там уверяй, пожалуй, что неправда: меня ж и бранить станут."
"Вот, братцы, как трудно уйти от напраслины! Шептал - записали, молчал - расписали."
"Мне, ей-Богу, не досадно, что публика не очень ласково меня приняла. Ныне проповеди не в моде, а говори о погоде."
"Я доволен, что в Москве веселятся, да не люблю, что не вовремя начинают."
"Соседи пристают, чтоб я закупился сахаром, чаем да кофием; а я не слушаю: пусть наши купцы берут барыши, полно им быть батраками у англичан; пора и этому первой гильдии народу уняться, поделиться всемирной данью и допустить других к торгу без их пашпортов. Кто им соленую воду отдал? ведь она сама в крепость идти не может. Когда мало будет сахару, ну, меньше клади, зубы будут здоровей и мы будем позубастей."
"Да знаешь ли, что такое наша матушка Москва? Ведь это не город, а царство."
"Да коли понадобится, скажи нам батюшка Александр Павлович: "Сила христианская, выходи!" - и высыпет бессчетная, и свету Божьяго не увидишь! Ну, передних бей, пожалуй: тебе это по сердцу; зато остальные-то тебя доконают на веки веков."
"Не бойтесь ничего: нашла туча, да мы ее отдуем; а берегитесь одного: пьяниц да дураков; они, распустя уши, шатаются, да и другим в уши врасплох надувают."
"Сюда раненых привезено; они лежат в Головинском дворце; я их смотрел, напоил, накормил и спать положил. Вишь, они за вас дрались; не оставьте их, посетите и поговорите. Вы и колодников кормите, а это государевы верные слуги и наши друзья. Как им не помочь!"
"От главнокомандующего в Москве. Здесь мне поручено от государя сделать большой шар, на котором 50 человек полетят, куда захотят: и по ветру, и против ветра; а что от него будет, узнаете и порадуетесь. Я вам заявляю, чтоб вы, увидя его, не подумали, что это от злодея, а он сделан к его вреду и погибели."
"Я родился, не ведая зачем, а мои родители благодарили Бога, не ведая за что."
"Меня мучили учителя, шившие мне узкое платье, женщины, честолюбие, бесполезные сожаления, государи и воспоминания."
"Если бы родился в золотой век, из меня, может быть, вышел бы человек вполне хороший."
"Моя жизнь была плохой мелодрамой с роскошной обстановкой, где я играл героев, тиранов, влюбленных, благородных отцов, но никогда лакеев."