А.Вениг. Сказания старой Праги.
«На Староместской площади, или, как в обиходе говорили, на рынке устраивали также и всевозможные торжества и праздники. Проходили там и рыцарские турниры. Отмечено, что по воле короля Яна Люксембургского 24 февраля 1321 года на площади был устроен турнир, в котором принял участие и сам король, во время битвы он упал с коня, и лошадьми остальных участников турнира был затоптан и изранен настолько, что чуть не лишился жизни.»
Elle.
«Римляне носятся с кошками, словно индейцы со своими тотемными животными. Стоит приглядеться к каким-нибудь развалинам, и обнаружится, что они кишмя кишат котами всех видов и мастей, обычно – весьма и весьма процветающего вида. И дело вовсе не в том, что посреди кусков античного мрамора водится уж очень много мышей. Кошек попросту регулярно кормят: специальные ассоциации отвечают за то, чтобы звери ни в чем не нуждались, не мокли под дождем (в апельсиновом саду на Авентине для них специально поставили палатку), не болели (если что, отвезут к врачу) и не грустили (кошкоблюстители регулярно чешут своих подопечных за ушком). Самые злачные кошачьи места – на площади Арджентина, на протестантском кладбище в Тестаччо и на вилле Челимонтана.»
читать дальшеН.Осояну. Звездный огонь.
« - Есть тридцать пять разновидностей паразитов, от которых страдают фрегаты, - сказал Корноухий, когда они с Хагеном и еще двумя матросами, обвязавшись веревками, чистили корпус снаружи. – Кажется, я видел сегодня по меньшей мере двадцать. Да-а, запустили мы нашу рыбку, чего только в ней нет! И жгучка, и шебаршилы, и цветок-хватунок, и фиолетовая язва…
- Двадцать – это ты загнул, - возразил висевший слева от него матрос Танибет, улыбчивый крепыш с ярко-рыжими волосами, которые вечно стояли дыбом. – Я бы сказал, десятка полтора…
- Когтешип, раззява, забывайка, - продолжал перечислять Корноухий, не обращая на него внимания, - петлильщик, алая сеть, крестоплюй…
- Крестоплюй? – встревоженно переспросил Танибет и опустил щетку. – Ты его видел?
- Ага, - сказал Корноухий, счищая белые кристаллы соли.
- Где? – Танибет нахмурился и почесал левое плечо, где был старый шрам, выглядевший так, будто кто-то выкусил из руки матроса кусок плоти. – В трюме? Не в кубрике, я надеюсь?
- Не в кубрике, - безмятежно проговорил Корноухий. – На полтора локтя выше твоей головы и чуть левей.
Танибет выругался, поднял глаза и выронил щетку.
- Крабьи потроха! – заорал он. – Снимите их оттуда!!
Корноухий не соврал: над Танибетом действительно расположились сразу три паразита. Они были темно-коричневыми, в цвет корпуса «Невесты ветра», и если бы Хаген не знал, куда смотреть, ничего бы не увидел. Он не успел ничего сказать или даже подумать. Над краем борта появилось бесстрастное лицо Крейна: феникс посмотрел на прилипших к корпусу паразитов, прищурился – и они почернели, скрючились, отвалились.»
А.Леонов. Оживший покойник.
«В дверь кельи, неловко переступая с ноги на ногу, проник отец келарь и, перекрестившись на иконы в красном углу, загнусил неестественным для себя голосом:
- Доброго здоровья, отец наместник! Как почивали?
- Доброго, доброго… - ответил Паисий, неспешно зажигая лучину. – Чего пришел, отец Геннадий? Дело какое срочное или случилось чего?
Келарь скривил кислую мину на испуганном лице и шепотом произнес:
- Беда, отец Паисий, преподобный Амвросий исчез!
- Что значит – исчез? – перевел на него недоумевающий взгляд архимандрит. – Встал и ушел?
- Не знаю, отец наместник, - пролепетал келарь, вытирая пот со лба. – Пономарь из Покровского собора прибежал, говорит, что могила преподобного пуста стоит…
Подобрав полы рясы, архимандрит Паисий почти вприпрыжку забежал в Предтеченский придел Покровского собора. Следом за ним, тяжело дыша и держась рукой за сердце, отец Геннадий. Внутри их уже поджидал соборный пономарь Петр по прозвищу Развисляй с чернецами Фотием и Ермолаем.
- Ну? – с ходу задал им вопрос архимандрит, тревожно оглядывая помещение.
Фотий и Ермолай, держась за края, стянули покрывало с могилы святого, открывая зияющую пустотой яму в полу церкви.»