Дневник посла Додда.
«15 сентября 1933г. Прусские власти пригласили членов дипломатического корпуса на официальное открытие Государственного совета, призванного заменить прежнюю германскую верховную палату. Поскольку дело носило чисто официальный характер, я решил принять приглашение. По обеим сторонам улиц, начиная от Викторияштрассе и до университета, тесными рядами выстроились штурмовики, растянувшись почти на целую милю. Их было, пожалуй, не меньше ста тысяч. У Бранденбургских ворот развевались прусский и гитлеровский флаги и стояли навытяжку солдаты.
Геринг, этот прусский министр в гитлеровской форме, разглагольствовал очень долго, но я мог уловить лишь отдельные отрывки его речи, так как сидел далеко от него. Он возносил до небес новый государственный строй и «третий рейх». Торжественное собрание закончилось около половины первого, после чего члены дипломатического корпуса заняли места, отведенные им на площадке перед университетом, откуда они могли наблюдать парад многотысячных отрядов прусской полиции, штурмовиков и членов «Стального шлема». Некоторые гитлеровцы маршировали, не сгибая колен, нелепым «гусиным шагом», который был у них прекрасно отработан. Когда же мимо нас проследовал кавалерийский дивизион, я слегка тронул локтем сидевшего рядом со мной папского нунция и прошептал: «Вы заметили, что лошади идут не в ногу, а так, как они привыкли ходить от рождения? Чем объяснить, что они не столь же послушны?» Моя шутка не дошла, видимо, до почтенного папского сановника или же он не решился показать, что понял ее. Лошади привели меня в восторг.»
В.Волович. Полярные дневники.
«Камелек не желал работать на керосине. Густая жирная сажа забивала широкое жерло трубы, похожей на самоварную, и я то и дело вынужден был прочищать ее, орудуя поварешкой. Перед обедом на камбуз заглянул Курко. Выслушав рассказ о моих мытарствах, он предложил воспользоваться способом, который применял кто-то из его родственников. Я слова сказать не успел, как он полез на крышу с кастрюлей воды и вылил ее содержимое прямо в трубу. Раздался взрыв. Кверху поднялся столб пара, смешанный с сажей; труба полетела в одну сторону, камелек в другую. Из топки вырвались языки пламени и, лизнув порог, поползли вверх по брезенту. Пожар!! Я кинулся в тамбур к огнетушителю. Издав странное шипение, он выплюнул тоненькую струйку пены и затих. Отшвырнув огнетушитель в сторону, оставляя на скобе примерзшие к металлу клочки кожи с пальцев, я схватил стоявшее на плите ведро с водой и выплеснул ее на огонь. Пожар удалось быстро потушить, но на кают-компанию было страшно смотреть. Все было в дыму, в копоти, пол залит водой, со стенки свисал обгорелый брезент. Сам я с головы до ног вымазался в саже и растерянно стоял посреди учиненного разгрома.
- С первым пожаром, - сказал Миляев, появляясь на пороге.»
читать дальшеА.Секацкий. Странствия постороннего.
«Воспользуемся для примера Аркадием Драгомощенко, который уже более двух десятилетий удерживает звание стабильного котировщика агональных тусовок. Наблюдать за его работой приятно и поучительно, как за работой повара-даоса, разделывающего тушу быка. Каждый день ознаменован новым проектом или новым вердиктом. Проекты обладают разной степенью призрачности, большинство из них не предполагает осуществления, но они вполне самоценны в своем виртуальном статусе.
- Старик, я хочу поставить балет по «Логико-философскому трактату» Витгенштейна. Балет, сам понимаешь, будет без музыки: о чем невозможно говорить, о том следует молчать…
Присутствующие немедленно включаются в обсуждение либретто, попутно уточняя судьбу «Синей тетради» Витгенштейна и перипетии его поездки в СССР. С составом все определяются быстро: решено пригласить Рузиматова танцевать означаемое и означающее, а на партию Витгенштейна уговорить Хакамаду (очень похожа).
Появляется водка, а вместе с нею и новый проект:
- Надо предложить закон о введении всемирной минуты поэзии. Сейчас в любом большом городе есть табло с бегущей строкой – и вот в одно и то же время в крупнейших городах мира бегущая строка посвящается какому-нибудь одному стихотворению, переведенному по этому случаю на основные языки. Разумеется, на эту минуту запрещаются войны, аборты и все остальные стихи.
Проект оживленно обсуждается под водочку. С лоббированием дело утрясается быстро, поскольку Конгресс США и ЮНЕСКО Аркадий берет на себя. Несколько дольше дебатируется возможность всемирной бегущей строки, посвященной философии, но и тут побеждает мнение Аркадия, который заявляет, что для философии минута – это непростительно много:
- Ничего не стоит философская система, главную мысль которой нельзя уложить в полминуты. Да и аборты запрещать по такому поводу было бы смешно.
Завершается вечер утверждением проекта №4: создать группу «Боевые пловцы спецсил» и организовать заплыв против течения Леты, реки забвения.»
Л.Астахова. Злое счастье.
«Хелит была допущена в святая святых – в огромный книжный кабинет, похожий одновременно на книжный склад, оружейную комнату и архив. Рыжий разрешил ей брать и читать любую книгу, разворачивать любой свиток из тех, что хранились в ящиках громоздких резных шкафов.
-Тебе мало моего кабинета? – спросил он
- В твоем хранилище нет никакого порядка. Все книги стоят вперемешку.
- Почему? – удивился Рыжий. – Толстые стоят рядом с толстыми, тоненькие на одной полке с тонкими. Тяжелые внизу, а легкие наверху.
- А разве не проще рассортировать по темам? Чтобы исторические хроники – отдельно, стихи – отдельно, а учетные книги лучше попрятать в сундуки.
Мэй удивленно приподнял левую бровь, оценив по достоинству дельное предложение.
- Ну так сделай, как считаешь нужным. Ты у нас ученая – тебе и порядок наводить.
- Ученая?! – растерялась Хелит. – Гвифин сказал?
- Сам вижу, - хмыкнул князь и вернулся к своим депешам.»
А.Буцайло. Мастер по нечисти.
«- Далеко еще?
- Пришли почти. – Батюшка указал вперед. – Вон просвет между деревьев, там он и обитает.
Впрочем, Арсентий уже и сам догадался, что они подходят – потянуло смолистым дымом. Вскоре они вышли на широкую поляну, посреди которой стояло небольшое строение в окружении идолов, вырезанных из дерева. Самый большой истукан – с железной палицей в руках и посеребренными усами – установлен был впереди остальных. И вырезан был так умело, что Арсентия даже слегка передернуло от того, насколько живым казался его взгляд. А на макушке истукана сидел большущий ворон с перламутровыми глазами. Сидел не шевелясь, как будто был частью изваяния, но, увидев чужих, быстро защелкал клювом. Дверь строения – то ли дома, то ли маленького храма – скрипнула, и оттуда выглянул высокий старик с резным посохом в руках. Возраст его определить было сложно – от семидесяти до ста тридцати. Седые волосы перехвачены на лбу вышитой лентой, борода ниже пояса, поверх льняной рубахи безрукавка из шкуры волка. Левый глаз закрыт бельмом, зато правый полыхает ярким огнем.
- А вы здесь что забыли? – прокаркал дед.
- Старче, поговорить надо! – начал было Арсентий.
- Ужо я тебе! – Волхв погрозил посохом. – Пошли отсюда, лиходеи!»
Н.Жильцова, С.Ушкова. Две короны.
«Думать о чем-либо не хотелось, но мысли сами лезли в голову, как наглые мухи в только что сваренное варенье.»