А.Васильев. Золото мертвых.
«- Так что с котом? – еле удержался от улыбки я, доставая катушку и закрепляя ее на металлоискателе. – Как перстень из квартиры в подвал-то попал?
- Враждую я с этой тварью, - печально сообщил мне Михейка. – Он умный, паскуда, оказался, недаром из чужих земель родом. Слово даю – что-то с ним не так, он смотрит ровно человек и поступает так же!
- Кой раз говорю тебе, полено ты сучковатое, - ни кошаки, ни собаки разума не имеют, - отвесил рассказчику подзатыльник старейшина. – Они запомнить чего-то могут, но думать им не дано.
- А этот – думает, гад такой, - потер ударенное место подъездный. – Иначе чего бы тогда такой номер выкинул? Он же нужного момента дождался, перстень показал и начал меня по квартире гонять, потому как знал, что при эдакой оказии за ним наверняка бегать стану. После, как я его почти поймал, он шасть в окно, прямо на ветку, и к подвалу побежал. Я за ним, но через дом, мне по дереву никак. Пока добежал – эта тварюга уже обратно идет. И улыбается, сволочь! Ехидно так!
- Коты не улыбаются! – возмутился Филат Евстигнеевич. – Не бывает такого!
- Улыбаются, - возразил я ему, включая прибор. – В Англии, например. Я про это в книжке читал.
- То в Англии, - отмахнулся старейшина. – Они там все малахольные, с них станется. Насмотрелся я на их нравы, когда в Архангельске жил, они к нам постоянно плыли за товаром. Все рыжие, с самого утра пьяные, вечно орут, и жадные до невозможности. У таких не то что коты – комары улыбаться начнут.»
читать дальшеД.Снежная, Л.Ремезова. Артефактика. От теории к практике.
«В моей милой, тихой, уютной квартирке на чердаке дома №37 по улице Зеленщиков нынче было людно. И не очень тихо. И не слишком уютно.
Строго говоря, куча стражи, канюками слетевшаяся на ошметки невезучего злоумышленника, еще ни одной квартире уюта не добавляла. Как и сами ошметки неизвестного придурка, невесть зачем попытавшегося влезть в мою квартиру некоторое время назад.
И вот я сидела на собственной постели, закутанная в одеяло, в состоянии некоторого ступора и созерцала хаотичное движение сотрудников доблестных органов правопорядка. Даже некоторые вопросы их слышала. На иные даже отвечала. А мыслей в голове – ни одной. А, вру! Есть одна – одеться бы! Но для этого нужно встать, пройти пять шагов по комнате перед кучей чужих мужиков, сверкая нижним бельем, шлепая ногами в пушистых, чистых шерстяных носочках по загаженному полу… Можно я еще чуточку вот тут, на кровати, посижу? И хорошо бы еще одеяло на голову натянуть.
Сорвавшаяся со стены маска так и рухнула у окна и теперь, частично завалившись на бок, опиралась на подоконник. Створки верхних двух ликов откинулись в стороны, как ставни, а последний, самый нижний, ничем не напоминал вырезанную на куске дерева и примитивно раскрашенную личину. Сейчас это была натуральная рожа, ощеренная, с вращающимися, налитыми кровью зенками. Ритуальная раскраска – киноварь с белыми и черными полосами – казалась нанесенной на живую кожу. При любой попытке подойти ко мне ближе чем на два шага толстогубая пасть скалилась, обнажая жуткие зубы, ноздри раздувались, и свирепое шипение давало понять – кровожадный дух, живущий в маске, подобных вольностей не одобряет.»