С.Волков. Диалоги с Иосифом Бродским.
«- Вы затронули, в связи с Оденом, важную тему – нужно ли читателю знать о жизни автора? Важна ли эта жизнь? Правда ли, что жизнь и стихи никак не связаны? Начиная с романтической эпохи между жизнью поэта и его стихами иногда очень трудно провести грань: посмотрите на Байрона или Лермонтова…
- Романтизм повинен в том, что сложилась бредовая ситуация, которую явно бессмысленно обсуждать или анализировать. Конечно, когда мы говорим «романтический герой», то это вовсе не Чайлд Гарольд, не Печорин. На самом деле – это сам поэт. Это Байрон, Лермонтов. Оно, конечно, прекрасно, что они так жили, но ведь чтобы эту традицию поддерживать, требуется масса вещей: на войну пойти, умереть рано, черт знает что еще! Ибо при всем разнообразии жизненных обстоятельств автора, при всей их сложности и так далее вариации эти куда более ограниченны, нежели продукт творчества. У жизни просто меньше вариантов, чем у искусства, ибо материал последнего куда более гибок и неистощим.
читать дальшеНет ничего бездарней, чем рассматривать творчество как результат жизни, тех или иных обстоятельств. Поэт сочиняет ИЗ-ЗА языка, а не из-за того, что «она ушла». У материала, которым поэт пользуется, своя собственная история – он, материал, если хотите, и есть история. И она зачастую с личной жизнью совершенно не совпадает, ибо – обогнала ее. Даже совершенно сознательно стремящийся быть реалистичным автор ежеминутно ловит себя, например, на том, что «стоп, это уже было сказано». Биография, повторяю, ни черта не объясняет».
А.Дашевская. Кастрюлька с неприятностями.
«Отобрав нужные пряности, я плотно закрыла все емкости и вышла из комнаты. У плиты командовал Фред, а он любил получать все необходимое заранее, чтобы не спохватываться в последнюю минуту. Вот ведь, еще и неизвестно, как будет работать новый шеф, какие у него будут капризы. А что они будут – можно было и к гадалке не ходить, без этого звездных шефов не бывает! Я притормозила возле плиты, где на маленьком огне булькал бульон. Что-то в его запахе показалось мне странным.
- Фред?
- Что? – шеф писал и подсчитывал что-то в крохотном блокноте. – О, это ты, Лиза. Вовремя! Где пряности для оленины?
- Уже готовы. Скажи мне, что за бульон у нас сегодня? Ты варил?
- Я, конечно! Варил, процеживал, ставил на заморозку – все я, у нас других кухонных мальчиков нету! – так, если это не прекратить, то вместо ужина посетители ресторана получат сегодня плач о трудной жизни шеф-повара.
- Фред, с бульоном что-то не так. Он странно пахнет, я такого запаха и не слышала никогда.
- Не может быть! – Фред сунул нос в кастрюлю, принюхался и задумчиво посмотрел в окно. – да, странно. Сейчас попробуем, в чем там дело.
- И это называется «порядок на кухне»? – вступил в разговор новый голос. Неприятный, скажу прямо. – Что здесь вообще происходит? Почему посторонние толкутся возле плиты?
Ответом на это стали грохот, плеск разлившейся жидкости и глухой стук. Увы, Фред успел таки попробовать подозрительный бульон…»