В.Инбер. Ленинградский дневник.
«22.01.1944г. Вчера утром, в воскресенье, позвонили мне сначала из Союза писателей, затем из политуправления Ленфронта, чтобы я была готова: через час едем в освобожденные места.
Они начались тотчас же за Кировским заводом. Там все изрыто войной. Всюду колючая проволока, пучки проводов, надолбы, рвы, кирпичная осыпь разрушенных домов. От бомбовых воронок расходятся по снегу длинные языки копоти, по ним можно определить силу пламени. Это наши летчики «обрабатывали его передний край».
На перекрестках всюду еще таблицы с немецкими надписями, стрелами и рисунками слонов: эмблемы счастья, что ли? Мостики, даже самые незначительные, взорваны. У каждого предместья на деревянных настилах лежат рядами уже обезвреженные круглые мины. Другие – удлиненные, маленькие, с хвостовым опереньем – навалены кучами, как дохлая рыба. Справа и слева от дороги по снегу цепочками идут саперы, ведя на поводках собак.
читать дальшеЕсть вещи, которые, будучи заранее известны, поражают нас все же как нечто невиданное, чудовищное, доселе не бывшее. Такой вещью явилась для нас деревянная дощечка с немецкой надписью: «Стрельна». На развилке русских дорог, среди снежных просторов, эта дощечка была прибита к мертвой березе, вздымавшей к небу изуродованные сучья жестом почти человеческого отчаяния.
Самые разнообразные руины сопровождали нас. Трудно себе представить, что существует столько видов разрушенья. Порой нам удается распознать школу, часовню, магазин. И снова все тонет в развалинах. С террасы разрушенного стрельнинского дворца мы глядим на залив, слабо серебрящийся под зимним солнцем. Небо и вода – вот и все, что здесь осталось нетронутым. Все остальное разрушено, испоганено, осквернено.
Петергофский дворец разрушен так, что никакими человеческими силами уже не воскресить его. Карабкаясь по обломкам, мы вышли на то, что уцелело от большой террасы, и долго глядели оттуда на мертвую «аллею фонтанов», уходящую к морю. В нижней части парка, у самого парапета, отчетливо виднелась немецкая пушка, обращенная дулом к Кронштадту, по ту сторону залива. К этой пушке еще нельзя подойти: там все сплошь заминировано.
В Красное Село попали уже почти вечером. На окраине, при свете горящего дома мы увидели пленных немцев, грязных, заросших. Их вели туда, куда указывали их стрелы и надписи: в Ленинград. Это были первые немцы, увиденные мною за все время войны».
В.Бианки. Лесная газета.
«В Ленинграде на Исаакиевской площади, среди бела дня, на глазах у прохожих совершен дерзкий налет.
С площади поднялась стая голубей. В это время с купола Исаакиевского собора сорвался крупный сокол сапсан и ударил по крайнему голубю. Пух закружился в воздухе.
Прохожие видели, как перепуганная стая метнулась под крышу большого дома, а сапсан, держа в когтях убитую жертву, тяжело поднялся на купол собора.
Пролетный путь больших соколов проходит над нашим городом. Крылатые хищники любят устраивать свои разбойничьи притоны на куполах и колокольнях церквей: отсюда им удобно высматривать добычу».
***
«Вчера на птицеферме колхоза «Ударник» провели отбор лучших куриц. Их осторожно загоняли в угол ширмой, ловили и по одной передавали специалисту.
Вот у него в руках длинноносая долговязая курица с маленьким бледным гребешком и глупыми сонными глазами: «Ну что ты меня тревожишь?»
Специалист отдал ее и сказал:
- Такие нам не нужны.
А вот он держит коротконосую большеглазую курочку. Голова у нее широкая, а ярко-красный гребень свалился набок. Глаза блестят. Курица вырывается и кричит: «Пусти, сейчас же пусти! Нечего загонять, нечего хватать, от дела отрывать! Сам червей не выкапываешь и другим не даешь!»
- Эта хороша, - говорит специалист, - эта нам яиц нанесет.
Оказывается, и для того, чтобы яйца нести, нужно быть живым, веселым и энергичным».