А.Вертинский. Дорогой длинною…
А.Н.Вертинский – Б.В.Белостоцкому. 19 марта 1937г.
«Мой дорогой мальчик! Отвечаю сразу на все «больные» вопросы!. Да. Я еду домой. Я удостоился высокой, до слез, чести – меня единственного из всей эмиграции Родина позвала к себе. Я не просился, не подавал никаких прошений, анкет и пр. Я получил приглашение от ВЦИКа приехать петь на Родину. Это приглашение было результатом просьбы Комсомола! Ты поймешь мое волнение – дети моей Родины позвали меня к себе! Я разревелся в кабинете посла – когда меня вызвали в консульство и объявили об этом. Этого не выдержали бы ничьи нервы! Все слова излишни. Пойми сам! Не буду тебе говорить о том, что я хожу наполненный до краев высокой и гордой радостью…
Уеду я, вероятно, осенью – не раньше. Так как у меня есть долги и я должен расплатиться с ними и многое купить и сшить себе.
читать дальшеПоэтому я открываю здесь свое кабаре – «Гардения». Ну, конечно, я много зарабатывал и все проживал. Теперь я хочу скопить денег на дорогу домой. В Америку пока не собираюсь. Приеду через 2-3 года из России. К тому времени буду уже миллионером – одни пластинки будут давать миллионы в год. Понимаешь? А какое счастье петь перед родимыми людьми! На родном языке в родной стране. А те, кто меня порицает, завидуют мне в душе и многое бы дали, чтобы быть на моем месте! Но мне высоко безразлично. Повторяю, это высокая честь и счастье, и это Господь меня наградил! За мои скитанья и униженья в эмиграции и за мою любовь к людям. 17 лет я напоминал эмигрантам, что у них есть Родина. 17 лет я будил в их сердцах чувство, которое у многих заснуло – любовь к Родине. Теперь, в России, я вижу свою миссию в том, чтобы, рассказав о страданиях эмиграции, помирить Родину с ней! И все камни, летящие в меня, я принимаю с улыбкой. Я вижу сквозь время. Я гляжу далеко вперед и верю в час, когда мы все вернемся. О тебе, мой дорогой Боринька, я думаю очень часто и больше всех хотел бы видеть и тебя в Москве. Все, что будет в моих силах, я сделаю в Москве, чтобы вернуть на Родину двух людей – тебя и Ивана Мозжухина. Да хранит тебя Бог…»
Дж.Тэй. Любить, но не терять рассудка.
«- Может, она просто несостоявшаяся преступница. Одно очевидно: она была абсолютно ненормальна. И стать ее мужем – да я б такой участи и Уолтеру Уитмору не пожелала.
- Почему такая неприязнь к любимцу британской публики?
- Дорогой мой, мне противны его сантименты. С меня достаточно того, как он сюсюкал над богородичной травкой, находясь на склоне Эгейского холма, в то время как пули вжикали у него над головой, - он ни разу не упустил случая дать нам понять, что это свищут именно пули, а я так подозреваю, что он просто бичом щелкал.
- Марта, и тебе не стыдно?
- Ни капельки. Ты знаешь не хуже моего, что когда мы в с е были под обстрелом, Уолтер поспешил укрыться на глубине пятьдесят метров под землей, а потом, когда опасность уже никому не грозила, наш Уолтер немедленно вылез из своего укрытия и уселся на поросшем богородичной травкой холме с микрофоном и бичом, чтобы имитировать звуки ружейной пальбы.
- Кажется, мне вот-вот придется брать тебя на поруки. По поводу злостной клеветы..
- А может, и по поводу убийства, - сказала Марта воркующим голосом, за который ее так любила публика. – Богородичную травку и вжикающие пули я еще кое-как терпела, но теперь, взявши в аренду на девяносто девять лет весенние всходы и дятлов и мало ли что еще, он стал социально опасен.
- А зачем ты его слушаешь?
- Видишь ли, есть в этом что-то завораживающее. Думаешь: «Ну, это уже предел пошлости. Хуже не бывает». И начинаешь ждать следующей недели, чтобы посмотреть, может ли быть хуже. Это капкан. Это настолько отвратительно, что ты не можешь даже выключить радиоприемник. И ждешь как зачарованная новой порции пошлости. И в результате он уходит, а ты все сидишь у приемника».