В.Каверин. Вечерний день.
«Мое флотское назначение в порт Палдиски было отменено – немцы заняли этот порт в первые дни войны. Я был военным корреспондентом ТАСС; он ютился в тесном подвале с канализационными трубами над головой. К фронту можно было подъехать на трамвае, - кажется, они перестали ходить в октябре. В Союзе писателей выдавали блюдечко зеленоватой каши, и страшно было смотреть, как это маленькое блюдечко осторожно ставили на стол старые известные писатели и переводчики, которых почему-то не вывезли из Ленинграда.
В милиции будущим подпольщикам выдавали подложные паспорта, на стенах домов читались крупные надписи: «При артиллерийском обстреле эта сторона особенно опасна», немцы сбрасывали с самолетов листовки, призывающие «убивать жидов и коммунистов». Жены и дети писателей были эвакуированы в Ярославль, последняя связь с ними – телеграммы-молнии – оборвалась, когда Ленинград был окружен. Я жил в пустой квартире, отбиваясь от этой пустоты, наплывавшей на меня ночами. Голодал и работал: писал статьи, очерки, скетчи для фронтовых спектаклей, рассказы. Но больше всего времени отнимал все-таки ТАСС. Сравнительно редкие поездки на фронт неизменно сменялись неотложной работой. Случалось, что заказанная в два-три часа ночи статья должна была уже к утру лежать на редакторском столе».
читать дальшеД.Михайлов. Запределье.
«Прекратив разглядывать спутников, я сосредоточился на самом Седри, чувствуя довольно сильный мандраж. Еще бы! Я так сильно сюда рвался! Столько всего преодолел! Стольких убил и столько огородов вскопал…
- Рад, весьма и весьма рад видеть столь доблестного воина, - благодушно произнес Седри. – Ты многого добьешься, юноша! Честен, отважен, добр, не гонишься за каждым медяком и готов помогать бесплатно… ты настоящий паладин!
- О, спасибо, - коротко поклонился я. – Особо помогать и не пришлось. Ваши люди и земли и без того находятся под надежной защитой вашего покровительства. Вы очень заботливый господин – я много раз слышал это от деревенских жителей. Все молятся за вас.
- Такова тяжкая доля честного человека, - скорбно вздохнул господин Седри, подходя вплотную и опуская руку на мое плечо. – Денно и нощно забочусь я о благе своих людей. И лишь благодаря помощи таких, как ты, мне удается справляться. Что ж, юный герой, я слышал, ты хотел меня видеть по очень важному делу? Да ты присаживайся, выпей вина.
Произнося столь радушные слова, господин Седри тщательно вытирал кружевным платочком ухоженную руку, которую только что убрал с моего плеча. И при виде этого мой благостный настрой как водой смыло. Вот гад! Будто грязного пса по холке похлопал и теперь поспешно оттирает грязь с пальцев!
- Да, дело весьма важное, - выдавил я, с трудом сохраняя на лице улыбку.
- Слушаю тебя внимательно, друг Росгард, - сверкнул белозубой улыбкой Седри, едва заметно запнувшись на слове «друг». – Но поторопись – у меня много важных дел. К тому же сегодня я отбываю в Альгору. Сам король желает меня видеть! Сегодня вечером большой и важный прием во дворце.
- Это большая честь, - процедил я, краем глаза следя, как земледелец небрежно отбрасывает в сторону кружевной платок. Даже в карман не стал класть! Типа бесповоротно испорченный! И делает это так спокойно и как само собой разумеющееся! Как врезать бы этой гниде расфуфыренной! Но нельзя… нельзя…»