Пабло Неруда "Молчанье - не золото". Поэзия.
Про что: маленький (карманного формата) сборничек избранных стихов.
Книжечку случайно углядела в библиотеке... когда решила там порыться в отдельно (и далеко) стоящем шкафу, как бы отведенном под поэзию. Собственно, я ее и заметила-то чисто случайно, настолько она была маленькая и неприметная... по сравнению с какими-то яркими и глянцевыми книжками. Но раскопав, сразу осознала, что мне определенно нужно ее почитать - и что мне как-то до сих пор не приходило в голову поискать у нас стихов Пабло Неруды...
Ну и вот, прочитала с большим удовольствием. Оказалось - такие интересные и хорошие стихи... Выпущено почему-то в издательстве
детской литературы. Однако, в СССР к детской литературе подходили мощно и сурово... Хотя, может, это опять случай хитрых маневров - все-таки, хотя здесь и постарались насовать стихов, так сказать, идеологически выверенного пропагандистского характера - это для нашей литературы очень непривычная поэзия. Насколько я понимаю, это называется - вольный или белый стих. Вот несчастный Исаковский, с его классицизмом, так этого подхода и не понял и мучился с такими стихами... А вот не надо мучиться и страдать от отсутствия рифмы и размеров - надо просто наслаждаться образами и картинками...
Лично мне это с ходу напомнило Гарсиа Лорку. Я очень люблю Гарсиа Лорку, он меня и научил читать и любить стихи (не школа же, в самом деле ). Внезапно, дойдя в размышлениях до этого момента, решила глянуть в википедии - ну и узнала, что Пабло Неруда погиб в Чили во время фашистского переворота. Вот ведь... Гарсиа Лорку убили фашисты, и Пабло Неруду тоже...
читать дальше
«Между смертью и тем, что называют бессмертьем, я выбираю гитару».
«Мне всюду удобно – как ветру удобно с ветхой листвой и с мыслями, моросящими из глаз неподвижных статуй».
«В материнских руках лампадка, маленькая, все время гаснет и снова разгорается, чтоб мы не заблудились в жизни».
«Я прибыл, но море меня встречает хмурым прибоем, оно моих глаз не узнало, я дюнам словно чужой. Не дав телеграммы, нет смысла спешить к океану – ведь он не знает, что кто-то вернулся, что кто-то был на чужбине, а волны настолько ушли в свои голубые дела, что гостя не видят… И хотя океан многорук и многоуст – не надейся: тебе он руки не подаст, не встретит тебя поцелуем. Вот так ты вдруг постигаешь, насколько ты в мире мал…»
«Я очень хочу научиться плавать в своих сновиденьях – быть может, море во сне придет со мной повидаться!»
«…Бегу за молнией вдогонку, которая под пень нырнула, а вынырнула стрекозой».
«На душу строки ложатся, словно роса на траву».
«В это трудное время вот что: проживем-ка его с охотой. Дай мне хрупкую руку – будем вместе карабкаться, страдать, перепрыгивать, лезть… Сейчас мы друг другу нужны не для одних цветов, не только для сладкого меда, - нам руки нужны, чтоб стирать и разжигать очаг, и пусть это трудное время попробует одолеть две пары ладоней и глаз!»
«Все тычут в мою поэзию невидимыми вилками, должно быть, в поисках мухи. Я б-б-боюсь… А боюсь я всего на свете, холодной воды и смерти, ведь меня же нельзя отложить на потом!»
«День, это правда, что я побывал в твоем свете? Время, это верно, что я часть твоего водопада?»
«…Накатил дождь, принес на своих шпагах портрет прошлого, изрешеченный пулями».
«Потерял я ветер и ливень, а что я нашел взамен? Где царство зеленых теней? Я без них умираю: душа не находит покоя, ищет по сторонам то, что уже не найти. Это во мне кренится, как судно, земля детства. Зачем я сменил планету!»
«Иуды-генералы, вглядитесь в мой мертвый дом, в развалины Испании, - смотрите, как из-под развалин прорастают не цветы – расплавленный металл… из каждого убитого ребенка прорастает глазастая винтовка, из каждого убийства прорастают пули, - и однажды они разыщут ваше сердце!»
//«Колокола России»// «Над полночью колокол тек, как река, уносившая корни, молитвы, невест и могилы, солдат и святых, урожаи, пожары и ульи, и крики младенцев…»
«Я люблю даже корни моей холодной родины…»
«Я здесь не за тем, чтобы все уладить. Я пришел сюда, чтобы петь и чтобы ты пел вместе со мной».
«Чтобы подняться на небо, необходимы: два крыла, скрипка и горстка других вещей (неважно, сколько их и как они называются) – свидетельства зоркого и спокойного глаза…»
«…И оказалось, что словарь был деревом – слова поблескивали в его огромной кроне, глухие, звонкие и сочные, на ветках языка, налитые созвучием и правдой…»
«Понедельник увяз во вторнике, Неделя сплетается с Годом: разве нарежешь время твоими унылыми ножницами? Разве названия дней не смываются морем ночи?"
«Мне твердили о Парагваях, Венесуэлах и Чили – о чем они, не понимаю: мне знакома шкура земли, но нет у нее фамилии!»
«Ночью, когда я сплю, как зовусь я и как не зовусь?»
«Дни невечны и крохотны, как виноградины, так месяцы блекнут на лозах иссякшего времени».
«В былое, в былое минуты летят, словно ядра из дула во веки веков не стареющей пушки: внезапно лишь год остается на сборы, лишь месяц, лишь день, и является смерть на пустой календарь. Никто не сумел запрудить эту вечную воду, не смог задержаться ценою любви или мысли – текучее время журчит между солнцем и нами и нас убивает своею прощальной строфой. Вот так, обессилев, мы канем однажды во Время, оно нас уносит, уже мы ушли, мы – в прошедшем, отныне нас нет, даже тень растворяется наша: ни слова, ни праха, все там остается навеки…»
«…Те, кому я нужен, знают: я там, где нет меня. И если у вас в избытке рот и время, беседуйте с моим портретом».
«Спасибо всем Спасибо, пусть путешествуют и возвращаются, взлетают, приземляются. Конечно же, Спасибо, ты не должно заполонить весь мир, но там, где появляется твой легкий лепесток, тщеславье прячет острые клыки, и, как монета, заблестит улыбка».
«Не возвратиться тем просторным дням, на чьи колонны радость опиралась. Наш возраст – как вино в глубинах бочки. Как пузырьки броженья – наши годы».
«Скобяные лавки в порту похожи на кашалотов: все моря они проглотили, все остовы кораблей, в их брюхе покоятся волны, древность морских приливов, большие пузатые бочки, исколесившие мир… Я вошел, позабыв о выходе, с тех пор меня цепко держит скобяной аромат – он манит, как моя родная провинция, дает пустые советы и, как печаль, привечает».
«Что прикажете делать! Люди живут по-разному; один скучает в отеле, другой в холостяцкой квартире, есть тихони и горлопаны, и сотни пилотов, которые улетают и прилетают…»
«Жизнь перемалывает стекла, изнашивает платья, ломает, размельчает формы, а то, что не ломается, похоже на островок, корабль в открытом море, невечный, осажденный неумолимой злобою воды».
«Пауков костят непрестанно – глядящие на паука глазами съеденной мухи. Паука считают обжорой, жадным, хищным, коварным. Но ведь такая оценка говорит скорей об оценщиках: паучишко – он инженер и часовщик волшебный! Идиоты одни лишь могут проклинать работягу за несколько съеденных мух. Я попрошу паука соткать для меня звезду».
«Сила не хвастает (сказало мне дерево), и глубина (сказали мне корни), и белизна (сказала мука). Не скажет дерево: «Я выше других». Не скажет корень: «Я из центра земли». И хлеб ни за какие коврижки не скажет: «Хлеб превыше всего».