А.Ф.Кони. Письма.
«М.Н.Ермоловой. 15 октября 1925г.
Глубокоуважаемая Мария Николаевна. Говорить, что я был обрадован и глубоко тронут Вашей телеграммой, как свидетельством о том, что Вы меня помните и дарите своим вниманием, едва ли нужно.
В прошлом году, когда праздновалось мое 80-летие Академией, Институтом живого слова, Домом ученых, наш Музей театров тоже почтил меня особым заседанием, в котором… пришлось стать в положение подсудимого, на которого обращены все взоры с молчаливым вопросом: «Ну! Что же ты скажешь в свое оправдание?» Что было отвечать? Я сказал: «Господа, я невольно, слыша ваш привет и слова «Вы НАШ!», припоминаю слова Ювенала: «Все люди актеры». Он говорит это в том смысле, что каждого судьба ставит в необходимость играть роль в общем ходе жизни. С этой точки зрения – я ваш. Вы подвизаетесь на мировой арене драматического искусства и участвуете в драмах, трагедиях и водевилях, но и я 50 лет работал на большой сцене уголовного суда и правосудия и мне приходилось участвовать в драмах, трагедиях и комедиях жизни.
читать дальшеСкажу больше, я исполнял все старинные амплуа – я был злодеем как прокурор в глазах обвиняемого; был благородным отцом, руководя присяжными и оберегая их от ошибок; был резонером, ибо как обер-прокурор должен был разъяснять закон старикам-сенаторам и – наконец – был и состою первым любовником богини Фемиды, присутствуя при ее появлении на Руси, взамен прежнего бессудия и бесправия, любил ее всей душой и приносил ей жертвы. Она теперь постарела, зубы повыпали, волосы поседели, повязка упала с глаз, но я ее все-таки люблю и готов служить ей! Я ваш!»
Вот почему мне, маленькому актеру судебной сцены, крайне дорог привет и внимание великой артистки».
З.Гаврик. Магазин с дверью в другой мир.
«Поначалу сон выглядел совершенно обычно. Не без некоторой, свойственной снам, бредовости, конечно. Мы с родителями и Эргилием сидели на кухне в родительской квартире и пили чай. Как это бывает в снах, маму с папой совершенно не удивлял странный персонаж с длинной косой.
В целом кухня выглядела привычно, но были разные мелкие детали, которые выбивались из общей картины. Например, вместо наших настенных часов висела (а точнее – висел) летучая мышь во фраке, цилиндре и с моноклем. Одной лапой он держался за гвоздик, а в другой была маленькая чашка для чая, которую он озадаченно рассматривал. Поймав мой взгляд, он хорошо поставленным густым голосом осведомился с интонациями настоящего английского джентльмена:
- Куда все время исчезает чай?
- Так ты вниз головой висишь, он выливается, - хихикнув, ответила я ему.
- Мой чай не может выливаться! Он для этого слишком хорошо воспитан! – строго отозвался мыш.
- Не шумите, - тихо вмешалась в разговор мама. – А то разбудите торт. А мы его даже не попробовали еще.
Я повернулась к ней.
- Мам, знаешь, я соскучилась.
Она нахмурилась и взглянула на меня как будто даже осмысленно. А потом огляделась так, будто видит все вокруг впервые, и пробормотала:
- Какой странный сон!
В этот момент меня словно что-то дернуло вверх. Квартира рассыпалась на части, и я поняла, что снова лежу на поляне среди цветов. Я села и внезапно поняла, что у меня в руках по-прежнему зажата чашка.
- Это что такое? Я что… смогла притащить предмет из сна?
- Так и есть, - подтвердили цветы. – А почему бы и нет? Нам твой сон так понравился, что мы тоже кое-что из него взяли.
- Без торта к чаю я похож на лошадь, - раздалось ворчание неподалеку.
Я обернулась и увидела знакомого летучего мыша во фраке, который свисал с ветки ближайшего дерева».