Григорий Поженян.
Млел август сорок первого…
Два раза в жизни я боялся ветра.
Один раз в детстве,
взяв у друга шлюпку,
с портретом Грина, с ножиком из кухни
и парусом косым из раскладушки
я вышел в море испытать характер.
Но ветер с гор застал меня в пути.
Он вырвал парус,
бросил за борт Грина
и сделал небо — морем,
берег — морем,
то близким — надо мною,
то далеким,
зеленым почему-то и глубоким,
и если бы не пограничный катер,
мне б из объятий моря не уйти.
...Напуганный тогда афганским ветром,
быть может, я не стал бы мореходом,
не властны были б Грин и Айвазовский,
и вдаль меня не позвала б волна,
но тот моряк, что в плащ меня укутал,
сказал мне, улыбаясь:
— Ты не бойся
и знай, что после лютой непогоды
всегда приходит к людям тишина...
читать дальшеЯ вспомнил моряка под Инкерманом
в седых каменоломнях ноздреватых.
Млел август сорок первого безводный,
и в знойный полдень после всех атак
над вражескими трупами, лощиной,
опять поплыл коварный мой знакомый
афганец —
ветер дальних плоскогорий,
и за холмами оживился враг.
Он все поймет,
он все оценит сразу,
он вновь пошлет своих солдат к окопам,
а ветер,
напоенный трупным ядом,
матросов одурманит допьяна...
Но, сжав штыки,
надев противогазы,
лежали мы,
как будто так и надо,
и верили, что после непогоды
всегда приходит к людям тишина.
А.Селютина. И жили они долго и счастливо.
«- Перунов цвет существует, - тихо сказала Василиса, и ее услышали.
Баюн и Сокол как по команде обернулись к ней. Кощей тоже посмотрел – внимательно, изучающе.
- И ты туда же! – взвился Баюн и снова выпустил когти. – Бред теперь передается воздушно-капельным путем? Или только половым, и можно не беспокоиться?
- Я видела его, - спокойно ответила Василиса. Баюн злился, потому что боялся. Это она могла понять. – Я видела его, пока бродила в Лесу. Однажды ночью я наткнулась на заросли папоротника. Он расцвел совсем рядом с тропой.
- И какой он? – тихо спросил Сокол.
- Он… - Василиса нахмурилась, вспоминая. Вот она идет по тропе, и на обочине среди черных в темноте листьев ярко сияет что-то белое с алой сердцевинкой. Но важно ведь не внешнее… - Он робкий. Нежный. Мне показалось, ему хотелось увидеть небо и вдохнуть ночной воздух. В том месте кроны деревьев расступались, образуя просвет. Было много звезд…
Цветок заметил ее и замер. И в этом чувствовалось нечто надсадное. Обиженное. Словно ему было горько оттого, что она потревожила его покой, что нашла его, и одновременно он будто заранее смирился с тем, что она унесет его с собой, не дав прожить эту ночь…
- И что ты сделала? – мурлыкнул Баюн.
- Близился рассвет, - пожала плечами она. – Я подумала, что он предпочтет встретить его в одиночестве. Так, чтобы никто не мешал. Поэтому я поклонилась ему… Нет, немного в сторону, чтобы не смущать… Поклонилась и тихо пошла дальше, не оборачиваясь. Ему ведь хотелось остаться незамеченным.
- Ты не сорвала его! – глаза Баюна из золотых стали медными. – Как же ты справилась с искушением?
- Не было никакого искушения, - устала качнула головой она. Говорить об этом было все равно что объяснять простые истины годовалому малышу: не все, что ты видишь, можно взять, существует чужое, не твое. – В этом и есть разница между светлыми и темными магами. Не важно, какова мощь, - можно просто пройти мимо».