Привидение кошки, живущее в библиотеке
Тобайас Смоллет. "Путешествие Хамфри Клинкера". Какая прелесть. 
Знакомимся с Англией XVIII века! и от очевидца. 
Да, я не поняла, почему автору вздумалось дать такое название. Упомянутый в названии Клинкер - просто один из персонажей, даже не то чтобы на главных ролях... Следовало бы назвать эту книгу "Путешествие сквайра".
читать дальшеПотому что вот он, пожилой сквайр Мэтью Брамбл, проживающий в своем поместье где-то в Уэльсе, в свое полное удовольствие, когда его не мучают приступы подагры и его злобная, истерическая сестра, старая дева мисс Табита. А сейчас сквайр по совету своего друга-доктора отправляется на курорт подлечиться. Вместе с ним едут сестра, надеющаяся заловить жениха, слуги из поместья, и парочка внезапно свалившихся на голову осиротевших юных племянников - Джерри и Лидия, опекуном которых он является. Ехидный и нелюдимый сквайр бурчит и выражает недовольство, но будучи человеком щедрым, справедливым и добросердечным, вскоре привязывается к ним, как к своим родным детям...
Так они и движутся через всю Англию, посещая модные курорты, Лондон, заезжая в Шотландию... И во всех подробностях рассказывают в письмах о неурядицах, которые с ними приключились в пути, о забавных и любопытных диковинах, о разнообразных особах, с которыми им довелось познакомиться, о своих размышлениях и воззрениях на тот или иной предмет - что к случаю придется. А читатель, соответственно, как в популярной игровой энциклопедии обозревает нравы и обычаи Англии XVIII века, от мелких бытовых деталей до краткого изложения принятых в обществе идей и учений - политика, экономика, религия, мораль и этикет, литература, философия... Подробное описание той или иной местности, наподобие географического атласа, сменяется строго конкретным перечнем поручений слугам и арендаторам, касательно хозяйственных дел в поместье, возвышенные любовные страдания - в лучшем стиле модных романов - юной Лидии сменяются корявыми, неграмотными строчками служанки Уин, излагающей своим оставшимся в поместье подружкам последние сплетни о господах и трогательно интересующейся своей кошечкой... Зачастую что-нибудь одно и то же, встретившееся путешественникам, автор любит представить с разных сторон - вот так смотрит на Лондон брюзга сквайр, а вот так - восторженная девица, только что из пансиона, а вот взгляд юного джентльмена, готового к приключениям... Это завораживает.
Также, по мере чтения, появились своего рода отголоски... В смысле, я же перечитала кучу всяких романов из английской литературы XIX века. Но вот это было раньше, и то и дело встречается что-то знакомое, которое потом использовали другие... Вот эпизод с семейным призраком, явившимся среди бурной ночи и поколотившим незадачливого наследника, наведя ужас на всю округу - долго вспоминала, чем тут знакомым потянуло... Да это же "Собака Баскервилей"! Или эпизод с отставным воякой Лисмахаго, который пережил всяческие бедствия и приключения - вплоть до снятия скальпа - среди индейцев Америки, о чем готов рассказать всем интересующимся... Это, без сомнения, Майн Рид, "Отважная охотница", и даже внешность у персонажа практически та же самая. 
А уж история с неудавшейся дуэлью, сорвавшейся по причине путаницы с именами и псевдонимами - это все потом будет у Диккенса в "Записках Пиквикского клуба". 
Но, думаю, что автор не стал бы обижаться. Заглянула в википедию, узнала, что Смоллет хотел создать историю Англии... не знаю уж, что у него получилось с историей, но вот же, удалось ему оставить для потомков картинку из жизни XVIII века - что еще может желать писатель. 
«Увидев приближающегося короля, он сказал:
- Вот идет самый любезный монарх из всех, кто когда-либо держал скипетр Англии. Это Август по воздаянию заслуг, Тит Веспасиан по благородству, Траян по благотворительности, Марк Аврелий по мудрости!
- Весьма почтенный, добросердечный джентльмен, - вставил дядюшка, - он слишком хорош для нашего времени. Английский король должен иметь в своей натуре малость от дьявола.»
«Я в течение некоторого времени следил за тем, как газеты превратились в гнусных проводников ужаснейшей и бесстыдной клеветы. Любой злобный мошенник, любой отъявленный смутьян, который имеет возможность истратить пол-кроны или три шиллинга, может укрыться в толпе газетных сплетников и нанести смертельный удар первому лицу в королевстве, не рискуя ни в малейшей степени быть обнаруженным и понести возмездие.
На днях, когда мистер Бартон осыпал одну из знаменитостей тошнотворными похвалами, я заметил ему, что в одной из газет отзываются об этом вельможе совсем иначе, а именно так его клеймят, что ежели бы половина из всего написанного была правдой, то он не только должен был бы расстаться с властью, но и с жизнью; эти обвинения, прибавил я, повторяются без конца и пополняются новыми примерами, и раз он не предпринял никаких шагов в свое оправдание, то я готов думать, что его обвиняют не без оснований.
- А какие шаги, по вашему мнению, сэр, он должен предпринять? – спросил мистер Бартон. – Предположим, вы возбудите дело против издателя, прикрывающего анонимного обвинителя, и за клевету выставите его у позорного столба, но это скорей всего будет споспешествовать его успеху. Толпа немедленно берет его под свое покровительство как одного из мучеников, а их она всегда защищает. Толпа платит за него пеню, с ее помощью он обогащается, покупатели толпятся в его лавке, и спрос на газету возрастает в соразмерности с тем скандалом, которому она уделила место. А все это время обвинителя поносят как притеснителя и тирана, за то, что он принес жалобу, которая считается обидой. …Свобода печати – эти слова обладают огромной силой и, подобно словам «протестантская религия», часто служат целям мятежа.. Министр, стало быть, должен вооружиться терпением и безропотно выносить такие атаки.
Разумеется, честь джентльмена – слишком деликатное понятие, дабы ее можно было вверить присяжным, которых никак не назовешь людьми, отличающимися умом и беспристрастностью. Ежели невежество и пристрастие присяжных не обеспечивают джентльмену защиты закона против клеветы в газетах и памфлетах, то я знаю только один способ возбудить дело против издателя, связанный, правда, с риском, но на моей памяти примененный не раз с успехом.
Какая-то газета оповестила, что один из кавалерийских полков вел себя недостойно в сражении, и капитан этого полка исколотил издателя.
Что до свободы печати, то, как любой другой привилегии, ей следует положить границы, ибо ежели она приводит к нарушению закона, к угашению любви к ближнему, к оскорблению религии, то становится одним из величайших зол, какие когда-либо обрушивались на общество. К чему же защищать наше имущество, ежели наше доброе имя остается без защиты.»
«В последнем письме я упоминал о том, как провел вечер в обществе сочинителей, которые, казалось, один другого боялись и друг другу завидовали. Дядюшка отнюдь не был удивлен, когда я сказал, что беседа их меня разочаровала.
- Человек может быть весьма занимателен и назидателен на бумаге, - сказал он, - но очень скучен в беседе. Я заметил, что те, кто блистает в обществе простых смертных, суть звезды второй величины в созвездии талантов. Немногими мыслями легче управлять и распоряжаться, чем большим их запасом. Редко случается найти что-нибудь необычайное в наружности и речах хорошего сочинителя, тогда как скучный писатель выделяется какой-нибудь странностью или блажью.»
« - ежели дух призывает вас проповедовать и поучать, то давно пришла пора, чтобы вы сняли ливрею земного владыки, я же недостоин держать у себя в услужении апостола.
- Надеюсь, - сказал Хамфри, - я исправно исполнял свои обязанности при вашей чести. В противном случае я был бы жалким, ничтожным человеком, ежели вспомнить ту бедность, от которой меня избавили ваше милосердие и сострадание! Но когда глас духа…
- Глас дьявола! – в гневе возопил сквайр. – Какой там глас, болван? Может ли такой парень лезть в проповедники?
- Прошу не прогневаться, ваша честь, - отвечал Клинкер, - но разве не может свет благодати Божьей озарить смиренного бедняка и невежду, равно как богача и философа, который кичится мирской премудростью…
- Для вас это свет благодати, - воскликнул его хозяин, - а для меня болотный огонек, мерцающий сквозь щель в вашей башке! Словом, мистер Клинкер, не нужен мне никакой свет в моем семействе, кроме того, за который я плачу налог королю, разве что это свет разума, которому вы не хотите следовать.
- Ах, сэр! – воскликнул Хамфри. – Свет разума по сравнению с тем светом, о котором говорю я, все равно, что дешевая тусклая свеча по сравнению с полуденным солнцем.
- Пусть так, - сказал дядюшка. – Но свеча может осветить вам путь, а солнце ослепит вас и затуманит вашу слабую голову.»
«Тюремщик, встретивший нас, имел весьма угрюмый вид; когда же мы осведомились о Клинкере, он сказал:
- Черт его подери! С тех пор как попал сюда этот парень, здесь только и слышишь, что песнопения и молитвы. Будь он проклят! Все у нас прокиснет – мы не продали ни одного бочонка пива, ни одной бутылки вина: наши джентльмены упиваются только этой проклятой религией! И если вашего молодца скорехонько не заберут отсюда на основании Habeas Corpus или каким-нибудь иным способом, то провалиться мне на этом месте, у нас здесь не останется ни капли отваги! И не останется у нас ни единого человека, который бы делал честь этому месту или отправился бы на тот свет, как истинный англичанин! В тюремной повозке только и будет слышно, что хныканье, и все мы помрем, как ткачи, за пением псалмов!
Словом, мы узнали, что в эту самую минуту Хамфри говорит поучение преступникам, и что жена и дочь тюремщика находятся среди слушателей, к которым и мы не замедлили присоединиться. Никогда не видел я картины более поразительной, чем это сборище гремящих цепями преступников, среди которых стоял вития Клинкер, с восторженным пылом описывающий адские муки. Жена тюремщика назвала его святым, прибавив, что хорошо было бы, если бы в каждой английской тюрьме находился хоть один такой праведник.»
Знакомимся с Англией XVIII века! и от очевидца. Да, я не поняла, почему автору вздумалось дать такое название. Упомянутый в названии Клинкер - просто один из персонажей, даже не то чтобы на главных ролях... Следовало бы назвать эту книгу "Путешествие сквайра".
читать дальшеПотому что вот он, пожилой сквайр Мэтью Брамбл, проживающий в своем поместье где-то в Уэльсе, в свое полное удовольствие, когда его не мучают приступы подагры и его злобная, истерическая сестра, старая дева мисс Табита. А сейчас сквайр по совету своего друга-доктора отправляется на курорт подлечиться. Вместе с ним едут сестра, надеющаяся заловить жениха, слуги из поместья, и парочка внезапно свалившихся на голову осиротевших юных племянников - Джерри и Лидия, опекуном которых он является. Ехидный и нелюдимый сквайр бурчит и выражает недовольство, но будучи человеком щедрым, справедливым и добросердечным, вскоре привязывается к ним, как к своим родным детям...Так они и движутся через всю Англию, посещая модные курорты, Лондон, заезжая в Шотландию... И во всех подробностях рассказывают в письмах о неурядицах, которые с ними приключились в пути, о забавных и любопытных диковинах, о разнообразных особах, с которыми им довелось познакомиться, о своих размышлениях и воззрениях на тот или иной предмет - что к случаю придется. А читатель, соответственно, как в популярной игровой энциклопедии обозревает нравы и обычаи Англии XVIII века, от мелких бытовых деталей до краткого изложения принятых в обществе идей и учений - политика, экономика, религия, мораль и этикет, литература, философия... Подробное описание той или иной местности, наподобие географического атласа, сменяется строго конкретным перечнем поручений слугам и арендаторам, касательно хозяйственных дел в поместье, возвышенные любовные страдания - в лучшем стиле модных романов - юной Лидии сменяются корявыми, неграмотными строчками служанки Уин, излагающей своим оставшимся в поместье подружкам последние сплетни о господах и трогательно интересующейся своей кошечкой... Зачастую что-нибудь одно и то же, встретившееся путешественникам, автор любит представить с разных сторон - вот так смотрит на Лондон брюзга сквайр, а вот так - восторженная девица, только что из пансиона, а вот взгляд юного джентльмена, готового к приключениям... Это завораживает.
Также, по мере чтения, появились своего рода отголоски... В смысле, я же перечитала кучу всяких романов из английской литературы XIX века. Но вот это было раньше, и то и дело встречается что-то знакомое, которое потом использовали другие... Вот эпизод с семейным призраком, явившимся среди бурной ночи и поколотившим незадачливого наследника, наведя ужас на всю округу - долго вспоминала, чем тут знакомым потянуло... Да это же "Собака Баскервилей"!
Или эпизод с отставным воякой Лисмахаго, который пережил всяческие бедствия и приключения - вплоть до снятия скальпа - среди индейцев Америки, о чем готов рассказать всем интересующимся... Это, без сомнения, Майн Рид, "Отважная охотница", и даже внешность у персонажа практически та же самая. А уж история с неудавшейся дуэлью, сорвавшейся по причине путаницы с именами и псевдонимами - это все потом будет у Диккенса в "Записках Пиквикского клуба". Но, думаю, что автор не стал бы обижаться.
Заглянула в википедию, узнала, что Смоллет хотел создать историю Англии... не знаю уж, что у него получилось с историей, но вот же, удалось ему оставить для потомков картинку из жизни XVIII века - что еще может желать писатель. «Увидев приближающегося короля, он сказал:
- Вот идет самый любезный монарх из всех, кто когда-либо держал скипетр Англии. Это Август по воздаянию заслуг, Тит Веспасиан по благородству, Траян по благотворительности, Марк Аврелий по мудрости!
- Весьма почтенный, добросердечный джентльмен, - вставил дядюшка, - он слишком хорош для нашего времени. Английский король должен иметь в своей натуре малость от дьявола.»
«Я в течение некоторого времени следил за тем, как газеты превратились в гнусных проводников ужаснейшей и бесстыдной клеветы. Любой злобный мошенник, любой отъявленный смутьян, который имеет возможность истратить пол-кроны или три шиллинга, может укрыться в толпе газетных сплетников и нанести смертельный удар первому лицу в королевстве, не рискуя ни в малейшей степени быть обнаруженным и понести возмездие.
На днях, когда мистер Бартон осыпал одну из знаменитостей тошнотворными похвалами, я заметил ему, что в одной из газет отзываются об этом вельможе совсем иначе, а именно так его клеймят, что ежели бы половина из всего написанного была правдой, то он не только должен был бы расстаться с властью, но и с жизнью; эти обвинения, прибавил я, повторяются без конца и пополняются новыми примерами, и раз он не предпринял никаких шагов в свое оправдание, то я готов думать, что его обвиняют не без оснований.
- А какие шаги, по вашему мнению, сэр, он должен предпринять? – спросил мистер Бартон. – Предположим, вы возбудите дело против издателя, прикрывающего анонимного обвинителя, и за клевету выставите его у позорного столба, но это скорей всего будет споспешествовать его успеху. Толпа немедленно берет его под свое покровительство как одного из мучеников, а их она всегда защищает. Толпа платит за него пеню, с ее помощью он обогащается, покупатели толпятся в его лавке, и спрос на газету возрастает в соразмерности с тем скандалом, которому она уделила место. А все это время обвинителя поносят как притеснителя и тирана, за то, что он принес жалобу, которая считается обидой. …Свобода печати – эти слова обладают огромной силой и, подобно словам «протестантская религия», часто служат целям мятежа.. Министр, стало быть, должен вооружиться терпением и безропотно выносить такие атаки.
Разумеется, честь джентльмена – слишком деликатное понятие, дабы ее можно было вверить присяжным, которых никак не назовешь людьми, отличающимися умом и беспристрастностью. Ежели невежество и пристрастие присяжных не обеспечивают джентльмену защиты закона против клеветы в газетах и памфлетах, то я знаю только один способ возбудить дело против издателя, связанный, правда, с риском, но на моей памяти примененный не раз с успехом.
Какая-то газета оповестила, что один из кавалерийских полков вел себя недостойно в сражении, и капитан этого полка исколотил издателя.
Что до свободы печати, то, как любой другой привилегии, ей следует положить границы, ибо ежели она приводит к нарушению закона, к угашению любви к ближнему, к оскорблению религии, то становится одним из величайших зол, какие когда-либо обрушивались на общество. К чему же защищать наше имущество, ежели наше доброе имя остается без защиты.»
«В последнем письме я упоминал о том, как провел вечер в обществе сочинителей, которые, казалось, один другого боялись и друг другу завидовали. Дядюшка отнюдь не был удивлен, когда я сказал, что беседа их меня разочаровала.
- Человек может быть весьма занимателен и назидателен на бумаге, - сказал он, - но очень скучен в беседе. Я заметил, что те, кто блистает в обществе простых смертных, суть звезды второй величины в созвездии талантов. Немногими мыслями легче управлять и распоряжаться, чем большим их запасом. Редко случается найти что-нибудь необычайное в наружности и речах хорошего сочинителя, тогда как скучный писатель выделяется какой-нибудь странностью или блажью.»
« - ежели дух призывает вас проповедовать и поучать, то давно пришла пора, чтобы вы сняли ливрею земного владыки, я же недостоин держать у себя в услужении апостола.
- Надеюсь, - сказал Хамфри, - я исправно исполнял свои обязанности при вашей чести. В противном случае я был бы жалким, ничтожным человеком, ежели вспомнить ту бедность, от которой меня избавили ваше милосердие и сострадание! Но когда глас духа…
- Глас дьявола! – в гневе возопил сквайр. – Какой там глас, болван? Может ли такой парень лезть в проповедники?
- Прошу не прогневаться, ваша честь, - отвечал Клинкер, - но разве не может свет благодати Божьей озарить смиренного бедняка и невежду, равно как богача и философа, который кичится мирской премудростью…
- Для вас это свет благодати, - воскликнул его хозяин, - а для меня болотный огонек, мерцающий сквозь щель в вашей башке! Словом, мистер Клинкер, не нужен мне никакой свет в моем семействе, кроме того, за который я плачу налог королю, разве что это свет разума, которому вы не хотите следовать.
- Ах, сэр! – воскликнул Хамфри. – Свет разума по сравнению с тем светом, о котором говорю я, все равно, что дешевая тусклая свеча по сравнению с полуденным солнцем.
- Пусть так, - сказал дядюшка. – Но свеча может осветить вам путь, а солнце ослепит вас и затуманит вашу слабую голову.»
«Тюремщик, встретивший нас, имел весьма угрюмый вид; когда же мы осведомились о Клинкере, он сказал:
- Черт его подери! С тех пор как попал сюда этот парень, здесь только и слышишь, что песнопения и молитвы. Будь он проклят! Все у нас прокиснет – мы не продали ни одного бочонка пива, ни одной бутылки вина: наши джентльмены упиваются только этой проклятой религией! И если вашего молодца скорехонько не заберут отсюда на основании Habeas Corpus или каким-нибудь иным способом, то провалиться мне на этом месте, у нас здесь не останется ни капли отваги! И не останется у нас ни единого человека, который бы делал честь этому месту или отправился бы на тот свет, как истинный англичанин! В тюремной повозке только и будет слышно, что хныканье, и все мы помрем, как ткачи, за пением псалмов!
Словом, мы узнали, что в эту самую минуту Хамфри говорит поучение преступникам, и что жена и дочь тюремщика находятся среди слушателей, к которым и мы не замедлили присоединиться. Никогда не видел я картины более поразительной, чем это сборище гремящих цепями преступников, среди которых стоял вития Клинкер, с восторженным пылом описывающий адские муки. Жена тюремщика назвала его святым, прибавив, что хорошо было бы, если бы в каждой английской тюрьме находился хоть один такой праведник.»
@темы: Книги
-
-
11.06.2012 в 16:58После этой аннотация непременно прочту.)
-
-
11.06.2012 в 17:05-
-
11.06.2012 в 17:07-
-
11.06.2012 в 17:50tes3m, "Перегрина Пикля" читала в детстве, но там обычный роман, с юмором и сатирой, а здесь понравился этот эффект с письмами.
Филдинга все имею в виду, у меня стоит одна, только не Том Джонс, а какой-то бандит и авантюрист.
-
-
11.06.2012 в 17:58А у Филдинга мне "Том Джонс" кажется намного интереснее всего остального. Хотя "Амелия" еще нравится. а какой-то бандит и авантюрист Джонатан Уайльд?
-
-
11.06.2012 в 18:05Джонатан Уайльд? точно, он самый...
-
-
11.06.2012 в 19:28