Привидение кошки, живущее в библиотеке
Неправильный детектив-9.
26 мая, среда.
С утра тихо-мирно пошла на Гальянку. Куприянов и Нехорошков заявились ровно в 9.30 часов и вместе. За углом что ли стояли. Признали Куприянова наркоманом. Он пытался делать вид, что удивлен. Сказала идти лечиться. Нехорошкову написали эпизодическое //употребление наркотиков//. Козак заявился в десять безо всего (характеристики). Лепетал что-то про пересадки. Тоже признан наркоманом. Да он все равно на учете стоит. В 10.15 часов решила отбыть. Все равно уже никто не придет (как всегда, явилась половина).
Зашла в ЭКО к химикам, сдала наркоту на экспертизу по Лотоцкой. Шумкова //эксперт// сказала, что нет смысла что-то искать, типа опий с желудочным соком взаимодействует, растворяется что ли, хрен знает. Призвала стараться. Справилась насчет массы по Заводникову и Дауберт. Оказывается, за них еще и не брались – номера дела нет. (А уже некогда вникать в такие детали, внимание проскальзывает). Сказала Шумковой, что сегодня еще будут наркоманы. Я еще когда вчера домой уходила, уже было двое. Шумкова сказала, что это помешательство.
Зашла узнать насчет сдачи наркотиков. У меня был план – взять бланки квитанций на сдачу и заполнить их на Красной. Но оказывается, никого из секретарей нет – одна на больничном, одна еще хрен знает где. Облом.
Приехала на Красную. Принесли опять дело – задержан Волченков. Фамилия кажется знакомой. Чирков прискакал с претензиями – вот у Нюрки Бунчаковой изымалось ружье в сейфе, семейный фотоальбом, золото. Откуда что наплел. Где это видано – цыгане с семейным фотоальбомом. Я говорю – золото у меня лежит. Завыступал – где сейф с ружьем. Чего херню-то нести. Говорю – я не помню, чтобы у нее сейф с ружьем изымали, в бумагах ничего не записано. Лишь бы сболтнуть. Притащился за мной в кабинет – я типа сейчас сам посмотрю. Чего смотреть собрался, непонятно. Я из сейфа достала коробочку. А он думал, что я золото из карманов доставать буду? Говорю – давайте сверять. Чирков типа – там ничего не записано. С чего ль ради – не записано. А на хрена тогда оно мне нужно – следить за ним? Отдайте, значит, золото мне! Ну, подавитесь. Все по описи в коробке.
По пути с Гальянки купила роспечати два журнала Elle. В один вложили пробник кофе. Выпили на обед с Ангардт. Там написано – на одну порцию. Ничего себе у них порции – вышло две целых ложки. Ну, могли бы и три ложки положить, мы бы не в обиде были.
Затем Ангардт пошла в ИВС на 201-ю с Масловой. А психушку ей так и не проводила. Я стала пытаться сдать прекращенные дела. Гольцов явился как часы. Якутина не пришла. Предложила ее арестовать. Гольцов возмутился. Говорит – она и так напуганная, если не пришла, значит, что-то случилось! Или заболела, или… (с трагическим видом). Я говорю – или задержали опять с наркотой. Гольцов пошел болтаться по отделу в ожидании Больных. Но Больных тоже не пришел, что меня лично удивило и поразило. Не так должен вести себя человек с подпиской о невыезде по двум делам. Я, конечно, оборвала все телефоны, разными способами довела до Обединой, что завтра у меня 201-я. Но дело принципа. Я бы могла пока Больных с экспертизами познакомить, а то все вонь опять поднимут. Шаталова меня уверила, что Обедина в курсе и будет работать. (Шаталова, я думаю, лично во всем заинтересована, чтобы не получить мое дело вдобавок к своему). Я по этому случаю села и написала карточки на окончание по трем делам – Больных, Сакретдинов и Бушков. Хотя ужасно рискованно. Говорю аналитикам – дайте мне столько-то формы два и четыре и алфавиток. Они – а один-один не надо что ли? Я говорю – нет, не надо. Мне Чирков каждый раз, как заходит, оставляет целую пачку. И что имеет в виду?
//Статистические карточки на уголовные дела. Вечный кошмар и головная боль. 1.1 – главная, на все дело, указывается на результат – приостановлено и по какому основанию, прекращено и по какому основанию, направлено в суд и т.д. 2 – на лицо, 4- на наркотики, для чего, не знаю. Видимо, учитывать незаконный оборот. Ну и похищенное имущество туда же включают//.
Пришла мамаша Волченкова. Допросила ее. Говорит, что сын наркоман. Спросила документы – отвечает уклончиво. Предложила характеристку собрать. Категорически отказалась. Намекнула на передачи сыну. Но она мягко сказала, что уже находилась с передачами. Ну, дело хозяйское. Зачем тогда вообще пришла. Нет, мне-то хорошо, конечно.
Только за дело вплотную взялась, началось. То к Чиркову на оперативку, то к Ромашову на заслушивание. Я говорю – какого черта, я только работать начала. Все – хи-хи, ха-ха, вот ты так говоришь, можно подумать. Я говорю – да мне плевать, что можно подумать. Я уже месяц какие-то поганые дела на десять листов оформить не могу в архив, потому что руки не доходят. Мне уже не до шуток. Завтра, между прочим, последний день срока. Опять придется к восьми идти. Ромашов – а что у вас, какая вам нужна помощь? Я говорю – у меня опять все то же самое. Все загалдели – обращайтесь к Рогозину, Рогозин парень хороший! Ну, а я девушка плохая. Задолбали. Но Рогозин по крайней мере явился после заслушивания. Я ему записала в его список затрюханный еще Титишова и Скворцова, которые вздумали не являться, и Кротова срочно проверить. А то я про него забыла уже. У меня уже разработан план. У меня заныканы две санкции, в которые надо только вписать фамилии. На Скворцова и Лотоцкую хватит, а Титишова можно задержать по сотке. Но это, конечно, если их найдут и привезут, что вряд ли.
27 мая, четверг.
Пришла к восьми, пыталась собрать дела. В девять пошла узнать насчет приводов. Из двадцати человек никого не привезли. Чудесно. По Кротову написали, что нет такого номера дома. Начинает уже бесить этот тип. Чирков всучил новое дело. Задержана Новикова, студентка бизнес-школы. Петрова пишет про адвоката с момента задержания. Побежала ругаться. Опять глаза таращит, и что «Новикова сама так заявила и не могу же я ее отговаривать». Ну, и искала бы ей тогда адвоката! Мне что сейчас опять все бросить и заниматься драгоценной Новиковой, студенткой бизнес-школы?! Петрова сказала, что у нее в 11 часов будет адвокат Селезнева. Ну, уже если на то пошло, у меня будут Сопкова и Обедина. В 15 часов. По своим делам. Но когда я этой тварью заниматься буду, у меня еще шесть дел надо сегодня сдать. Написала рапорт на содержание, отдала в дежурку.
По коридору бегала кошка сиамская, та самая, которая напугала Хомякову в понедельник. Или во вторник? Гурджиева ее пнула, а мы с Ангардт подобрали и обласкали. Проверили, оказывается, это кот. Тощий и лохматый. Ангардт говорит, что он не голодный. Я спрашиваю – с чего ты взяла. Ангардт – так он же мурлычет! Ну, не знаю… Жрать захочешь – замурлычешь. Кот спокойно посидеть не может, его несет по кабинету. Вот это, по-моему, признак голодного кота. Ангардт говорит, что у нее дома уже пять кошек. Я – откуда? Ангардт – так котята родились. Обалдеть. Я ей полгода говорю восстанавливать потерянный ключ от квартиры, а она вместо этого пошла и с получки кошачий туалет купила.
Взяла у Хомяковой пароли, попыталась позвонить в адресное, уточнить насчет Кротова, но там было занято. И тут пошло-поехало. Явились Скворцов с мамашей. Я наорала на него, почему не пришел вчера на экспертизу. Скворцов лепетал, что вот трамваи не ходили, он шел пешком и не успел дойти. Я что, похожу на дуру что ли? То у него уши болят, то трамваи не ходят. Я говорю – какие трамваи не ходят, когда 15-й ходит каждые десять минут. Я вчера, когда его час ждала в диспансере, от нечего делать все подсчитала. Достала санкцию и напечатала его на арест. Мамаша прижалась тихо как мышка, ничего не говоря. Я ей сказала нести документы. Тут Потанин случился (перед этим Чирков еще спрашивал запрос на Ф-1 в Дзержинский, я написала, так Потанин притащился с какими-то дебильными вопросами). Я говорю – вот, бери Скворцова, веди в дежурку, короче, с плеч долой. Мамаша поинтересовалась насчет Протазанова, что он тоже пришел. Я говорю – так пусть заходит. Спрашиваю его, почему по повестке не пришел. Понес какую-то херню, что вот он ходил в военкомат. Я говорю – ты мне мозги не пудри. Скворцов тебе повестку передавал? Говорит – передавал. Я – так почему не пришел? Вот военкомат… Я говорю – мне плевать на военкомат, он тебя не касается никак. Протазанов сразу – а я потом ждал, когда вы еще пошлете повестку, но не дождался. Меня это взбесило. Сбегала за сотками в дежурку и Протазанова закрыла. Протазанов принялся стонать, что он свидетель. Ха. Звоню в дежурку – заберите задержанного. Так Протазанов встал и попер к выходу. Я ору – куда пошел? Так дежурка мигом примчалась, смотрите-ка.
Времени уже хорошо к двенадцати. Сбегала к Петровой, там Селезнева сидит. Обещала придти ко мне, как закончит. Стала пока усиленно готовить дела. Печатала постановления, все такое. Чирков притащил с ЭКО мои экспертизы – Заводников, Лотоцкая, Дауберт. У Лотоцкой масса есть. Я расстроилась. Я уж так надеялась, а у нее и сотка сегодня заканчивается. Ну ничего, у меня еще одна санкция осталась, как хорошо, что я сэкономила. Селезнева пришла, я побежала в дежурку за Новиковой, оказалось, что ее уже увезли в ИВС. Я разоралась, побежала к Чиркову, Чирков тоже разорался. Я говорю – тут хоть застрелиться, а Новикову нужно вывозить обратно. Долбаная дежурка! А чего еще ждать от смены Ланского. Казимирова зашла с каким-то отваром шиповника, типа ей одной скучно пить. Выпили отвар. Дежурка привязалась, что нужна справка по Скворцову, что он сразу арестован. Вот долбанутые-то. Казимирова взялась сама эту справку писать.
Явился Сибиряков. Такой весь из себя частный предприниматель. Спрашиваю – почему раньше не пришел. Говорит – в больнице был. Ну, конечно. Допросила его. Умный Сибиряков говорит, что ездил с Гладышевым просто покататься (а Гладышев говорит, что они вместе за наркотой поехали). Что с ним делать, не знаю. Гладышев тоже куда-то запропастился. Не задерживать же Сибирякова при таких обстоятельствах. Тут даже очную ставку не провести. Пришлось отпускать. Чую, я его больше не увижу. Сунулась в дело Гладышева, а там нет ни допроса Гладышева, ни допроса Наумова. Меня затошнило. Не представляю, куда я их сунула.
Ангардт собралась идти в магазин, спрашивает – что тебе купить. Я говорю – мне ничего, купи на пять рублей что-нибудь для котика. Ангардт исшипелась, но ушла. Где-то ее носило минут сорок. Я как проклятая пыталась допечатать хотя бы все бумаги, чтобы потом на 201-й тихо подшивать. Так они все пухнут и пухнут.
Пришел Дауберт с папашей. Сказала ждать, сейчас адвокат будет. Старая песня – ах, неужели будет суд. Я говорю – ну неужели не будет. С видом внезапного озарения – так вы бы сказали, мы бы своего поискали адвоката. Я говорю – так сказали, и не раз. Говорю – вот адвокат придет, можете с ней поговорить. Семенов пришел, сказала ждать адвоката. Григорьев пришел, сказала ждать адвоката. Ангардт пришла наконец, принесла две сосиски. Одну сама слопала. Вместо сдачи принесла мне какую-то булку. Мне ее все равно некогда есть. Я кота свистнула, помахала в коридоре сосиской, так он возник прямо из пустоты, как налетел, как заглотал эту сосиску в два укуса, мы моргнуть не успели. Я еле успела пленку вытащить, чтобы не подавился. Бросила пленку в мусорку, так кот залез на подоконник и прямо в мусорку спикировал. Я говорю – поведение очень показательное для сытого животного.
Время идет, я кинулась дело Больных подшивать, дописывать. Тут Обедина залетает вместе с Больных и папашей. Стали дело читать. Я пыталась параллельно обвинение Григорьеву печатать, но Обедина возмутилась. Но хоть ничего не сказала про окончания.
Сопкова пришла, стала пока болтать с Ангардт и по телефону. Обедина дочитала, ушла к Шаталовой. Я вызвала Григорьева, как самого ненадежного, он пришел то ли пьяный, то ли обколотый, то ли все вместе. Раза три за ним на крыльцо бегала и орала, чтобы он шел в кабинет. Григорьев извел и меня, и Сопкову. Раз семь спрашивал, возможно ли условное наказание. Сопкова говорит – вы себе на сбыт наговорили. Григорьев – так я сменю показания. Я взбесилась. Какие, говорю, ты показания собрался менять, я уже свидетелей твоих допросила. Григорьев – так я попрошу, они тоже поменяют показания. Я говорю – я вам тут что, мартышка что ли – писать то одно, то другое. Насилу предъявили обвинение.
Явился Искаков, велела ждать. Вызвала Семенова. Сопкова на него налетела. Семенов сподобился дать показания. Заявил, что наркоту всю брали для Чернова, а сами не собирались колоться. Сопкова обозвала его дураком. Семенов сориентировался и заявил, что колоться собирались поголовно все. У меня голова кругом пошла. Насилу удалось как-то вырулить, чтобы не было противоречий с показаниями Чернова и остальной шайки-лейки. Получается так, что Семенов от сбыта отвертится. А Бушина пусть отвечает за все, если такая умная. Но с Черновым непонятно, что делать. Сесть бы спокойно и разобраться во всем, так ведь не дадут. Пока мы с Семеновым записывали показания, Сопкова принялась обрабатывать семейство Дауберт. Уж не знаю, до чего они договорились, смотрю – время уже 17 часов, а у меня еще Новикова сидит, у нее срок до 17.30. Сопкова тоже утомленно говорит, что пусть Дауберт как-нибудь определятся (надо понимать, денег отыщут), и мы по времени договоримся. Я говорю – время осталось только на завтра (в понедельник после суток в лом с ними торчать-то). Говорю – мы же все равно завтра встречаемся по Заводникову, по вашему личному предложению. Судя по виду Сопковой, она уже об этом забыла. Но обещала придти. Ужас. Договорились на завтра, на 15 часов. Я сказала про Новикову. Привели Новикову.
Новикова трясется и корчится. Я говорю – у тебя ломка. Она – нет, это повышенное давление. Я говорю – одно другому не мешает. Она – у меня еще и сердце болит. Ну, ясное дело, у нее еще и не то заболит. Говорю – девушки, обращающие на себя внимание работников милиции своими следами от инъекций, могут рассчитывать на что? Ну ладно, допросились. Новикова говорит, что хотела выдать наркотики добровольно, но милиция ей это не позволила. Темное дело. Сопкова отошла домой.
Времени уже за 18 часов. Я вспомнила про Лотоцкую, напечатала санкцию. Заодно еще и допросить ее умудрилась, а то Гетман по своему обыкновению, ляпнула на протокол 51-ю //отказ от дачи показаний//. Лотоцкая такая философская. Продавец цветов на вокзале. Цветочница Анюта, блин. Говорит, так напугалась, когда увидела ОМОН, что восемь чеков проглотила. Но ОМОН додумались ей промывание желудка сделать, и чеки выплыли. Я говорю – чеки-то хоть помыли? Лотоцкая, мрачно – помыли, я сама и мыла. Хотела ей сказать, что надо было так мыть, чтобы ничего не осталось, но уже сил не было собачиться. Позвонила бабушке Лотоцкой, та сказала, что в курсе задержания (чего тогда сидит и не шевелится у себя дома?). Лотоцкой объявила санкцию, но она надеется, что ее отпустят. Посмотрим, что родственники скажут. Она вообще-то здесь живет без прописки. Пока допрашивала, зашел участковый Игнатьев. Лотоцкую признал, поздоровался, смотри-ка. Я говорю – знакомая что ли? Игнатьев – так она цветами торгует. Ну прямо – и матрос, и артист. А когда Новикову допрашивала, та намекнула, что какие-то опера у нее знакомые, что-то она для них делает. Мне пофиг. Бабушке Новиковой позвонила, та заохала. Между прочим, дежурка сегодня отвратно работала. Под конец уже и жуликов водить отказались. Я сама отводила и Новикову, и Лотоцкую. Вот, говорю, сбегут – и что тогда? Протазанов в камере проснулся – а почему меня не вызывают, а я все жду? Я говорю – завтра все. Времени было уже пол-восьмого, уже руки-ноги не шевелятся. Искаков, между прочим, слинял, не дождавшись. Посажу. Как только найду.
Собралась идти домой, смотрю – к Чиркову дефилируют Воропаев и Нюрка Бунчакова. Специально ишь ты, время выбрали, когда рабочий день давно закончился. Припоминаю, как Чирков стонал – вот Нюрка Бунчакова совсем плохая стала от рака. Ну, разумеется, это она видно от рака так раздобрела. Чирков, видимо, опять дело прекращает. Все неймется человеку.
26 мая, среда.
С утра тихо-мирно пошла на Гальянку. Куприянов и Нехорошков заявились ровно в 9.30 часов и вместе. За углом что ли стояли. Признали Куприянова наркоманом. Он пытался делать вид, что удивлен. Сказала идти лечиться. Нехорошкову написали эпизодическое //употребление наркотиков//. Козак заявился в десять безо всего (характеристики). Лепетал что-то про пересадки. Тоже признан наркоманом. Да он все равно на учете стоит. В 10.15 часов решила отбыть. Все равно уже никто не придет (как всегда, явилась половина).
Зашла в ЭКО к химикам, сдала наркоту на экспертизу по Лотоцкой. Шумкова //эксперт// сказала, что нет смысла что-то искать, типа опий с желудочным соком взаимодействует, растворяется что ли, хрен знает. Призвала стараться. Справилась насчет массы по Заводникову и Дауберт. Оказывается, за них еще и не брались – номера дела нет. (А уже некогда вникать в такие детали, внимание проскальзывает). Сказала Шумковой, что сегодня еще будут наркоманы. Я еще когда вчера домой уходила, уже было двое. Шумкова сказала, что это помешательство.
Зашла узнать насчет сдачи наркотиков. У меня был план – взять бланки квитанций на сдачу и заполнить их на Красной. Но оказывается, никого из секретарей нет – одна на больничном, одна еще хрен знает где. Облом.
Приехала на Красную. Принесли опять дело – задержан Волченков. Фамилия кажется знакомой. Чирков прискакал с претензиями – вот у Нюрки Бунчаковой изымалось ружье в сейфе, семейный фотоальбом, золото. Откуда что наплел. Где это видано – цыгане с семейным фотоальбомом. Я говорю – золото у меня лежит. Завыступал – где сейф с ружьем. Чего херню-то нести. Говорю – я не помню, чтобы у нее сейф с ружьем изымали, в бумагах ничего не записано. Лишь бы сболтнуть. Притащился за мной в кабинет – я типа сейчас сам посмотрю. Чего смотреть собрался, непонятно. Я из сейфа достала коробочку. А он думал, что я золото из карманов доставать буду? Говорю – давайте сверять. Чирков типа – там ничего не записано. С чего ль ради – не записано. А на хрена тогда оно мне нужно – следить за ним? Отдайте, значит, золото мне! Ну, подавитесь. Все по описи в коробке.
По пути с Гальянки купила роспечати два журнала Elle. В один вложили пробник кофе. Выпили на обед с Ангардт. Там написано – на одну порцию. Ничего себе у них порции – вышло две целых ложки. Ну, могли бы и три ложки положить, мы бы не в обиде были.
Затем Ангардт пошла в ИВС на 201-ю с Масловой. А психушку ей так и не проводила. Я стала пытаться сдать прекращенные дела. Гольцов явился как часы. Якутина не пришла. Предложила ее арестовать. Гольцов возмутился. Говорит – она и так напуганная, если не пришла, значит, что-то случилось! Или заболела, или… (с трагическим видом). Я говорю – или задержали опять с наркотой. Гольцов пошел болтаться по отделу в ожидании Больных. Но Больных тоже не пришел, что меня лично удивило и поразило. Не так должен вести себя человек с подпиской о невыезде по двум делам. Я, конечно, оборвала все телефоны, разными способами довела до Обединой, что завтра у меня 201-я. Но дело принципа. Я бы могла пока Больных с экспертизами познакомить, а то все вонь опять поднимут. Шаталова меня уверила, что Обедина в курсе и будет работать. (Шаталова, я думаю, лично во всем заинтересована, чтобы не получить мое дело вдобавок к своему). Я по этому случаю села и написала карточки на окончание по трем делам – Больных, Сакретдинов и Бушков. Хотя ужасно рискованно. Говорю аналитикам – дайте мне столько-то формы два и четыре и алфавиток. Они – а один-один не надо что ли? Я говорю – нет, не надо. Мне Чирков каждый раз, как заходит, оставляет целую пачку. И что имеет в виду?
//Статистические карточки на уголовные дела. Вечный кошмар и головная боль. 1.1 – главная, на все дело, указывается на результат – приостановлено и по какому основанию, прекращено и по какому основанию, направлено в суд и т.д. 2 – на лицо, 4- на наркотики, для чего, не знаю. Видимо, учитывать незаконный оборот. Ну и похищенное имущество туда же включают//.
Пришла мамаша Волченкова. Допросила ее. Говорит, что сын наркоман. Спросила документы – отвечает уклончиво. Предложила характеристку собрать. Категорически отказалась. Намекнула на передачи сыну. Но она мягко сказала, что уже находилась с передачами. Ну, дело хозяйское. Зачем тогда вообще пришла. Нет, мне-то хорошо, конечно.
Только за дело вплотную взялась, началось. То к Чиркову на оперативку, то к Ромашову на заслушивание. Я говорю – какого черта, я только работать начала. Все – хи-хи, ха-ха, вот ты так говоришь, можно подумать. Я говорю – да мне плевать, что можно подумать. Я уже месяц какие-то поганые дела на десять листов оформить не могу в архив, потому что руки не доходят. Мне уже не до шуток. Завтра, между прочим, последний день срока. Опять придется к восьми идти. Ромашов – а что у вас, какая вам нужна помощь? Я говорю – у меня опять все то же самое. Все загалдели – обращайтесь к Рогозину, Рогозин парень хороший! Ну, а я девушка плохая. Задолбали. Но Рогозин по крайней мере явился после заслушивания. Я ему записала в его список затрюханный еще Титишова и Скворцова, которые вздумали не являться, и Кротова срочно проверить. А то я про него забыла уже. У меня уже разработан план. У меня заныканы две санкции, в которые надо только вписать фамилии. На Скворцова и Лотоцкую хватит, а Титишова можно задержать по сотке. Но это, конечно, если их найдут и привезут, что вряд ли.
27 мая, четверг.
Пришла к восьми, пыталась собрать дела. В девять пошла узнать насчет приводов. Из двадцати человек никого не привезли. Чудесно. По Кротову написали, что нет такого номера дома. Начинает уже бесить этот тип. Чирков всучил новое дело. Задержана Новикова, студентка бизнес-школы. Петрова пишет про адвоката с момента задержания. Побежала ругаться. Опять глаза таращит, и что «Новикова сама так заявила и не могу же я ее отговаривать». Ну, и искала бы ей тогда адвоката! Мне что сейчас опять все бросить и заниматься драгоценной Новиковой, студенткой бизнес-школы?! Петрова сказала, что у нее в 11 часов будет адвокат Селезнева. Ну, уже если на то пошло, у меня будут Сопкова и Обедина. В 15 часов. По своим делам. Но когда я этой тварью заниматься буду, у меня еще шесть дел надо сегодня сдать. Написала рапорт на содержание, отдала в дежурку.
По коридору бегала кошка сиамская, та самая, которая напугала Хомякову в понедельник. Или во вторник? Гурджиева ее пнула, а мы с Ангардт подобрали и обласкали. Проверили, оказывается, это кот. Тощий и лохматый. Ангардт говорит, что он не голодный. Я спрашиваю – с чего ты взяла. Ангардт – так он же мурлычет! Ну, не знаю… Жрать захочешь – замурлычешь. Кот спокойно посидеть не может, его несет по кабинету. Вот это, по-моему, признак голодного кота. Ангардт говорит, что у нее дома уже пять кошек. Я – откуда? Ангардт – так котята родились. Обалдеть. Я ей полгода говорю восстанавливать потерянный ключ от квартиры, а она вместо этого пошла и с получки кошачий туалет купила.
Взяла у Хомяковой пароли, попыталась позвонить в адресное, уточнить насчет Кротова, но там было занято. И тут пошло-поехало. Явились Скворцов с мамашей. Я наорала на него, почему не пришел вчера на экспертизу. Скворцов лепетал, что вот трамваи не ходили, он шел пешком и не успел дойти. Я что, похожу на дуру что ли? То у него уши болят, то трамваи не ходят. Я говорю – какие трамваи не ходят, когда 15-й ходит каждые десять минут. Я вчера, когда его час ждала в диспансере, от нечего делать все подсчитала. Достала санкцию и напечатала его на арест. Мамаша прижалась тихо как мышка, ничего не говоря. Я ей сказала нести документы. Тут Потанин случился (перед этим Чирков еще спрашивал запрос на Ф-1 в Дзержинский, я написала, так Потанин притащился с какими-то дебильными вопросами). Я говорю – вот, бери Скворцова, веди в дежурку, короче, с плеч долой. Мамаша поинтересовалась насчет Протазанова, что он тоже пришел. Я говорю – так пусть заходит. Спрашиваю его, почему по повестке не пришел. Понес какую-то херню, что вот он ходил в военкомат. Я говорю – ты мне мозги не пудри. Скворцов тебе повестку передавал? Говорит – передавал. Я – так почему не пришел? Вот военкомат… Я говорю – мне плевать на военкомат, он тебя не касается никак. Протазанов сразу – а я потом ждал, когда вы еще пошлете повестку, но не дождался. Меня это взбесило. Сбегала за сотками в дежурку и Протазанова закрыла. Протазанов принялся стонать, что он свидетель. Ха. Звоню в дежурку – заберите задержанного. Так Протазанов встал и попер к выходу. Я ору – куда пошел? Так дежурка мигом примчалась, смотрите-ка.
Времени уже хорошо к двенадцати. Сбегала к Петровой, там Селезнева сидит. Обещала придти ко мне, как закончит. Стала пока усиленно готовить дела. Печатала постановления, все такое. Чирков притащил с ЭКО мои экспертизы – Заводников, Лотоцкая, Дауберт. У Лотоцкой масса есть. Я расстроилась. Я уж так надеялась, а у нее и сотка сегодня заканчивается. Ну ничего, у меня еще одна санкция осталась, как хорошо, что я сэкономила. Селезнева пришла, я побежала в дежурку за Новиковой, оказалось, что ее уже увезли в ИВС. Я разоралась, побежала к Чиркову, Чирков тоже разорался. Я говорю – тут хоть застрелиться, а Новикову нужно вывозить обратно. Долбаная дежурка! А чего еще ждать от смены Ланского. Казимирова зашла с каким-то отваром шиповника, типа ей одной скучно пить. Выпили отвар. Дежурка привязалась, что нужна справка по Скворцову, что он сразу арестован. Вот долбанутые-то. Казимирова взялась сама эту справку писать.
Явился Сибиряков. Такой весь из себя частный предприниматель. Спрашиваю – почему раньше не пришел. Говорит – в больнице был. Ну, конечно. Допросила его. Умный Сибиряков говорит, что ездил с Гладышевым просто покататься (а Гладышев говорит, что они вместе за наркотой поехали). Что с ним делать, не знаю. Гладышев тоже куда-то запропастился. Не задерживать же Сибирякова при таких обстоятельствах. Тут даже очную ставку не провести. Пришлось отпускать. Чую, я его больше не увижу. Сунулась в дело Гладышева, а там нет ни допроса Гладышева, ни допроса Наумова. Меня затошнило. Не представляю, куда я их сунула.
Ангардт собралась идти в магазин, спрашивает – что тебе купить. Я говорю – мне ничего, купи на пять рублей что-нибудь для котика. Ангардт исшипелась, но ушла. Где-то ее носило минут сорок. Я как проклятая пыталась допечатать хотя бы все бумаги, чтобы потом на 201-й тихо подшивать. Так они все пухнут и пухнут.
Пришел Дауберт с папашей. Сказала ждать, сейчас адвокат будет. Старая песня – ах, неужели будет суд. Я говорю – ну неужели не будет. С видом внезапного озарения – так вы бы сказали, мы бы своего поискали адвоката. Я говорю – так сказали, и не раз. Говорю – вот адвокат придет, можете с ней поговорить. Семенов пришел, сказала ждать адвоката. Григорьев пришел, сказала ждать адвоката. Ангардт пришла наконец, принесла две сосиски. Одну сама слопала. Вместо сдачи принесла мне какую-то булку. Мне ее все равно некогда есть. Я кота свистнула, помахала в коридоре сосиской, так он возник прямо из пустоты, как налетел, как заглотал эту сосиску в два укуса, мы моргнуть не успели. Я еле успела пленку вытащить, чтобы не подавился. Бросила пленку в мусорку, так кот залез на подоконник и прямо в мусорку спикировал. Я говорю – поведение очень показательное для сытого животного.
Время идет, я кинулась дело Больных подшивать, дописывать. Тут Обедина залетает вместе с Больных и папашей. Стали дело читать. Я пыталась параллельно обвинение Григорьеву печатать, но Обедина возмутилась. Но хоть ничего не сказала про окончания.
Сопкова пришла, стала пока болтать с Ангардт и по телефону. Обедина дочитала, ушла к Шаталовой. Я вызвала Григорьева, как самого ненадежного, он пришел то ли пьяный, то ли обколотый, то ли все вместе. Раза три за ним на крыльцо бегала и орала, чтобы он шел в кабинет. Григорьев извел и меня, и Сопкову. Раз семь спрашивал, возможно ли условное наказание. Сопкова говорит – вы себе на сбыт наговорили. Григорьев – так я сменю показания. Я взбесилась. Какие, говорю, ты показания собрался менять, я уже свидетелей твоих допросила. Григорьев – так я попрошу, они тоже поменяют показания. Я говорю – я вам тут что, мартышка что ли – писать то одно, то другое. Насилу предъявили обвинение.
Явился Искаков, велела ждать. Вызвала Семенова. Сопкова на него налетела. Семенов сподобился дать показания. Заявил, что наркоту всю брали для Чернова, а сами не собирались колоться. Сопкова обозвала его дураком. Семенов сориентировался и заявил, что колоться собирались поголовно все. У меня голова кругом пошла. Насилу удалось как-то вырулить, чтобы не было противоречий с показаниями Чернова и остальной шайки-лейки. Получается так, что Семенов от сбыта отвертится. А Бушина пусть отвечает за все, если такая умная. Но с Черновым непонятно, что делать. Сесть бы спокойно и разобраться во всем, так ведь не дадут. Пока мы с Семеновым записывали показания, Сопкова принялась обрабатывать семейство Дауберт. Уж не знаю, до чего они договорились, смотрю – время уже 17 часов, а у меня еще Новикова сидит, у нее срок до 17.30. Сопкова тоже утомленно говорит, что пусть Дауберт как-нибудь определятся (надо понимать, денег отыщут), и мы по времени договоримся. Я говорю – время осталось только на завтра (в понедельник после суток в лом с ними торчать-то). Говорю – мы же все равно завтра встречаемся по Заводникову, по вашему личному предложению. Судя по виду Сопковой, она уже об этом забыла. Но обещала придти. Ужас. Договорились на завтра, на 15 часов. Я сказала про Новикову. Привели Новикову.
Новикова трясется и корчится. Я говорю – у тебя ломка. Она – нет, это повышенное давление. Я говорю – одно другому не мешает. Она – у меня еще и сердце болит. Ну, ясное дело, у нее еще и не то заболит. Говорю – девушки, обращающие на себя внимание работников милиции своими следами от инъекций, могут рассчитывать на что? Ну ладно, допросились. Новикова говорит, что хотела выдать наркотики добровольно, но милиция ей это не позволила. Темное дело. Сопкова отошла домой.
Времени уже за 18 часов. Я вспомнила про Лотоцкую, напечатала санкцию. Заодно еще и допросить ее умудрилась, а то Гетман по своему обыкновению, ляпнула на протокол 51-ю //отказ от дачи показаний//. Лотоцкая такая философская. Продавец цветов на вокзале. Цветочница Анюта, блин. Говорит, так напугалась, когда увидела ОМОН, что восемь чеков проглотила. Но ОМОН додумались ей промывание желудка сделать, и чеки выплыли. Я говорю – чеки-то хоть помыли? Лотоцкая, мрачно – помыли, я сама и мыла. Хотела ей сказать, что надо было так мыть, чтобы ничего не осталось, но уже сил не было собачиться. Позвонила бабушке Лотоцкой, та сказала, что в курсе задержания (чего тогда сидит и не шевелится у себя дома?). Лотоцкой объявила санкцию, но она надеется, что ее отпустят. Посмотрим, что родственники скажут. Она вообще-то здесь живет без прописки. Пока допрашивала, зашел участковый Игнатьев. Лотоцкую признал, поздоровался, смотри-ка. Я говорю – знакомая что ли? Игнатьев – так она цветами торгует. Ну прямо – и матрос, и артист. А когда Новикову допрашивала, та намекнула, что какие-то опера у нее знакомые, что-то она для них делает. Мне пофиг. Бабушке Новиковой позвонила, та заохала. Между прочим, дежурка сегодня отвратно работала. Под конец уже и жуликов водить отказались. Я сама отводила и Новикову, и Лотоцкую. Вот, говорю, сбегут – и что тогда? Протазанов в камере проснулся – а почему меня не вызывают, а я все жду? Я говорю – завтра все. Времени было уже пол-восьмого, уже руки-ноги не шевелятся. Искаков, между прочим, слинял, не дождавшись. Посажу. Как только найду.
Собралась идти домой, смотрю – к Чиркову дефилируют Воропаев и Нюрка Бунчакова. Специально ишь ты, время выбрали, когда рабочий день давно закончился. Припоминаю, как Чирков стонал – вот Нюрка Бунчакова совсем плохая стала от рака. Ну, разумеется, это она видно от рака так раздобрела. Чирков, видимо, опять дело прекращает. Все неймется человеку.
@темы: Вспоминаю