И опять Пирогов о Крымской войне.
Захватывающее чтение.
"Я писал тебе уже, что Главнокомандующий морскими и сухопутными силами //Меншиков// больше не острит; последняя острота его осталась, кажется, с октября на счет здешнего коменданта Кизлера, толстяка такого, что в дверь не пролезет, и седого, как лунь. Этот дородный господин, увидав телеграфический знак 50 //видимо, код "зюйд-ост"//, принял зюд-ост за число 50 и прибежал к Меншикову, запыхавшись, объявить, что 50 неприятельских пароходов приближаются. Меншиков, поняв в чем дело, назвал его "ветреной блондинкой".
"Он не годится в полководцы, скупердяй - верно, весь род такой; сухой саркаст, отъявленный эгоист, - это ли полководец?"
"Да, вот еще геройский поступок сестер, о котором я сейчас услышал и который уже, верно, известен великой княгине: они в Херсоне аптекаря, говорят, застрелили. Истинные сестры милосердия, - так и нужно, одним мошенником меньше."
"От раненых беспрестанно слышишь жалобы на беспорядок. Когда солдат наш это говорит, так уж, верно, плохо. Сердце замирает, когда видишь перед глазами, в каких руках судьба войны, когда покороче ознакомишься с лицами, стоящими в челе."
"Не хочу видеть моими глазами бесславия моей Родины; не хочу видеть Севастополь взятым; не хочу слышать, что его можно взять, когда вокруг его и в нем стоит с лишком 100000 войска, - уеду, хоть и досадно."
"Грустно смотреть на Черное море; на нем только и видишь, что французские и английские корабли; наши лежат под водой, и только шесть стоят еще налицо."
"Я знаю, что все это можно назвать одной непрактической фантазией, что так более прилично рассуждать в молодости, но я не виноват, что душа еще не состарилась."
читать дальше
"Князь Горчаков весь в руках Коцебу, и если бог сам не поможет нашей матушке России, то не далеко на нем уедем; но он, по крайней мере, человек с душой, не такая копченая мумия, как Меншиков, и желает добра - это уже много, хотя и недалеко хватает. В военном деле, разумеется, я не судья, и сам лукавый их не разберет, что они делают, и что думают делать, - да еще и думают ли - вопрос. Один другому завидует и друг другу ногу подставляет, как бы свалить; но если можно было бы, пожертвовав тысяч двадцать, сделать с нашей стороны что-нибудь решительное, как это уверяют некоторые из военных, то я бы советовал не медля это сделать. Что значит и двадцать тысяч, выбывших из строя, в сравнении с теми жертвами, которые падут от заразы, если она успеет разразиться; тогда и 50000 недосчитаются."
"Наши вздумали провести новую траншею от пятого к шестому бастиону и задумали построить новые батареи; французы сопротивлялись этому; было в бою до десяти тысяч с нашей и столько же с их стороны. Французская гвардия побежала, дрались штыками в траншеях и несколько раз выбивали из них друг друга, в ночь с десятого на одиннадцатое.
Теперь здесь несосветимая жара. Показывается опять холера, и есть до ста больных; она есть и в неприятельском лагере. Французы не позволили убирать наших убитых в траншеях и своих не убирали, по-видимому, целых два дня, несмотря на то, что с нашей стороны выкидывали три раза парламентерский флаг; они свой не поднимали, и потому с убитыми лежали целые два дня некоторые из наших раненых без воды и неперевязанные. Это делали, вероятно, для того, чтобы втихомолку убрать своих убитых и тем показать, что у них меньше убыли, чем у нас. Раненые, лежавшие целых два дня, рассказывают, что неприятель возился целую ночь, собирая своих. Один солдат, наш раненый, рассказывал, что он просил у одного француза напиться, показывая ему рукою на небо, но он в ответ ему плюнул. Какой-то другой раненый, англичанин, лежавший около него, сжалился над ним, дав ему воды из манерки и галету."
"Не нужно быть большим стратегом, чтобы понимать, какие делаются здесь глупости и подлости, и видеть, из каких ничтожных людей состоят штабы. В Петербурге, верно, не имеют настоящего понятия о положении дел здесь и, как обыкновенно, не знают хорошо личностей."
"Погода до сих пор, целые две недели, стояла превосходная, как у нас в самые лучшие летние дни; со вчерашнего дня пошел дождь, и мои больные, которые третьего дня отправились на Северную сторону, верно, лежат теперь, или лучше - плавают в грязи на своих матрацах. Я сейчас еду смотреть их.
Приехал и видел, что они лежат в грязи, как свиньи, с отрезанными ногами. Я, разумеется, сейчас же об этом доношу главнокомандующему... О, как будут рады многие начальства здесь, - которых я бомбардирую также, как бомбардируют Севастополь, - когда я уеду. Я знаю, что многие этого только и желают. Это знают и прикомандированные ко мне врачи, знают, что их заедят без меня, и поэтому, несмотря на все увещания и обещания, хотят за мною бежать без оглядки. Достанется и сестрам; уж и теперь главные доктора и комиссары распускают слухи, что прежде, без сестер, с одними фельдшерами, шло лучше. Я думаю, действительно для них шло лучше; я учредил хозяек из сестер, у которых теперь в руках водка, вино, чай и все пожертвованные вещи, - это комиссарам не по зубам, и потому прежде шло лучше.
Когда ампутированных привезли и свалили на землю в солдатские простые палатки, я сказал, что они при первой непогоде будут валяться в грязи. Обещали, что этого не будет; сегодня я приехал сам и таскался по колено в грязи, нашел всех промокнувшими; пишу сейчас же об этом начальнику штаба, и вот опять это будет не по зубам. Нужно, чтобы было непременно все в отличном порядке - на бумаге, а если нет, так нужно молчать."
"На этих днях я видел две знаменитые развалины: Севастополь и Горчакова. Бухта разделяет одну от другой."
"Здесь приходится на одного врача по 180 и по 200 больных перевязочных; если бы положить самое меньшее пять минут на перевязку каждого (когда у Маши палец болел, то перевязка продолжалась более четверти часа, а я кладу пять минут на перевязку отрезанной ноги или руки), то нет физической возможности, чтобы он осмотрел всех."
"Белье еще у многих грязно, и я сделал замечание госпоже Стахович, что она плохо смотрела... Оказывается, и аптека, находящаяся в руках сестер, не в порядке. Сестер теперь много относительно к числу больных, а порядку меньше. Стахович оправдывается тем, что она несколько раз требовала от госпитального начальства, чтобы оно выдало белье и пр., но ее не слушали; я ей говорил на это, что ее долг тотчас же донести по команде и требовать до тех пор, пока удовлетворят. Какое ей дело, что на нее за это озлятся; разве она затем здесь, чтобы снискивать популярность между комиссариатскими и штабными чиновниками?"
"Теперь я еще более, чем прежде, убежден, что женщины между собой ужиться не могут; нельзя себе представить эту сеть интриг и смут, которые господствовали до сих пор в общине; когда я теперь разобрал все в подробности, то я ужаснулся."
"Наконец, Стахович уезжает, и Хитрово делается старейшею; это - не Стахович; каждый вечер она и Карцева приходят ко мне, и мы вводим всевозможные крючки, чтобы ловить госпитальных воров; Карцева просто неутомима, день и ночь в госпитале; и варит для больных, и перевязывает, и сама делает все. Несмотря на то, еще мы не успели поймать, отчего куриный суп, в который на 360 человек кидается 90 кур, таким выходит, что на вкус не куриный, а одной крупой действует, тогда как сестры варят меньшее количество и меньше кур кладут, а вкус лучше; уже мы и котлы запечатывали, все не помогает, а надобно подкараулить; право, жалко смотреть; дают такое количество, что можно бы было чудесно кормить, а больные почти не едят суп."
"Сегодня сюда ожидают государя, и все в ужасном движении; по улицам скачут и бегают; фонари зажигаются, караульные расставляются; неизвестно, сколько времени он здесь пробудет, куда отсюда поедет. Горчаков уже здесь. Все мои представления о госпиталях и т.п., которые до сих пор не были исполнены и лежали в главной квартире, вдруг явились сюда на сцену, по крайней мере, на бумаге. Чуток русский человек..."
"Государь был здесь несколько часов, осмотрел некоторые госпитали. Государь хотел остаться всем довольным и остался, хотя многое не так хорошо, как кажется."
"Недаром нам здесь, по высочайшему повелению, засчитывают месяц за год службы. Если уже в обыкновенной жизни, в течение суток, человек может преспокойно умереть каждую минуту, т.е. 1440 раз, то возможность умереть возрастает здесь, по крайней мере, до 36400 раз в сутки (число неприятельских выстрелов)."
"Может быть, со временем изобретут паровую машину, посредством которой раны ампутированных будут залечиваться в 24 часа; может быть, со временем заменят ампутацию чем-нибудь более разумным; может быть, в будущем вовсе не будут нуждаться во врачах; возможно, наконец, - что совсем не будут умирать. Мы, вероятно, не доживем до этой прекрасной будущности."
Н.И.Пирогов. "Севастопольские письма"
-
-
14.06.2014 в 10:26-
-
14.06.2014 в 15:32По смыслу вроде выходит - стоящими наверху. Может, имеется в виду "видными"? или "верховными"?
-
-
15.06.2014 в 20:23"Чело войска, голова, перед; лицо. Быть на челе посольства, стар. во главе."
-
-
15.06.2014 в 20:37