"Были горы Высокой". Воспоминания рабочих тагильских заводов.
"В 1805 году были пригнаты мои предки из Черниговской губернии. Молодыми. Только их поженил помещик и продал. Стали работать горняками - также крепостными."
"В солдаты отдавали в год одинова. Подбирали заранее, и люди не знали, когда кого заберут. Это делали тайно. Кто где был, на работе ли, грязной или какой - заберут и домой не отпустят."
"Дед рассказывал, что были здесь когда-то люди, которые участвовали в пугачевских отрядах в боях под Оренбургом. Впоследствии бежали они на верх Урала и скрывались на здешних рудниках. Ведь тут принимали тогда всячину."
"С десятилетнего возраста на подходящую работу ставили. Рассказываю со слов отца о порядках при управителе здешнего рудника Шмакове Иване Леонтьевиче в 1850 году. Приходит Иван Леонтьевич в забой к забойщику. А сорта мешать было запрещено.
- Что, шельма! Чего перепутал?
Берет его за волосы и дерет. Частые случаи. Так дед был забит в руднике за невыполнение урока. Зададут вот выробить четверть сажени. А если забой крепкий? Приходит перед концом работы десятник с правилом. Смеряет. Потом вылезает наверх, садится у западни. И этих вот, которые не выполнили урока, берут слуги хозяина. Берут в пожарную каланчу, в которой стояла чугунная печь. Накаливают докрасна. Садят их за печку. И топят печь жарко. За печкой этой так томят, что человек изнеможет. Приходит Иван Леонтьевич.
- Что, шельма, нагрелся! Будешь урок выполнять?"
"За неявку на работу - стежка. И женщин стегали. Юбку нижнюю намочат, натянут да стегают, чтобы плотнее было. А если плохо палач стегает: "Ты, шельма, чего? Ложись сам!"
"Отец шести лет был нянька. В четыре часа утра мать и отец уходят на работу. Мать пойдет и накажет: "Водись! Молочка дай ребенку!" Отец так и был нянькой шести детей. Так унянчивал, что все шесть умерли. Один умирает, другой родится, и снова водись..."
читать дальше
"Смотритель в каждую смену спускался два раза. Обойдет все работы. Реденький рабочий отделается так, что смотритель его не побьет. Хоть раз, да ударит, а кого и за волосы оттаскает. Рабочие трепетали в те часы, когда к ним спускался Шмаков. Если он входит в забой, то рабочий не должен ни останавливаться, ни глянуть куда-нибудь. За это Шмаков бьет по затылку или возит за волосы. Если же он идет по проходной, где руду катают, и попадется ему катчик, который не отворотит с дороги, то Шмаков бьет его кулаком наотмашь, сшибает с покату и говорит: "Не видишь, кто идет?" А если другой катчик, узнав, за что били первого, сбросит тачку с покату и даст дорогу, то получает то же, что первый. Шмаков говорит: "Я что, слепой? Не отворочу разве?" И люди не знали, что делать
Но были некоторые рисковые. Такой точно прислушивается, когда Шмаков входит в забой, сейчас же берет кайло на плечо и встает в сторону. Такого рабочего Шмаков не бил, но считал "грубияном" и всех "грубиянов" беспощадно сдавал в солдаты."
"Сколько перебило людей шпурами! Каждый забойщик палил сам. Буры приносит с собой, взрывной материал, а обращаться спервоначалу новичок не умеет. Или сам зажжет, или кого попросит. Ждет-ждет - не выходит взрыв. А пойдет в забой посмотреть - и мозги разлетятся по камням... Семьям ничего не платили Дети должны были по миру идти."
"Я поступил на работу в 1878 году, одиннадцати лет, а в шахту спустился семнадцати лет на 91-ю сажень. Всего сто саженей было. Рабочая смена - 12 часов с перерывом на один час."
"Когда время выходить из шахты, берут березовый черешок, привяжут записочку: "Сколь время?" Пошлют наверх. Оттуда таким же порядком ответ. А вылезешь из шахты раньше времени мокрый, западня заперта, ступеньки обледенелые. Человек 30-40 мерзнут, просят: отопри!
- Нет, сукины дети! Рано вылезли!
До пяти не откроет. Домой прибежишь - портянки обледенели. Хозяйка знает. Поставит котел с водой на печку. Воду в таз выльет. Опустишь ноги, оттаиваешь. И эта работа продолжалась до 1889 года. В 1889 году появилось самое ладное слово в Тагиле - забастовка."
"Малолетним разбивал я крупные камни. Труд был с пяти утра до пяти вечера, с часовым перерывом на обед. Плата - 12 копеек в день. Начальник наш, Денис Игнатьевич Кондаков - личность известная по пьянке. Каждому мальчишке был наказ: "Камешек найдешь - неси в угол! Малахит полосатый." И этот камень потом он сбывал на стороне. Через что и шла беспробудная пьянка."
"С десяти лет я поступил сортировать малахит на Медный рудник, где проработал до четырнадцати лет. Заработок мой был очень мал, три-два рубля в получку. Решил эту работу переменить. С тринадцатилетним братишкой Максимом мы поступили в Северную шахту катать вагонетки.. Работать приходилось по двенадцать часов ежедневно. Работа нам выпала непосильная, железная дорожка была не усовершенствована. Некоторые вагоны доходили весом до 50 пудов тяжести. Во время катки вагоны сходили с рельс, нам с братом непосильно было поднимать вагон. Я как старше был брата, меня брало зло, что так часто вагоны срывались. Бил я его за это по ушам, он плачет, глядя на него, заплачу и я, но все-таки подымать вагон и катить нужно было дальше. Шахта не ждет, дает сигнал, и очередной вагон все-таки подходит. Когда станешь доносить щегерю шахты Сушкову о неисправности дорожки, тот заявляет: "Ну вас к черту, вам все негодно. Вас только осталось выгнать отсюда с работы!" В следующий раз, хоть и получалась авария, но из боязни, чтобы не убрали с работы, приходилось молчать, так как в то время была сильная безработица."
"Отец мой был алкоголик, получку всю протаскивал в кабак, а нам приходилось голодовать. Потом отец мой помер, я остался в семье самый старший, мне было в то время десять лет, а всего семьи у нас осталось после отца десять человек."
"Я проучился три года в гальянской школе. Было трудно нам третий год. Перевели нас в третий класс шестьдесят человек, а к концу года осталось двадцать. В неделю три раза приезжал к нам отец Леонид, священник. Бывало закричит - на заднюю парту слюни летят. Он нас учил закону божию. Кому ухо оторвет, кому волосы выдерет. И все за религию за эту. Отцы на него ходили жаловаться, и все ничего. Потому немногие и выдержали до конца года. Намотает, бывало, у девочки косу на руку и бьет головой о парту."
"Было много мокрых забоев, промокнешь до ниточки, или таких душных, что огонь не горит. В некоторых забоях газ от буров не выходил, гоняли его курточками, болит голова - череп снимает."
"Пошли слухи, что теперь царская власть и подати брать с нас будет за имущество, до этого не платили с дома, с имущества. И вот, чтобы это узнать, выбрали четырех делегатов: Сидорова, Лоханова Ванюшку, Егора Калимасова, Николая Христофоровича Петрова. Пошли они в волость и не вернулись: их арестовали."
"До приезда солдат ни стражников, ни урядников, ни полиции во всем городе не было видно. А тут они на конях и пешие появились со всех сторон, и давай стегать нагайками публику. Командир, который ехал впереди солдат на белой лошади, запретил стегать. Скомандовал: "По домам!" И все побежали. Кто куда, всяко! Недосуг тут узнавать, какая улица твоя. Это было 10 января По доказу волостной администрации стали хватать народ. Показывал-то не земской начальник, а свидетели: старосты, старшины. И публика сама была неорганизованная, когда повезут, друг на дружку доказывали."
"Когда привезли в Екатеринбург, начальство съехалось. Нас выпустили и расставили по четыре человека. Скомандовали: "Шашки выше!" Я стоял на краю, думал, что головы отсекать будут. Ноги дрожали. Шашки ржавые. Я и сейчас их не могу видеть..."
"Отец Иов, отец Андрон и отец Ироид бежали сюда на Урал из Москвы при Петре I. Будто бы были они раскольники. Один из них, Ироид, был будто бы замешан в Стрелецком бунте. Тут в стародавние времена дивно кержаков-то селилось."
"За все проступки детей били нещадно. Больше всего доставалось от деда сыну Абраму, который был бойчее других. Или табаку покурит, или рюмку вина выпьет, или минут на пятнадцать опоздает прийти домой. Отец бил его цепью или поленом. Волосы тогда кержаки стригли в кружок. Однажды Абрам решил постричься под польку. Постригся и двое суток не приходил домой, знал, что будет ему лупка. Когда он пришел домой и снял шапку, дед Петр увидал, что Абрам постригся под польку. Не говоря ничего, дед взял цепь и начал бить ею сына. Абрам ревел, кричал, просил простить его, потом перестал кричать. Дед исстегал его в кровь. От этой стежки Абрам через три дня помер."
"Рук я не знал, которая правая, которая левая. Перекрестишься левой, и за ухи сейчас тебя. Я стал бояться в церкву ходить. Дома молишься - мочалинку привяжешь на руку. Посмотрел: ага, значит, правая. Ей и крестишься. А то замараешь нарочно левую руку чем-нибудь. Поглядел: грязной рукой молиться нельзя, правой молишься. А в церкви так нельзя. Придешь - скажут: что за мочалинка у тебя? А с грязной рукой придешь - выгонят. Беда! Через это мольба мне опротивела."
"Два раза ее в лучинкину веру купали в реке зимой. Макнут ее нагую в прорубь, в тулуп завернут, привезут в дом и отогревают. Это у них такая вера. Когда кто два раза перенесет это, две купальни, то считается у них как бы святая, уже непорочная. Ей купанья не поглянулись, она ушла от них и вышла замуж. А у них такое правило: раз святая, то замуж выходить не смеет. А если вышла замуж, то должна помереть медленной смертью, от голода. Постепенно морят, морят, все мене и мене дают есть. Чтобы одни кости остались."
"Ключевских людей кормят горы. Они дают им рудничную работу, работу в лесничестве, материал для жилья, корм для скотины."
"У каждого есть лошадь, а иногда три-четыре-пять-шесть. В горняцком обиходе нельзя без лошади. Нет больше той обиды, как сказать человеку: "Не бывало во дворе у тебя конского копыта", то есть, не умеешь ты судить о лошадях."
"Особенно дерутся по праздникам на прудке у Медного рудника. Начинает челядешка, подходят взрослые парни, присоединяются недавно женившиеся, под конец вступают семейные горняки. Идет всеобщая лупцовка, кулачный бой. Редко у кого из забойщиков не была голова развалена, да лицо не разбито, да бок ножом не подколот. Все как есть ходят в шрамах."
"Толчок у парней был один на проулке. Со всего третьего района соберутся в одно место и начнут друг с другом счеты сводить. Слово за слово - пошла потасовка. Обязательно на две партии разделялись и дрались. Страшно, а бежишь посмотреть на драку. Что видишь - ужас! А если который праздник нет драки, то скука берет..."
"Я три класса кончил в Троицкой церкви, а когда меня хотели в городское отдать, то не приняли за то, что отец был стеганый за земского начальника."
"В день выписки выходил отец с завода и в которую проходную не выйдет - обязательно угадает в кабак. Эти заведения присосались к заводу со всех сторон. Ровно клопы к спящему."
"На Гальянке ненавидели полицию и особенно ингушей. Их было у нас человек семь-восемь. Как вечер, ингуши собираются, в бурках, с нагайками, и едут по Гальянке на лошадях. Дело дошло до того, что матери даже детей пугали: "Не плачь! Ингушу отдам."
"В то время администрация жила за счет рабочих. Возьмем смотрителя Большой выработки Ермила Родионыча Бушина У него завелся такой порядок. Артель из четырех человек обязательно должна уплатить ему по 50 копеек с человека. Дадут два рубля - тогда ладно, будут зарабатывать побольше, копеек по восемьдесят-девяносто. Рубль в то время зарабатывать не допускалось. Бушин услужливым рабочим давал снисхождение, а тем, которые не оплачивали ему "налога" и не служили в домашних работах, было очень плохо. Он тебе и платы не додаст, и забой даст плохой."
"Отец всегда говорил:
- Вас, девчонок, кормить - все равно что за окно бросать. Вырастете, замуж пойдете, будете работать на чужую семью. Что мне пользы тогда."
"А расчет у всех подрядчиков один - недодать да схерить. Ходишь-ходишь за деньгами, а он все: "Нет мелких..." На руднике нам жаловаться некуда. Подрядчик что хотел, то и делал."
"Сею руду. Дело было зимой. Стужа. Мы тогда, женщины рабочего класса, не носили кальсон. Вот где было мучение! Зябнут колени, и ознобишь, и обветришь. Почти валишься на работе, а домой придешь - воешь, не знаешь, куда деваться от боли."
"Спрашивают меня:
- Как же ты это-то сробила? Кони сдыхают, а ты с эстоль выробила?
Мне 63 года. Я 55 лет выробила. Я всю породу знаю: серистую, медистую, фосфористую, полумартит, мартит, железняк... Я и сейчас согласна робить, да глаза не видят мои. Серистую, поди уж, не отличить..."
схожие мысли.
Не зачем нагнетать)))