Из польских документов по восстанию Хмельницкого. 1649г.
"Мы, рады духовные и светские, а также рыцарство Короны Польской и Великого княжества Литовского объявляем ясновельможным их милостям панам полковникам, ротмистрам и всему воинству войска Речи Посполитой, призванному воеводствами и рассеявшемуся по несчастному стечению обстоятельств, что если бы не это несчастное распыление войска, которое должно было защищать целостность Речи Посполитой, Республика не понесла бы столь тяжелого поражения. Поэтому именем всей Речи Посполитой и объединенных сословий напоминаем и приказываем, чтобы все те, которые завербовались за деньги на службу Речи Посполитой, как конные, так и пешие, вместе со своими ротмистрами и полковниками, явились с полками и хоругвями в полном составе к просвещенному командующему войском его княжеской милости Вишневецкому, воеводе русскому, не позже 4 недель с момента обнародования этих универсалов. В противном случае к ним будет применено строгое воинское наказание, то есть изгнание из войска и лишение чести навсегда."
"До нас дошли сведения, якобы люди этих призывов вместо того, чтобы стремиться в это крайне тяжелое для Речи Посполитой время поскорее прибыть к назначенным военачальникам, шатаются одни от местечка к местечку и от села к селу, а другие, придумав сами себе причины, делают в разных местах остановки, бедным людям всякое бесправие чинят, ущерб наносят и в поветах, которые своих собственных солдат имеют, хлеб поедают."
"Сегодня утром обрадовались мы утешительной вести, полученной от разъезда, с которым ходил его милость пан подсудок белзский, что он счастливо прошел намеченный путь, освободил Белз от осады и ввел туда людей для защиты, а также казаков немало выгубил, - имея в виду малочисленность его отряда, - и достал несколько языков. Его с языками до сих пор нет. Прислал только письмо. Мы уже думали, что наступит перемена в разброде, так как до сих пор не везло нам с этими разъездами. Но прошел небольшой промежуток времени, как прибежали из другого разъезда с известием, что наши, напав на казаков в селе, часть их сожгли, часть изрубили, часть взяли живьем, но без большой пользы, ибо еле увели двух, как татары напали с большой силой и разгромили наших. Посылаю вашей княжеской милости двух пленных, от которых, ваша княжеская милость, точнее все изволишь узнать. Правда, их еще не пытали, опасаясь, чтобы нашего конвоя не окружили, мы предпочли как можно скорее отправить их к вашей княжеской милости, прося, чтобы ваша княжеская милость не изволил забывать о нас, остающихся здесь."
читать дальше
"Мы разослали сегодня универсалы ко всем хоругвям, чтобы соединились с нами, но не знаю, допустят ли это татары и казаки, наступающие на нас так неожиданно и с такой силой."
"Следуя дурному совету и жадности некоего пана Рогонского, которого паны белжане отправили было с нашими драгунами, рейтарами и своими добровольцами, двинулись дальше к Томашеву. Там напали на татарские полки, с которыми имели несколько стычек, и которым все время приходили на помощь все новые и новые пополнения казаков и татар. От Томашева из этого погрома очень мало ушло, да и то раненых из луков и саблями. Офицеров драгунских и рейтарских сколько убито. Боже, смилуйся! Все из-за того, что послушались дурного совета. Достаточно было, одержав победу над неприятелем и доставши языка, отступить кр Замостью."
"Скопление шляхты и посольства в городе было большое и раньше, а теперь еще больше, так как мы приказали поджечь и уничтожить предместья, что сегодня и было выполнено."
"Его милости пану Богдану Хмельницкому, в данное время гетману Войска Запорожского. По христианской кротости не следовало проливать христианской крови. Ваша милость уже не желает кровопролития, а стремится, направив своих послов, к миру с Речью Посполитой. Речь Посполитая также показала свое стремление к миру, отправив комиссаров для переговоров. Этого же не произошло, а кровь христианская льется. Кто тому причиной - суд божий пусть будет над ним."
"Во время моего пребывания у Хмельницкого у него было два посла - венгерский и валахский. Венгерский посол имел только верительную грамоту от Ракочи, а что в устном приказе - не знаю. Правда, подвыпив, Хмельницкий проговорился: "Мой побратим Ракочи готов по моему знаку двинуться с войском". Валахия ему усердно челом бьет. Москва для него, по слухам, войско готовит. Сообщил Хмельницкий также, что в Москву напишет, чтобы Москва под Смоленск приходила. Провожая Тугай-бея к Днестру, приказал части войска заняться штурмом Каменца, куда при мне из Львова отправил своих казаков. Однако по дороге от Замостья к Днепру будет посылать отряды в разные стороны, под самую Вислу, так как,по его словам, ему необходимо прочесать все деревни перед Вислой. Жечь и убивать, правда, запрещает, но этому своевольная Русь не подчиняется, хотя гумна щадят, потому что сами голода боятся. Город Львов дал выкуп наличными деньгами 100 тысяч злотых серебром, больше всего костельным, а материей на 500 тысяч злотых. Замостье с рыцарством, хотя и могли при наличии такой обороны защищаться от неприятеля, но из-за голода и распространения болезней выплатили ему 20 тысяч, чтобы отступил от города. Хмельницкий в каждом занятом им городе оставляет своих уполномоченных, которые готовят ему питье и продовольствие."
"От Дона бегут все звери кучей, насчитывающей свыше 10 тысяч. Убежал под Перекоп и Ногай, чем татары очень встревожены, понимая, что если оттуда бежит перепуганный зверь, то наступают большие калмыцкие войска."
"Наше дело не советовать, как должно отечество поступить в столь критический момент, а переносить все то, что господь бог велит ради милой отчизны."
"Что касается хоругвей, которые своевольно разбрелись... я такой противник такого поведения, что когда вспомню о нем, то от возмущения чуть жив."
"Чернь, имея при себе полковников из запорожских казаков, по прошлогоднему пробует счастья с нашими войсками. Первая была стычка Суходольского в Ташках. Там он убил их несколько сотен, так как вырезали местечко."
"Хотя Хмельницкий мне обещал дать знать о месте комиссии, он до сих пор этого не сообщил. Он не отправил посла, ни моих посланцев, из которых один, отец Ласко, стал мучеником, ибо, не допустив до Хмельницкого, его расстреляли."
"Сильные казацкие полки уже три недели в Киеве ежедневно переправляются через Днепр, спеша за гетманом в поле, но точно не могу сказать вашей милости, куда он направился, двинувшись от Ингульца, то ли к реке Борки, то ли к Паволочи, или же к Днестру. Одно только точно могу сказать, что выступил уже с ордой. В пятницу он приказал своим, чтобы после его отъезда в Чигирин отрубили головы нашим послам. Все остальное я расскажу вашей милости устно. В Киеве был обыск у шляхты, шляхтянок, детей, ксендзов, после которого всех их Днепром угостили. Все костелы осквернили, все отцы наши в страхе. Вечером весьма чествовали московского посла и идут такие слухи, что Хмельницкий обещает ему служить верно и все передать, так как также надеются на помощь оттуда. Орде разрешили кочевать близ Кодака. В тех краях и церквях нет короля и не слышно о другой власти, кроме гетмана с Войском Запорожским."
"Уже три недели, как Хмельницкий выступил в поле к реке Ингулец, а что так долго не появляется, - то или орда коней пасет, или еще что-то..."
"Не знаем, где находится половина войска, которая значилась по списку. Добровольцы блуждают где-то, лазят по шляхетским селам и уничтожают владения, а мы, вместо того, чтобы помочь отечеству в таком тяжелом положении, ищем, на кого бы свалить вину."
"Никакого показания нельзя уже ожидать от этого изменника, если и моих послов и слугу его королевской милости он обезглавил. Этот бунтарь усмиряется крайностями и идет к крайностям."
"До того неистова была чернь вокруг, что она, спрятав большое количество поганства в окружных лесах, никоим образом не хотела давать сведения о нем. Наоборот, засев на высоких деревьях, она давала противнику условные сигналы, когда артиллерия переправлялась через местечко и плотину на ту сторону реки. В местечке дали сигнал поганым, чтобы выходили из укрытий, колокольным звоном, будто созывая людей в церковь на богослужение."
"Случилось так, что, когда мы пришли к назначенному месту под Збараж, командующие не выбрали подходящего места для боя, не сосредоточились в лагере, а допустили людей рассеяться по горам, оврагам и долинам и по три раза в течение двух дней переводили нас с места на место. Гарнизоны разместили так, что челядь вынуждена была ездить за сеном и травой за 4-5 миль. Из сказанного, ваша милость, легко можешь понять, что мы не могли заготовить фураж для лошадей, так как если и привозили раз в два дня воз сена, то кони его съедали в одну ночь."
"Неприятель с такой силой начал штурм, что наши, защищаясь на валах, а некоторые и переда валами, опустили было уже руки и вопрошали друг друга: "Панове брате, где же мы сегодня ночевать будем?"
"Раз противник увидит святое милосердие господне над нами, он обязательно начнет склоняться к переговорам, но пока что он хочет припугнуть нас."
"Его милость пан коронный хорунжий с его княжеской милостью воеводой русским выехали в поле с группой воинов в броне, куда выехал и Сефер-Кази ага с 6 мурзами и связным. Когда встретились, наши начали говорить им о том, что напрасно они с клятвопреступниками, с бунтовщиками на них наступают, что это недостойно их, так как хан становится одним из наемников польского холопа. На это Сефер-Кази ага отвечал: "Никто иной, только вы сами виновны в том, что ваша Речь Посполитая, зная о столь больших бунтах, своевременно этого не предотвратила. Надо было послать к нам и вести разговоры с нами, прежде чем Хмельницкий выступил. Мы гораздо больше желали бы находиться с вами, чем с холопами вашими, однако жизнью своей мы рискуем ради тех, кто нам больше платит, следует учесть еще и то, что Хмельницкий дважды прибавил нам по многу добычи и поклялся нам в братстве до конца жизни." После длительных переговоров, ничего не добившись, вернулись. Хмельницкий, заметив, что наши переманивают татар, послал к белзскому очень некрасивое письмо такого содержания: "Я не за тобой, старым псом, пришел, ибо ты сам в любой день подохнешь, а за королевским войском. Дано тогда, когда писано. Будь здоров, коль хочешь."
"Неприятель начал с обеих сторон штурм, а более всего с полудня и до вечера беспрерывно осаждает князя с помощью штурмовых лестниц и гуляй-городов. Между тем всевышний, по милости своей господней, послал неожиданный в погожий день дождь, во время которого наши сделали вылазку. Вырываясь со стороны князя, они били и рубили казаков, а также рубили их штурмовые лестницы и гуляй-города захватывали их и сами из них стреляли на расстоянии нескольких стай. Князь впереди кричит: "Эй! Детки! За славу божью, за отчизну милую и погибнуть любо!" Из огня в огонь бросается. В это время над местом расположения пана Сенявского появилось чудовище с снопком в середине, которое многие люди видели."
"Было решено, чтоб наши отступили от того места, где стоял пан белзский, так как было очень опасное место, но тот, упрямо оставлая на месте и этим причинил нам явный вред."
"Казаки подкопались уже под наш окоп так близко, что четыре наших воза с валов крюками стянули и через наши же бойницы так много наших постреляли, что из 100 драгун только 18 осталось. Разные фокусы выделывали - то горящие мазницы на нас бросали и связки горящей смолы, то цепами били, не давая возможность подступить к бойницам."
"Пану Увальду переданы орудия и пехота, пану старосте ужендовскому - конница и надворная охрана, пану Турбольскому - придворный обоз, пану Любовскому - придворный суд. Пороха не имеем, и этот один недостаток громил нас больше, чем сто камней."
"Ян Казимир, божьей милостью король польский, великий князь литовский и пр. Желая в начале нашего царствования показать нашу милость Запорожскому Войску, мы дали было вам гетмана, послав ему знамя и булаву, полагая, что тот, кому мы эту милость сделали, должен был нам остаться верным, как он нам много раз о том изменнически и лицемерно заявлял. Однако, так как этот изменник Хмельницкий, недостойный христианского имени, не разорвал с язычниками союза; обманув всех вас, которые всегда были верны нашим предкам, польским королям, не хотел считаться с комиссией, которую мы назначили для упокоения вас, нашего войска, задерживает у себя нашего королевского посла и, наконец, напал на войско наше, как недостойный нашей милости, - поэтому низлагаем его с гетманства и объявляем его изменником нашим и всего отечества и неприятелем русского народа. Вам же приказываем, чтобы вы его больше гетманом не признавали, не считали, ни в чем не слушались, но собрались к Семену Забускому, которого вам как гетмана даем властью и нашим королевским авторитетом. Поэтому кто только из вас будет послушен нашему приказу, на тех мы милость нашу распространим и, зная, что вы этим изменником были обмануты, всю вину вам простим и сохраним вас при ваших правах и вольностях."
"Так как развернулась вся неприятельская сила, а король сам своей персоной наступал напористо, его милость пан подчаший Великого княжества Литовского схватил его королевскую милость за платье, прося не подвергать опасности свое здоровье."
"После заключения пакта подтверждения дружбы хан прислал двух своих послов, спрашивая о здоровье его королевской милости. Король его милость приказал послов мило отпустить."
//польский король хану// "Удивляемся, что помня о благодеяниях наияснейшего Владислава четвертого, короля польского,ты присоединился к этому нашему бунтовщику и пошел в наступление на наше войско тогда, когда мы идем усмирять владения русские. И хотя господь бог сегодня тебя не благословил, как и надеемся, что и в дальнейшем не будет благословлять, однако мы хотим обратиться с нашей дружбой и напомнить тебе о благодеянии брата нашего."
//хан польскому королю// "Посланное вами дружеское письмо, писанное о давней дани и о некоторых подарках, относящихся к сохранению дружбы, дошло до нас Это несомненно правда. Однако мы удивляемся тому, что вы до сих пор не прислали к нам ни одного человека и ни во что ни ставите и меня, как человека, и государство мое. А все же наконец наша дружба пригодилась. Поскольку мы, поручив себя господу богу, пришли в эти края зимовать, то остаемся здесь на зиму. Поэтому, если думаете вести переговоры о чем-либо с гостем и другом своим, то вышлите первого канцлера, визиря своего. Если же не вышлете канцлера, то вышлите достойного из доверенных своих, который бы не постыдился своих слов, так как на лжи никакое дело в мире не устоит."
"Когда сражение утихло, мы увидели себя в небольшом числе, так как убыло не только солдат, но и знамен, которые мы находили потом в конопле."
"В полдень напали на нас в небольшом числе казаки, но с такой стремительностью, что дважды в самом лагере были."
"Вторник, среда, четверг прошли в согласии и переговорах, мы так сдружились с противником, что наши окопы окружила орда и, переговариваясь, вела с нами торг. Мы их даже из лагерных ворот с трудом вытеснили. Пастбищем они, однако, не дали пользоваться, людей и лошадей хватали. Довелось нам и лошадей кормить сухарями. Очень много их от этого сдохло."
"Говорят о наших осажденных, что они доведены неприятелем до крайности, ибо переносили тяжелые и частые штурмы, голод; до того уже дошло, что резали лошадей и вынуждены были их есть. Очень много раненых, больных полный городок и госпиталь. И поэтому теперь у его милости короля происходит совещание о способах выведения их, так как для сохранения войска им надо достать для него и лошадей, и продовольствие, которого нет в тех местностях, опустошенных множеством неприятельской черни; ибо хотя здоровые каким-нибудь образом могли бы до нас добраться, но почти половина должна была бы остаться там на погибель, если не позаботиться о продовольствии и транспорте для них. Хан и Хмельницкий прошлую среду отступили от Збаража. Татары ведут большую добычу - людей, лошадей, скот."