М.Е.Салтыков-Щедрин "Помпадуры и помпадурши".
"Говорят, что прежде можно было допускать засиживаться на одном месте, потому что тогда ничего больше от администратора не требовалось, кроме того, чтоб он был администратором; нынче же будто бы требуется, чтобы он, кроме того, какую-то суть понимал."
"Видел я однажды на железоделательном заводе молот плющильный; молот этот одним ударом разбивал и сплющивал целые кувалды чугунные, которые в силу было поднять двум человекам, и тот же самый молот, когда ему было внушаемо о правилах учтивости, разбивал кедровый орешек, положенный на стекло карманных часов, и притом разбивал так ласково, что стекла нисколько не повреждал. Стало быть, дело совсем не в том, какой молот, большой или малый, а в том, какое сделано ему свыше внушение."
"Знаю, что если начальник без причины вспылит на меня, то он же, когда будет нужно, и простит меня. Знаю, что я виноват; если не виноват в действительности, то виноват тем, что сунулся на глаза начальнику не вовремя; потому что ведь и он тоже человек и по временам имеет надобность в уединении. Начальство с своей стороны снисходительно, и хотя знает, что я виноват, но видит, что и я это очень чувствую, и потому прощает мне."
"Терпеть не могу этих шуток, в которых нельзя понять, шутка ли это или испытание!"
"Русский вестник" доказал, что слово "конституция", перенесенное на русскую почву, есть нелепость, или, лучше сказать, что в России конституционное начало должно быть разлито везде, даже в трактирных заведениях."
"По вечерам старец пишет свои мемуары или, как он называет, "воспоминания о бывшем, небывшем и грядущем".
"Приветливый вид, благосклонный взгляд суть такие 't меры внутренней политики, как и экзекуция."
читать дальше
"- Да-с, это искусство не маленькое! Быть ввержену в одну клетку с зверем - и не проштрафиться!"
"- Вы, может быть, думаете, что он там на балах и обедах... что он пустяками какими-нибудь занимается... Нет-с! он мероприятие обдумывает! Он уж у нас такой! он шагу не может ступить, чтобы чего-нибудь не решить!"
"Помпадур был робок, что, впрочем, объяснялось уже тем, что в самом формуляре его было отмечено, что он не был в походах."
"Жена его только и делала, что с утра до вечера ела печатные пряники. Это зрелище до такой степени истерзало его, что он с горя чуть-чуть не погрузился в чтение недоимочных реестров."
"Он был малый суровый и несообразительный. Но за эту-то несообразительность он и держался несколько трехлетий сряду на своем посту, потому что мы, русские, очень охотно смешиваем это качество с твердостью характера и неподкупностью убеждения."
"- Что вы скажете, полковник, насчет здешнего образа мыслей? - спросил он, значительно понизив голос.
- Образ мыслей здесь самый, вашество, благонамеренный, - отвечал полковник, - и если б только начальство уважило мое ходатайство о высылке отставного поручика Шишкина, то смело могу сказать...
- Кто этот Шишкин? - прервал Митенька, несколько встревожившись.
- Отставной поручик-с. Вы не можете вообразить себе, вашество, что это за ужаснейший человек! Намедни, можете себе представить, ухитрился пролезть под водою в женскую купальню!
- И много там дам было?
- В самый, вашество, раз попал! И представьте, вашество, что говорит в свое оправдание: "Я, говорит, с купчихой Берендеевой хотел свидание иметь!" - "Да разве вам нет, сударь, других мест для свиданий? разве вы простолюдин какой, что не можете благородным манером свидание получить?"
- Однако, у него губа не дура, у этого Шишкина.
- Просто, вашество, весь женский пол целую неделю в смятении был.
- Гм... об этом нужно подумать. Ну, а политического ничего нет?
- Политического, вашество, решительно ничего в нашей губернии нет."
"- Я хочу, чтоб у меня каждый мог иметь все, что ему нужно, за самую умеренную цену! - продолжал Митенька и даже сам выпучил глаза, вспомнив, что почти такую же штуку вымолвил в свое время Генрих IV."
"В квартире известного либерала Коли Собачкина начались таинственные совещания... Дмитрий Павлыч смотрит из окна своего дома на квартиру Собачкина и, видя, как к крыльцу ее беспрерывно подъезжает цвет российского либерализма, негодует и волнуется.
- И за что они мне не доверяют! за что они мне не доверяют! - восклицает он, обращаясь к правителю канцелярии, стоящему поодаль с портфелью под мышкой.
- Чувств, вашество, нет-с...
- Если им либеральных идей хочется, то надеюсь...
- Уж чего, вашество, больше!
И Дмитрий Павлыч с грустью в сердце удаляется к себе в кабинет подписывать бумаги.
- Спустите, пожалуйста, шторы! - обращается он к правителю канцелярии, - этот Собачкин... я просто даже квартиры его выносить не могу!"
"- Я очень хорошо помню, что когда у нас в Петербурге буянили нигилисты, то я еще тогда сказал моему приятелю, капитану Реброву: чего вы смотрите, капитан! овладейте движением - и все будет кончено!"
"Мало-помалу он до того вошел во вкус, что даже заподозрил, что он совсем не Козелков, а Меттерних. "Что такое дипломация?" - спрашивает он себя по этому случаю и тут же сгоряча отвечает: "Дипломация - это, брат, такое искусство, за которое тебе треухов надавать могут!" Однако на этой горестной мысли он долго не останавливается, но спешит к другой и, в конце концов, даже приходит в восторженность. "Дипломация, - говорит он, - это все равно что тонкая, чуть-чуть приметная паутина: паук стелет себе да стелет паутину, а мухи в нее попадают да попадают - вот и дипломация!"
"- Я должен сказать вам, что смотрю на администрацию преимущественно и даже исключительно с дипломатической точки зрения. По моему мнению, администрация есть борьба, а наука не доказывает ли нам, что борьба без дипломатии немыслима.
Сказавши это Дмитрий Павлыч сам разинул рот от удивления.
- Исходя из этого принципа, я нахожу, что мы, администраторы, должны преимущественно и даже исключительно заботиться о том, чтобы выиграть время. Объясню вам это сейчас примером...
Козелков задумался: какой отыскать пример? Но примера не отыскивалось.
- Все равно, вы меня понимаете. Но, выигрывая время, мы достигаем разом двух результатов: во-первых, мы отклоняем то, что своею преждевременностью могло бы возмутить обычное гармоническое течение жизни, во-вторых...
Козелков опять задумался, ибо второй результат решительно не приходил ему в голову. Он знал, что всякая вещь непременно должна иметь два и даже три результата, и сгоряча сболтнул это, но теперь должен был убедиться, что есть в мире вещи, которые могут иметь только один, а даже, пожалуй, и вовсе не иметь ни одного результат.
- Исполню, вашество! - возразил Фавори, чтобы вывести из затруднения обожаемого начальника."
"Общество, видимо, разделилось на партии. Главных партий, по обыкновению, две: партия "консерваторов" и партия "красных". "Консерваторы" говорят: шествуй вперед, но по временам мужайся и отдыхай! "Красные" возражают: отдыхай, но по временам мужайся и шествуй вперед! Разногласие, очевидно, не весьма глубокое, и дело, конечно, разъяснилось бы само собой, если б не мешали те внутренние разветвления, на которые подразделялась каждая партия и которые значительно затемняли вопрос о шествовании вперед."
"... Говорил плавно, мягко, словно змей полз. Словом сказать, это был человек мысли."
"- Я нахожу, что принципы можно из всего сделать... даже из регулярного хождения в баню!"
"Они понимали, что слова Собачкина очень последовательны и что со стороны логики под них нельзя иголки подточить; но в то же время чувствовали, что в них есть что-то неловкое, как будто похожее на парадокс. Это всегда так бывает, когда дело идет о великих принципах, и, напротив, никогда не бывает, когда речь идет о предметах обыкновенных. Так, например, когда я вижу стол, то никак не могу сказать, чтобы тут скрывался какой-нибудь парадокс; когда же вижу перед собой нечто невесомое, как, например: геройство, расторопность, самоотверженность, либеральные стремления и проч., то в сердце мое всегда заползает червь сомнения и формулируется в виде вопроса: "Ведь это кому как!"
"- Главная цель, к которой мы должны стремиться - это приобрести в свою собственность принцип, так сказать, нравственный! А затем и все прочие принципы естественным порядком перейдут к нам же!"
"Он окончательно убедился, что для того, чтобы хорошо вести дела, нужно только всех удовлетворить. А для того, чтобы всех удовлетворить, нужно всех очаровать, а для того, чтобы всех очаровать, нужно - не то чтобы лгать, а так объясняться, чтобы никто ничего не понимал, а всякий бы облизывался."
"Такова была вступительная речь Митеньки. Правитель канцелярии сейчас же определил ее достоинство, сказав, что это речь без подлежащего, без сказуемого и без связки, но "преданные" поняли. С своей стороны я нахожу, что такого рода красноречие составляет истинное благополучие и положительный ресурс при нашей бедности. С помощью его можно администрировать, можно издавать журналы, можно даже написать целый трактат о бессмертии души. И будет хорошо. Разумеется, если бы у нас были другие средства, если б мы, по крайней мере, впрямь желали что-нибудь сказать, - тогда дело другое; а то ведь и сказать-то ничего не хотим, а только так, зря выбрасываем слова из гортани. Стало быть, тут речи без подлежащего, сказуемого и связки приходятся как раз впору. Во-первых, обилие словотечения может обмануть слушателя; во-вторых, ежели слушатель и не обманется, то что же он сделает? - плюнет и отойдет прочь - и ничего больше."
"- Вы читали Карамзина?
- Так точно-с.
- Помните там одно место, когда Иоанн Грозный, убежденный добродетельным Сильвестром, решается... это может вам дать некоторую идею о том, чего бы именно я желал!
- Осмелюсь, вашество, доложить, что царь Иван Васильевич не должен был испрашивать разрешения высшего начальства, чтоб устроить подобное торжество...
Митенька закручинился.
- Да, - сказал он, - ведь я забываю об этих подробностях. Да, Разумник Семеныч, вся жизнь наша - подробности, и притом жалкие, несносные подробности!"
"- Я мыслю и в то же время не мыслю, потому что не имею в распоряжении своем человека, который следил бы за моими мыслями, мог бы уловить их, так сказать, на лету и, в конце концов, изложил в приличных формах. Вот здесь-то именно и нужен мне публицист, то есть, такой механик, которому я мог бы во всякое время сказать: "Вот, милостивый государь, моя мысль! Теперь не угодно ли вам привести ее в надлежащий вид!"
"Когда видишь задумавшегося помпадура, то делается не только тяжело, но даже неловко. Задумался - значит, вознамерился нечто предпринять. ЧТО именно"
"За бытность его в должности, перед глазами его преемственно прошло до десятка помпадуров, и все они исчезли, как дым, именно в силу правила: до поры, до времени. В этом правиле заключалась, по его мнению, вся жизнь. Видел ли он беззаветное ликование или осторожность, доходящую до трепета, он говорил: до поры, до времени, и всегда оказывался пророком."
"... Встал в тупик при виде бездны противоречий, в которую ввергло его совместное существование закона и помпадура."
"Были и случаи неповиновения властям: будочник просил у торговки пять грибов на щи, а она давала два."
"Он был от природы не сентиментален, и потому вопрос, счастливы ли подведомственные ему обыватели, интересовал его мало. Быть может, он даже думал, что они не смеют не быть счастливыми."
"- А они вот и насчет законов тоже разговорились, спрашивают, боится ли простой народ закона?
- Закон, я вам доложу, наверху начертан. Все равно, как планета..."
"Что такое закон, что такое помпадур в глазах толпы? - это не что иное, как страдательные агенты "планиды", и притом не всей "планиды", а только той ее части, которая осуществляет собой карательный элемент. Они не могут ни оплодотворить земли, ни послать дождь или ведро, ни предотвратить наводнение - одним словом, не могут принять творческого участия во всем том круге явлений, среди которых движется толпа и влияние которых она исключительно на себе ощущает. Даже самая кара их имеет свойство далеко не "планидное", ибо, настигая одних, она не замечает, что тут же рядом стоят десятки и сотни других, которых тоже не мешает подобрать и посадить на съезжую. А потому, толпа даже и в каре видит не кару, а несчастие."
"Как, однако ж, постыдно, как глубоко оскорбительно положение человека, который постоянно должен задавать себе вопрос: за что? - и не находить другого ответа, кроме: будь готов."
"Мы имеем основание сказать только одно: да, если взятка еще не умерла, то она существует в такой облагороженной форме, что лучше всего делать вид, что не примечаешь ее."
"Не то следует доказать, умеешь ли ты делать под козырек, а то, возведено ли в тебе это делание на степень врожденное идеи."
"В свободное от усердия время мы мечтали: о! если бы и волки были сыты, и овцы целы! Словом сказать, мы день и ночь хлопотали о насаждении древа гражданственности."
"По внешнему виду в нем не было ничего ужасного, но внутри его скрывалась молния. Как только он почуял, что перед ним стоят люди, которые хотя и затаили дыхание, но все-таки дышат, - так тотчас же вознегодовал."
"Это было время либерализма почти повального, то время, когда вдруг всем сделалось тошно и душно."
"... Меня в это время уже сильно начали смущать будущие судьбы русского либерализма. Все было тем более горько, что и до этого наш либерализм существовал лишь благодаря благосклонному попустительству некоторых просвещенных лиц."