А.Бек. Письма, дневники, рабочие записи.
«Стремлюсь показать еще более высокое и незаметное… геройство длительной работ, которое долгими месяцами преодолевает косные традиции, далеко не сразу дает результаты…»
«И вот я, не имеющий, вероятно, почти никакого художественного таланта, хочу воспитать, вырастить, развить его в себе. Я знаю, что это осуществимо. Нужно лишь зверское упорство. Нужны годы непрерывной, неустанной, ежедневной работы. И я на это иду».
«Скорый №12 шел осторожным замедленным ходом, словно нащупывал путь. Колея была проложена недавно, балласт еще оседал и требовал постоянной подсыпки».
«Бардин подошел к стене, обвел пальцем контуры завода и сказал: «Вы видите, что конфигурация завода поразительно напоминает очертания чайки на занавесе Московского Художественного театра».
«Свой материал – воспоминания участников истории завода – мы добывали исподволь, не хищнически, начинали с живого интереса к собеседнику-рассказчику, зачастую с его биографии, чтобы потом как бы с разгона подойти к Кузнецкстрою. Для нас подобные стенограммы были сырьем, рудой, которой предстояло идти в плавку. Могу, к нашей чести, сказать, что мы уважали, берегли эту руду, понимали, что она имеет собственную, непреходящую, первородную ценность».
читать дальше
«Мы часто рассуждали об увиденном, услышанном, о том, как писать книгу. Порой, поднявшись вдвоем на пригорок, мы подолгу разглядывали живую панораму стройки и уже дымящиеся заводские цехи. У Николаши – мы с ним уже звали друг друга по именам – я учился писательскому зрению. Мы могли, например, потратить полтора-два часа лишь на то, чтобы перебрать, перечислить один за другим все дымы завода, определить словами особенный цвет, особенный вид каждого».
«Как бактерии в питательном бульоне, плодились в бараках контрреволюционные речи».
«Они были боевыми ребятами – два партийца с Кузнецкстроя. Они решили пробиться, если нужно, до Михаила Ивановича Калинина. Кулаков, отправляя их, сказал: «Душа винтом, а чтоб термоса были!»
«Елизаренко по профсоюзной линии имел задание – добиться чистоты в бараках. Шел конкурс чистоты. Соревнование барака с бараком, койки с койкой. Премии: радиоприемник – победительнице-койке, громкоговоритель – бараку».
«Литература не верит намерениям, хорошим душевным качествам, страданиям, помыслам, - она верит только книгам».
«Творческая работа здорово утомляет. У меня в Малеевке был такой режим – пишу четыре часа утром и три часа вечером. Потом вечернюю работу я сократил до двух часов. Даже и это трудно выдержать – начинается плохой сон, ночью в голове бегают Кураги, Федоровичи, фразы из книги…»
«Многое надо переделывать, доводить до спелости. Хочется, чтобы вещь была, как хороший кокс, - звонкой, легкой, спелой, серебристой».
«Мне здесь очень не хватает одной маленькой вещицы – часов! Когда же наконец я решусь на них потратиться? В таких поездках, когда беседы назначаются в точно определенное время, очень трудно без часов».
«Что такое черновики, всяческие наброски? Это своего рода распределение огромной нагрузки на ряд мелких тяжестей».
«Вообще, мне думается, это очень хорошее чувство – неудовлетворение написанным. Оно движет вперед, заставляет совершенствовать вещь».
«Результаты работы сказываются, вчера долго не мог заснуть. Рад этому – значит, мозг всецело поглощен темой».
«Хочется сделать вещь, чтобы была как легкий изящный корабль, несущий в себе большой тяжелый груз».
«Роман я продвинул. Писал не так много, как много думал. Все сцены в последовательном порядке живут в голове, все получается богато, даже радуюсь. Теперь хочется скорее сесть за стол, чтобы ничто не мешало, и проверить свои решения на бумаге. Ведь бумага – это наша лаборатория. Появилась мысль, картина, на бумаге можно быстро проверить: верна ли она. Набросаешь, и будет тебе ясно: получается ли? Если да – закрепить. Если нет – отбросить. Хочется, как Максиму, скорей в лабораторию».
«11.02.42. Погоду записывать каждый день. Пригодится для будущих книг».
«27.03.42. Как развернется дальше война, история? Не знаю! Ничего не могу сказать с уверенностью. Много думаю. В общем, очень интересно, каковы будут весна, лето? Захватывающая книга, и в конец нельзя заглянуть».
«17.04.42. Вчера весь день шел бой за дорогу – очень странный. Это решительный бой, а шел вяло, скучно, без воли к победе, без напряжения: сил нет, и победы не видно».
«19.04.42. Вчера вышел из КП 1079. Направление – Москва. Доберусь ли? И когда? Логвиненко на прощание сказал: «Вы побывали в орлином гнезде. Смотрите же, не окажитесь простым птенцом».
«26.10.42. Вообще война воздает и воздает нам что положено – и за нашу силу, и за нашу слабость».
«14.06.42. Разговор с Момыш-Улы. Его идея – социалистическая военная диктатура. Диктатура жесткая, как диктатура всадника над лошадью».
«Момыш-Улы: «То, что вы привезли, не стоит пота той лошади, на которой вы ехали».
«Прислали ишаков соблюдать лошадиную честь!»
«За людьми, у которых кишка тонка, надо смотреть – не допустить, чтобы человек стал трусом, предателем».
«Гвардия – батыр. Если бога как следует бить, то и бог погибнет».
«Говорить по-русски не умеешь – говори как попало…»
«Момыш-Улы беседует с пополнением: «Гвардеец – храбрейший из храбрых. Быть храбрым, хорошо воевать обязан каждый. Для чего нужна дисциплина? Для победы. Без нее победы не может быть. Второе – любить оружие. В войне техника не побеждает, а побеждают люди, овладевшие этой техникой. Если вы не будете любить оружие, то и оружие вас любить не будет. Без него, какая бы ни была сила воли, ничего не сумеете».
«Это должно быть сказано так, чтобы читатель даже не подозревал, что автор хотел сказать именно это. Пусть это как бы вытекает из самой картины жизни».
«18.03.60. Как странно, только сегодня (ночью в постели) я наконец уяснил себе главную мысль повести, которую заканчиваю. Солдат оказался способен на большее, чем от него ждали. Ждали даже те, кто верил ему (тот же Панфилов). Контратака у Матренина невозможна. Но она совершена. И у Заева тоже. И у двадцати восьми – тоже! И офицер оказался способен на большее. Момыш-Улы: нарушить приказ нельзя, невозможно. Сделал это! И полководец дал большее, чем ждали. В общем, советский народ оказался способен на невозможное, на чудо…»