Т.Л.Сухотина-Толстая. Дневник.
«Редко кто делает дурной поступок прямо для себя, а всегда утешается тем, что это для другого».
«…Краски некоторые кладут так густо, что выходит не то живопись, не то скульптура».
«Самая трудная внутренняя моя работа теперь – это уметь стариться. //30 лет// Всякие глупые молодые мечты надо из себя убирать, и когда начинаешь этим заниматься, то видишь, сколько в тебе этого хлама».
«После его смерти //Ге// у меня стало гораздо осторожнее отношение ко всем людям, особенно к старым. Все думается, чтобы не сказать, не сделать того, в чем потом раскаиваться и о чем жалеть. Это – хорошо, эта постоянная мысль о возможности своей и чужой смерти».
«Ольга ужасно вяла. Ничем не интересуется, как я ни стараюсь ее навести и отыскать ее конька. Ее даже совсем не радует, что она видает папа, и даже не слушает, когда он говорит».
читать дальше
«…Хорошее, серьезное, поднятое настроение, когда все человеческое кажется неважным и только ищешь общения с богом и живешь в нем. Я очень люблю и дорожу этими настроениями, потому что тогда так легко справляться со всем житейским: то, что казалось жертвой, делается удовольствием и радостью».
«Иногда думаю: не бросить ли, не забыть ли всякие теории и убеждения и не жить ли одним чувством, одной впечатлительностью? Но этого по заказу не сделаешь. Слишком большая привычка выбирать теории и по ним обо всем судить».
«Учусь играть на мандолине, благо мне ее подарили, и потому что часто чувствую потребность производить хоть какие-нибудь музыкальные звуки. На мандолине можно играть не в совершенстве. Это полуинструмент; для настоящего инструмента у меня не хватило бы ни таланта, ни времени».
«Молились о том, чтобы не предаваться человеческим привязанностям, не мечтать о них, а видеть в каждом человеке бога и любить Его, а не глаза и нос человека или его привязанность ко мне».
«Ходила два раза к Горбуновой в клиники, и видя ее слабость и страдание, чувствовала острую благодарность за свои мускулы и энергию. Посещение это меня тоже привело в мягкое настроение. Она лежит на спине и не может двинуться уже второй или третий день и говорит, что теперь ей представляется блаженством то время, когда ей можно будет лечь на бок. Операцию она перенесла без хлороформа и не вскрикнула ни разу. Говорит, что это оттого, что она все время себе представляла то, что должен был испытывать Христос, когда он висел на кресте».
«Иногда я думаю, что мне надо выйти замуж. Девушкой может остаться только существо необыкновенно чистое и такое, которое сумеет найти и добросовестно отнестись к своим обязанностям без того, чтобы они прямо лезли бы под руку, как это случается, когда дети и муж требуют немедленной и не отвратимой ничем заботы и работы. И такое существо, которое бы могло отрешиться от личной любви».
«Папа совсем отказался от велосипедной езды. Я рада этому за него, потому что знаю, как радостно лишить себя чего-нибудь».
«Как в живописи нельзя вырисовывать всякую ресницу, хотя знаешь, что она есть, так и в литературе незачем описывать каждое лицо, его жизнь, его родственников и т.д.»
«Но какой дурак сказал, что любовь счастье? Кроме тяжести – ничего… Я вижу теперь, что избавиться от него не так легко. Эта привязанность пустила во мне корни, и хотя я не знаю, за что я люблю его и страшно стыжусь этой любви, боюсь, что она принесет мне какое-нибудь горе или стыд. Боюсь, что не может случиться того, чтобы она сама собой понемногу прошла».
«Я писала в прошлый раз, что я загрязнила свою жизнь: это относится к тому, что я позволила себе любить женатого человека, говорила это ему и скрывала свои отношения с ним от папа, но это никак не относится к свойству нашей любви. В ней нет ничего постыдного, и поэтому я могу продолжать любить его».
«Всю свою жизнь готовиться к тому, чтобы быть матерью и женой, и теперь отказаться от этой мечты – это тяжело. Я помню, с ранней молодости старалась отвыкать от того, чтобы спать ничком, потому что думала, что во время беременности это будет неудобно, обмывала грудь холодной и грубой мочалкой, чтобы приготовить ее к кормлению и т.д. Не говорю уж о внутренней стороне семейной жизни, которую я себе представляла и о которой мечтала, и особенно о поэзии детской любви, от которой теперь надо отвыкать мечтать».
«Да, дети, дети. Я никогда ни от чего не испытывала такого полного чистого наслаждения, как от общения с детьми. С ними нет страха за то, что недостаточно умна, молода, красива, образованна, - боишься только быть недостаточно нежной и доброй с ними, а так как это зависит от себя, то и покойна».
«Прочла Прево, чтобы знать, что это такое. Книга грязная, но хотя она и пачкает воображение, она имеет и хорошее действие: начинаешь ненавидеть любовь во всех ее проявлениях».
«Художник не может быть критиком искусства, потому что он не может не восхищаться формой, зная, каким трудом она достигается».
«…Я думаю, что такие вещи потому имеют успех, что большинство публики, которое обыкновенно состоит из людей, лишенных художественного чутья, ценит то, что оно не вполне понимает, думая, что в том, что им недоступно, и кроется самое главное».
«Говорили об атавизме, и папа сказал, что нельзя не признавать наследственности, но что это опасно, потому что человек может всякие свои дурные стороны им оправдывать».
//1905// «Ждали в России бунтов. Но борьба, идущая снизу, по-моему, не имеет значения».
«Я часто думаю, что ни я, ни Таня не повторим его и не продолжим его дела. Но я мечтаю о том, чтобы у Тани родился сын, который был бы человеком, продолжившим дело своего прадеда».
«Приехали в Ясную. Дом совершенно пуст: как-то гулко, жутко пуст. Пошли на могилу. Там, несмотря на будни, - пропасть народа: идут, идут, едут со всех сторон, входят в ограду, читают надписи, расписываются, громко говорят. Мне стало ясно, что в Ясной Поляне семейного гнезда больше свить нельзя и что она сама собой перешла в общественную собственность».
«Третьего дня Германия объявила войну России. Страшный суд наступает, и жутко, что будем привлечены к ответу».
«Мишу своего часто вижу во сне. Иногда, ложась спать, вызываю его. И иногда вижу очень ярко и ясно. А иногда только смутно чувствую его присутствие. Неужели мы ТАМ не увидимся?»
«Мне хочется стать на ногу трудового человека, зарабатывающего свой хлеб. Здесь это сделать трудно. Все привыкли к тому, что у меня открытый дом, и что я даю нуждающимся, когда меня просят. Теперь положение очень изменилось: у меня н и ч е г о нет, кроме вещей, и часто мне смешно, что у меня просят люди, которые гораздо богаче меня: у них есть дом, земля, молодость. У меня же ни того, ни другого, ни третьего».
«Три дня тому назад уезжал от нас Н.Е.Фельтен. Его остановили и спросили пропуск. Он дал им счет от Мюр и Мерилиза. Они повертели его, вернули и пропустили».
«Иногда мне приходят следующие мысли: стоит ли теперь учить живописи? Что выражает теперь художник? Обнаженную женщину? Букет цветов? Уродливый портрет? Зачем все это? Прежде, когда была религия, человек приносил в дар Богу все то, что было в его душе самого высокого, чистого, лучшего. Музыка, архитектура и живопись жили только в церквах, как жертвоприношение. А какой теперь Бог у большинства людей?»