У.Фолкнер. Письма.
«Роберту К.Хаасу, 27 мая 1940г.
Дорогой Боб, надеюсь, что подписанный договор уже у тебя. Он пришел с опозданием, потому что, когда я собирался его отсылать, я писал письмо о том, что делалось в Европе, и, по случайности, перепутав бумаги, порвал его. Твоя вчерашняя записка убеждает меня в том, что ты разделяешь мои мысли. Какие наступают ужасные времена! Несколько дней назад достал свою военную форму. Она мне как раз, хотя прошло 22 года; крылышки такие же бравые, что и раньше. Когда в 1919 году я снял форму, то поклялся, что никогда и нигде больше не надену ее, ни за что, ни для кого. А теперь не уверен. Я, конечно, уже ни на что не гожусь, в бою продержался бы минуты две. Но у меня такое чувство, что, может, так оно было бы и лучше, поскольку ради того, что останется после этой войны, жить, конечно же, не стоит.
читать дальшеПоследний год я следил за тем, как все это затевалось, и, наверное, по этой причине я не мог писать и, кажется, и не хочу больше писать. Но я еще могу писать! То есть в 42 года я еще не сказал всего того, что мне суждено сказать. В этом тоже нет ничего хорошего, но все же можно было бы, нацарапав слова на лике Величайшего Уничтожения, оставить на нем свой едва различимый шрам. Ясно одно, что эти чудовищные машины, которые способны унести тысячи жизней и в одно мгновение сжечь любой заправленный, смазанный, готовый в дорогу автомобиль, могут по недосмотру или простой минутной заминке оставить нетронутыми отдельные островки жизни, если только, конечно, их стоит оставлять».
В.Чиркова. Старый замок. Приманка.
«Меньше чем через минуту я сидела в плетеном кресле, изучая появившиеся на нашей маленькой пристани изменения. Под скалой притаилась свободная уютная беседка с закрывающимися ставнями и дощатым помостом перед ней, на котором стояли простой стол и несколько плетеных стульев, привязанных канатиками.
Танрод ловко расставлял еду, решительно отстранив меня от этой работы.
- Не женское это дело, - сообщил с наигранной печалью. – У леди теперь другие заботы – незадачливых мужей из катакомб вытаскивать.
- Так это не только теперь, - не согласилась я. – Это всегда было главной женской обязанностью – помогать мужчинам вернуться домой. Из кабаков и со службы, с войны и с покоса, от веселых маркитанток и ловких шулеров.
- Очень интересная точка зрения, - поставил Танрод последнюю миску и сел рядом. – А можешь пояснить ее подробнее усталому, голодному и не выспавшемуся мужу?
- Разумеется. – Поддела на вилку румяный кусок мяса и подсунула ему. – Все мужчины знают, о чем они мечтают в море, на войне в минуты отдыха или в дальней дороге, когда вокруг ни деревушки, ни трактира, а с неба сыплется непрекращающийся дождь. О теплом, чистом доме, о горячем супе и свежем хлебе, какой умеет печь только жена или мать, о сухой постели и нежных, заботливых женских руках.
- Ну да, - задумался Танрод. – Непонятно только, откуда тебе столько известно?
- Так ведь ты женился на старой деве, - лукаво опечалилась я. – А нам долгими вечерами делать нечего, руки рукоделием заняты, а голова думами.
- Теперь тебе есть чем заняться вечерами, - грозно пообещал Танрод.
- Надеешься, что постепенно я поглупею? – осведомилась еще печальнее, сдерживая смех.
- Надеюсь, что и мне будет о чем вспоминать в поездках.
- Тебе вспоминать не придется, - кротко пообещала, глядя в свою тарелку. – Я решила больше с тобой не расставаться».