Читательский дневник

[Аглая]

Н.Гумилев. Письма.
«С.М.Городецкому, 6-7 апреля 1914г.
Дорогой Сергей Митрофанович. Письмо твое я получил и считаю тон его совершенно неприемлемым: во-первых, из-за резкой передержки, которую ты допустил, заменив слово «союз» словом «дружба» в моей фразе о том, что наш союз потеряет смысл, если не будет М.Л.; во-вторых, из-за оскорбительного в смысле этики выражения «ты с твоими», потому что никаких «моих» у меня не было и быть не может; в-третьих, из-за того, что решать о моем уходе от акмеизма или из Цеха поэтов могу лишь я сам и твоя инициатива в этом деле была бы только предательской; в-четвертых, из-за странной мысли, что я давал тебе какие-то объяснения по поводу издания «Гиперборей», так как никаких объяснений я не давал, а просто повторил то, что было известно из разговоров с другими участниками этого издательства.
Однако те отношения, которые были у нас за эти три года, вынуждают меня попытаться объясниться с тобой… Я всегда был с тобой откровенен и, поверь, не стану цепляться за наш союз, если ему суждено кончиться. Я и теперь думаю, что нам следует увидаться и поговорить без ненужной мягкости, но и без излишнего надрыва. К тому же после нашего союза осталось слишком большое наследство, чтобы его можно было ликвидировать одним взмахом пера, как это думаешь сделать ты. Сегодня от 6-7 ч.вечера я буду в ресторане Кинши, завтра до двух часов дня у себя на Тучковом. Если ты не придешь ни туда, ни туда, я буду считать, что ты уклонился от совершенно необходимого объяснения и тем вынуждаешь меня считать твое письмо лишь выражением личной ко мне неприязни, о причинах которой я не могу догадаться. Писем, я думаю, больше писать не надо, потому что уж очень это не акмеистический способ общения».

Е.Михалкова. Самая хитрая рыба.
«Как и я, она одинока. В ее квартире всегда включен телевизор: даже ночью поет ей страшные колыбельные о мировом кризисе, терроризме и повышении пенсионного возраста. Лида и у меня пыталась насаждать свои порядки. Обычно я отступаю перед ее натиском, но тогда встала насмерть.
Иногда мы пытаемся рассказывать друг другу новости по телефону. «Что у тебя?» - спрашивает она. И невозможно объяснить, что вечером сидишь на крыльце и, щурясь, смотришь, как меняется цвет листьев, когда солнце движется по небосклону; что бродячий кот вчера замурлыкал первый раз и позволил себя погладить; что вечером над флоксами поднимается сладкое облако и путешествует по саду. «Да все по-прежнему, - отвечаю я. – Калоши вон прохудились, надо новые купить».