Читательский дневник

[Аглая]

В.Инбер. Ленинградский дневник.
«22 сентября 1941г. Немцы применяют новую тактику: бросают сперва фугасные бомбы, а когда здание разворошено и беззащитно, забрасывают его зажигалками. Так было с военным госпиталем, где погибло много раненых. Сегодня наш главврач получил приказание: возле кровати каждого тяжелобольного должны стоять носилки. В каждой палате должны быть веревочные лестницы».
«23 сентября 1941г. Каждый день хожу читать раненым во Вторую хирургию. Читаю Горького, Некрасова, Твена. Иногда многие тяжелораненые спят или думают о чем-то своем. Но все же им приятно, что кто-то приходит и беседует с ними.
С горечью говорят они о немецкой технике, о том, что у нас недостаточно авиации и танков. Один все повторяет жарким, трудным шепотом:
- Таночков бы нам, таночков!
Другой, командир без ноги, раненный под Кингисеппом, сказал:
- Я готов еще принять на себя раны, только бы война хорошо кончилась.
Третий, тоже раненный в ногу, с медалью «За Отвагу», трогательно пришпиленной к ночной сорочке, говорит:
- Только бы эту саранчу отогнать! – это он о фашистских самолетах.
Четвертый сказал о траншеях и блиндажах:
- Не дают земле покоя. И все без пользы.
И он же:
- Безмысленная атака».

А.Иванова. Оболочка зеро.
«Поймав себя почти что на ереси, Энн виновато покосилась на отца Маккену, степенно расхаживающего по проходу между рядами деревянных, отполированных временем скамеек. Ему, ясное дело, печали нет – она же не чье-нибудь душевное здоровье губит, а свое собственное.
На прошлой исповеди Энни наконец-то поделилась с отцом Маккеной тяжким грузом, который с самой интеграции лежал у нее на душе.
- Святой отец… У меня такое чувство, будто я не на своем месте. Вообще, в жизни. Словно тот мир – вовсе не мой.
Отец Маккена покашлял. Из-за бархатной занавесочки на оконце исповедальни Энн не могла его видеть, но живо представляла себе его густые, насупленные брови, ирландский нос картошкой и обаятельную улыбку в рыжей бороде.
- Тебе кажется, что ты выбрала не ту оболочку для взрослой жизни, дитя мое?
- Я не уверена… Возможно…
- Так смени ее, как только обретешь уверенность.
- Не могу, святой отец. У меня не хватит кредитов, - опечалившись еще больше, Энни договорила про себя: «… в ближайшие сто лет».
- Тогда прими свою жизнь такой, какая она есть, дитя мое. Учись находить отраду в том, что тебе даровано. Ты ведь знаешь: и отрок Илон был рожден несвободным – а оковы физической реальности гораздо тяжелее твоих нынешних! – но безропотно сносил муки, трудясь и веря в грядущее освобождение, - голос отца Маккены был, как всегда грубоват, но проникновенен: - Терпение и вера, дитя мое, терпение и вера.
Такое напутствие святого отца приободрило Энни: она сразу припомнила, что у нее тут, по крайней мере, есть Сай… Вот сейчас он как раз подозвал отца Маккену, и они что-то обсуждают вполголоса. Интересно, в оболочке Сая отец Маккена – тоже священник? А может, жрец? Или какой-нибудь восточный гуру? Энн досадливо тряхнула головкой и уставилась в молитвенник. Очень, очень нехорошо для душевного здоровья думать о том, как выглядит мир из другой оболочки. Отсюда и до нечестивых мыслей об объективной реальности недалеко».