А.Мелихов. Броня из облака.
«Российский либерализм останется увлечением интеллектуалов и чудаков до тех пор, пока он не поймет, что экзистенциальное важнее социального, что политические движения, объявляющие главной целью служение бренному, преходящему, обречены на маргинальность. Жизнеспособны лишь те химеры, которые одаряют своих приверженцев чувством красоты и долговечности, а одни лишь воззрения наших либералов на государство, как на службу быта делают российский либерализм неконкурентоспособным в глазах массового человека. Ведь он видит, что пенсионерам и рядовым врачам хоть что-то платит только государство, хоть какой-то порядок на улицах поддерживает тоже только оно… А вот в интернете, где нет риска получить по морде или угодить под суд за оскорбление, хамство царит вполне пещерное – с какой же стати либеральное царство самоорганизации сделается царством любви и гармонии?»
***
читать дальше«Люди потянутся даже к злодею, если он каким-то образом укрепит их экзистенциальную защиту – именно на этом основано обаяние зла и в искусстве, и в политике. Всякий, кто не боится смерти, наш союзник в борьбе с экзистенциальным ужасом, даже если это разбойник. Всякий, кто волей или неволей служит чему-то долговечному, волей или неволей в чем-то тоже оказывается нашим союзником. Уж сколько благородные интеллигенты упрекали народ в рабской любви к угнетателям и убийцам – как будто подобное вообще возможно! Но человек автоматически начинает идеализировать того, в ком видит защитника. В этом и заключается разгадка привязанности россиян к своему отнюдь не самому ласковому и заботливому государству.
Ахматова в свое время гневно обозвала новой ложью главу «Так это было» поэмы Твардовского «За далью – даль», где Сталин предстает величественным в свершениях, она желала сохранить его в истории мерзким злобным карликом. Но здесь желания гуманистов приходят в столкновение с психологическими интересами отнюдь не власти, как они ошибочно думают, но романтического народа.
Ибо история – не только наука, но и, по Карамзину, священная книга, формирующая у народа возвышенный образ самого себя. Образ, без которого люди не захотят приносить своему народу даже самые малые жертвы, без коих невозможно выстоять в кризисные времена. Поэтому всегда будут сосуществовать две истории – научная и воодушевляющая, поскольку любой народ согласен видеть свою историю сколь угодно трагической, но величественной, а не презренной. Изобразить же величественную страну с карликом во главе было бы не под силу даже самому Шекспиру. Приукрашивая Сталина, народ приукрашивает себя, и справиться с желанием народа видеть себя красивым не под силу всем гуманистам и моралистам мира. Видимо, концепция Твардовского и есть предельно допустимый народным сознанием приговор Сталину. Попытки зайти дальше будут приводить лишь к его реабилитации – не властью, народом».
Дж.Тэй. Любить, но не терять рассудка.
«Не успел Грант положить трубку, как вошла Марта в сопровождении маленького мальчика, который нес охапку дров для камина. Он положил поленья в камин и с благоговейным страхом уставился на Гранта.
- Томми хочет о чем-то попросить тебя, - сказала Марта. – Он знает, что ты детектив.
- В чем дело, Томми?
- Вы не покажете мне ваш револьвер, сэр?
- Показал бы, будь он со мной. Но боюсь, что он заперт в ящике моего стола в Скотланд-Ярде.
По выражению лица Томми было видно, что он ранен в самое сердце.
- А я-то думал, что он у вас всегда при себе. Американские полицейские без них не выходят. А стрелять-то вы у м е е т е, сэр?
- Ну конечно! – сказал Грант и, чтобы как-то успокоить мальчика, в глазах которого сквозило отчаяние, прибавил: - Знаешь что, когда ты в следующий раз приедешь в Лондон, приходи в Скотланд-Ярд, и я покажу тебе свой револьвер.
- Мне можно будет прийти в Ярд? Ой, спасибо! Спасибо вам, сэр. Это ж просто блеск!
Он вежливо пожелал им спокойной ночи и удалился, так и сияя от восторга.
- А родители еще воображают, будто можно излечить мальчишек от страсти к оружию, стоит только не покупать им оловянных солдатиков, - сказала Марта, ставя омлет на стол».