Привидение кошки, живущее в библиотеке
"Записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни". Современная литература. 
Сюжет: стилизованное под дневник повествование об одном годе жизни в амстердамском доме престарелых.
Вот тоже книжка, про которую давно и отовсюду слышала, раздумывала несколько раз приобрести и прочитать... но так и не собралась... И тут счастливо обнаружила ее в библиотеке.
Ну, было очень интересно...
По многочисленным долетающим отзывам я так и не смогла разобрать, настоящий это дневник или что. Но по ходу чтения все сомнения быстро развеялись - ну, конечно, это чисто художественное произведение... Видно же невооруженным глазом, что автор (пусть он и предпочитает остаться анонимом) выстраивает определенную композицию, проводит определенную идею, с целями, задачами и все такое... Не то что это как-то мешает, просто для сведения. Итак, рассказ ведет некий Хендрик Грун, престарелый (83 года) обитатель одной из специализированных амстердамских коммун, которую он откровенно именует богадельней... Ну, а какой смысл стесняться, в самом деле. И вот с первых чисел января, когда он решил вести свои записи и до 31 декабря он повествует о различных происшествиях, маленьких и значительных, произошедших в этом маленьком замкнутом обществе и с ним лично. Время от времени все это разбавляется вставками из газетных статей, телевизионных передач - все на ту же тему, то есть о положении стариков в современном обществе. На подумать, как говорится.
читать дальшеКогда я начинала читать, у меня, конечно, сразу возникли ассоциации с недавно прочитанными рассказами Дж.Харрис, тоже о доме престарелых и его обитателях - очень пронзительные... И я в какой-то степени находила сходство (понятия не имею, какое произведение вышло раньше, не сверяла). Потом пришли ассоциации с культовым "Полетом над гнездом кукушки"... Ну, в самом деле - здесь же тоже (как и у Дж.Харрис) есть замкнутое общество несчастных подневольных людей, над которыми властвует в свое удовольствие безжалостная начальница, пусть и не медсестра, как у Кизи. И описываются попытки борьбы и сопротивления со стороны меньшинства, все такое. Но постепенно становилось все более ясно, что все же цель автора была не совсем в этом. Ну да и понятно - какой смысл писать в который раз об одном и том же.
Автор просто рассматривает проблему стариков и старости вообще и в современном обществе в частности (в западном, тут все же есть различия в культуре и менталитете). И к финалу уже ясно видно, что главным врагом ГГ и его друзей является не эта злополучная администраторша, при всей своей монструозности (да и не до такой уж степени она злодейка), а смерть... ни больше, ни меньше... Смерть, которая все время рядом и подбирается все ближе и ближе. И трагический финал тут даже не является спойлером - все равно он всем известен и неизбежен... Вопрос только в том, как лучше его встретить, желательно при этом сохраняя свою личность и достоинство... И это прямо напоминает уже Кастанеду, с его - как там было по смыслу - путем воина, дело которого вступить в поединок со смертью и продержаться как можно дольше. Сделать все возможное...
Хорошая, в общем, книга. Видела, что автор написал и продолжение. Честно говоря, даже не представляю, о чем там еще можно писать - в смысле, не повторяясь. Но если попадется, то само собой, с удовольствием почитаю.
«К доктору я не попал. Он заболел. Если к понедельнику он не выздоровеет, кто-нибудь его заменит. Мне без разницы. Не все ли равно, какой доктор скажет, что тут уж ничего не поделаешь».
«Гостиная – комната, где гости беседуют. Красиво звучит. Но одно дело – флаг, а другое – груз. Какие уж тут беседы. Правильнее было бы написать на двери три «с»: стоны, сплетни, сожаления. Расписание на день для некоторых».
«При нашем доме имеется красивый сад. Но он почему-то на замке. На всякий случай. Дирекции лучше знать, что нам на пользу».
«В настоящее время, выходя в рейс, я рассчитываю сделать два перехода примерно по 500 метров. На полпути сажусь на мель, то есть на скамейку. Дальше идти не рискую. Мир сокращается. От дома я проложил четыре разных круговых маршрута длиной примерно в километр».
«Согласно его философии, жизнь не что иное, как наиболее приятный способ убивать время. Это и есть свобода».
«Быть может, лучший способ быть знаменитым – признание друзей и знакомых».
«В одно воскресенье службу ведет пастор, в другое – католический священник. Они оба не бросаются в глаза, потому что почти так же стары, как прихожане. Пастор остроумен. Он принимает Бога с крупицей иронии. Патер – человек старого закала и проповедует ад и вечное проклятье. Большой разницы между ними нет, ведь их вообще трудно понять. Но имея в перспективе смерть, некоторые обитатели дома все еще упрямо цепляются за веру».
«…В гробу она пока не лежит. Вчера днем можно было с ней попрощаться, так сказать, бросить прощальный взгляд. Жестокий закон джунглей: престарелые либо глазеют сами, либо глазеют на них».
«Правила однозначны: никаких дырок в стенах. В каждой комнате на определенных местах прибиты четыре крючка для картинок и хватит с вас».
«Только что мне нанесла неожиданный визит соц.работница. К счастью для нее, я почти всегда сижу дома».
«Нашу маршрутку правильнее было бы назвать не связью, а разлукой. Нужно очень постараться, чтобы поймать ее, так плохо она ходит».
«…Старые люди живут со старыми героями. Так сразу с ними не расстанешься».
«Госпожа Хоогстратен молилась, вопрошая Господа, доживет ли она до 30 апреля и будет ли избран новый папа. Даже меня попросила помолиться об этом. К несчастью для нее, мы с Господом договорились, что больше не будем беспокоить друг друга».
«Утром не мог отыскать свои ключи. Перерыл сверху донизу всю в общем-то небольшую комнату и спальную нишу. К счастью, я не спешил. Искал не меньше часа и в конце концов обнаружил ключи в холодильнике. Рассеянность. Старики совсем как дети, вечно все разбрасывают, но у них больше нет матери, которая всегда знает, где что лежит».
«Стоило мне вчера написать о смерти, как она тут же явилась с визитом на гимнастику «Красивые движения».
«Когда я вошел в комнату к Эверту, он стоял перед зеркалом, пытаясь ножничками выстричь волоски из носа. Я слегка смутился, но Эверт продолжал свое занятие, несмотря на мой приход. И как только он выстриг волосы еще и из ушей, мы двинулись на улицу.
- Никогда не знаешь, кого встретишь на жизненном пути, - пояснил он».
«Эфье принесла книга «Пятьсот стихотворений, который должен прочесть каждый». Я решил, что буду читать по одному стихотворению каждый день и надеяться, что мне суждено прожить еще пятьсот дней».
«Геронтолог излучает веселье, а я нахожу, что для докторов это перебор. Дурные новости выслушивать легче, если их сообщают замогильным голосом».
«Он прописал какие-то новые таблетки и любезно добавил, что я сам должен определить, в каком количестве их принимать».
«Повезло! Я снова дожил до весны! Теперь мы следуем прямым курсом к первой грунтовой клубнике, потом попробуем перевалить через «Тур де Франс», добраться до селедки свежего посола, увидеть первый снег, услышать старые и новые новости и встретить следующую весну. Сами ставьте перед собой ясные цели».
«Мы здесь никогда не говорим об иммигрантах, только о «приезжих». А нидерландцы они или нет, роли не играет. Странная вещь, эта политкорректность. Нидерланды – общество апартеида: белые с белыми, турки с турками, бедные с бедными, дураки с дураками. У нас проходит еще одна пограничная линия: старики со стариками. В нашем доме живут в основном белые, бедные, не слишком образованные старые люди. С остальными Нидерландами мы почти или вообще дела не имеем, разве что через персонал».
«Всем предприимчивым двадцатилетним юнцам даю бесплатный совет: покупайте акции компаний, производящих подгузники для взрослых».
«Спросил Аню, сможет ли она разыскать и скопировать для меня устав нашего дома и правила проживания. И все прочие инструкции, например, по санитарному состоянию и технике безопасности. Это нужно, чтобы выяснить, вправе ли госпожа Стелваген не пускать нас на кухню. Предчувствую, что мы, из «клуба», еще не раз столкнемся с ними, «из дирекции», и тогда нам очень пригодится информация о джунглях правил, где она от нас прячется».
«…И самые здравомыслящие – всего лишь люди. Хочешь не хочешь, а в толпе с толпой заплачешь».
«В конце концов я остановился на кулинарном ателье «Под сковородой»: там сказали, что у них можно не только кухарить, но и смеяться. Ничего слишком серьезного, на этом я настоял. Слишком много людей считают себя слишком важными персонами. А всем мы лишь песчинки в пустыне, молекулы в космосе».
«Вчера состоялось собрание жильцов с целью ознакомления с планами административного совета. Совет планирует адаптировать наше здание к требованиям текущего момента. Понятия не имею, что такое требования текущего момента. Вероятно, за этой формулировкой скрывается невысказанная мысль о каких-то сокращениях. Сокращениями затрат или повышением эффективности они называют экономию».
«Административные советы столько лет сочиняли инструкции о качестве обслуживания, что из всех благих начинаний чиновников устояло только качество конверта с персональным жалованием».
«- Может, эти японцы малость свихнулись после цунами? А то зачем они приехали сюда и так весело фотографируют все подряд? – размышлял вслух Эверт».
«В нашем доме, что называется, рекордный день: один инсульт, один перелом бедра и один человек, подавившийся куском песочного печенья. «Скорая помощь» шастала туда-сюда, три раза за день. Было о чем поговорить за кофе и чаем. Из моих хороших знакомых никто не пострадал, но мы снова ткнулись носом в непреложный факт: чтобы повалить старое дерево, не нужна большая буря. Первый встречный ветерок, например, в виде песочного печенья, может оказаться фатальным. Здесь нужно жить как в свой последний день, но нет, мы предпочитаем тратить наши последние драгоценные часы на сплетни и нытье».
«Записка от доктора: «Утешайтесь мыслью, что на свете куда больше болезней, чем есть у вас».
«Открытость здесь не в почете. Самые обычные вещи держатся в секрете. Например, от чего кто помер».
«Гроб застрял на полдороге, из-за чего дверь печи крематория осталась открытой. Гроб загорелся, и дым проник в зал. Те, кто еще не успел пустить слезу, тут же прослезились. Пришлось очистить крематорий. Вот это я называю великолепными похоронами. Случилось это несколько лет назад. Я тогда даже подумал, что помещу в свой гроб небольшой CD –проигрыватель с дистанционным управлением, чтобы во время похорон послышался мой голос: «Эй, кто там! (тук-тук-тук) Это ошибка! Выпустите меня. Я еще жив… Шутка, ребята, я мертв, как могила». Как жаль, что у меня пропала охота устраивать такие штуки».
«Одно время Эверт отправлял свою почту в траурных конвертах. На них он не наклеивал марки. Полагал, что из жалости к адресатам с них не берут наложенный платеж и что траурные письма всегда приходят в срок. Это продолжалось до тех пор, пока он не отправил траурный конверт в налоговую службу. Но это еще что. Бывает и похуже. Например, его брат разъезжает повсюду в подержанном катафалке и возит с собой самодельный гроб, чтобы парковаться в любом месте».
«Для тех, у кого вторая стадия, многие дома назначают срок ожидания – два года. А тогда уж кандидат подчас отпадает сам собой. Недурно? Все эти списки ожидания нужны богадельням лишь для собственной страховки. В 70-е и 80-е можно было несколько лет прожить в доме престарелых в свое удовольствие. Теперь туда попадают сущие развалины, которые могут рухнуть в любой момент».
«Когда вы молоды, вам хочется стать старше. Когда вам под шестьдесят, вы хотите всегда оставаться молодым. В глубокой старости вам не к чему больше стремиться. Это и есть самая суть пустоты здешнего существования. Оно не имеет цели. Вам не нужно сдавать экзамены, не нужно делать карьеру, не нужно растить детей. Вы сами слишком стары, чтобы ухаживать за внуками. В глазах здешних обитателей читается только покорность неизбежности. Это глаза людей, движущихся от чашки кофе к чашке чая и от чашки чая к чашке кофе».
«Дети смеются примерно сто раз в день. Взрослые еще смеются, но реже: от одного до пятнадцати раз на дню. Где-то на жизненном пути мы утрачиваем способность смеяться».
«Бесконечный поток бесполезных словес, заглушающих все вокруг, как сорняки. Бездумное, бессмысленное, назойливое словоизвержение. Лишь бы дать понять окружающим, что болтун еще жив и даже имеет что сказать. Люди редко задаются вопросом, хочет ли кто их слушать, не то бы чаще помалкивали».
«Маленькие дети жалуются на боль в животе и ссадины на коленках, чтобы мать налила им стакан теплого молока и наклеила пластырь, но вечное нытье стариков бесполезно и невыносимо».
«Жара собирает дань в нашем доме: три смерти за два дня. «Здравствуй, летняя жара! Пожилых убрать пора». Похоже, мы, старики, пользуемся духотой, чтобы тихо-мирно уплыть в небытие. Спокойно отчалить в гробу».
«Гритье с ее болезнью напоминает мне изящную плясунью на канате. Она элегантно обходит провалы в своей памяти и маскирует неуверенность легкой иронией.
В ходе борьбы с альцгеймером мы с Гритье написали еще две записки, она будет носить их с собой. 1) Что делать, если я заблужусь по дороге? 2) Что делать, если я забуду, кто есть кто? Обе записки начинаются словами: «Не обижайтесь на меня, но я так забывчива…»
«Многим трудно переварить тот факт, что другие провели день приятней, чем они сами».
«Из палат пациентов были убраны тревожные звонки. Наверное, они слишком громко звонили».
«Сегодня утром, в 9:00, совершив прекрасную прогулку по спящему Амстердаму, я со своим скутмобилем уже стоял на пароме. Жить в одном из самых красивых городов мира – это привилегия. Но ею нужно пользоваться, а иначе какой от нее прок?»
«Сейчас много шума вокруг предсказания, что каждая вторая девочка, родившаяся в настоящее время, проживет сто лет. Но я не слышал, чтобы кто-нибудь задал вопрос по существу: это хорошая новость или плохая? По крайней мере, каждый второй из наших жильцов, чей возраст приближается к столетию, хотел бы поскорей умереть».
«В старости некоторые свойства характера утрачиваются, но глупость к их числу не относится».
«Гритье рассказала, что в продвинутой стадии деменции можно пройти мимо зеркала и не узнать своего отражения. Она надеется, что в этом случае она подумает: «Ох, какая красивая женщина!»
«Сегодня Всемирный день животных, так что в меню нет ни мяса, ни рыбы, только шарики соевого творога и горшочек цикория. Небольшой жест благодарности животным. Завтра закажу кусок мяса побольше. Но даже 4 октября мы ставим мышеловки и убиваем комаров. Бывают звери и звери. С людьми то же самое: одних убивают, другие подыхают с голоду, а третьи приобретают виллы с бассейнами».
«Она всегда первым делом водружает на стол рядом с чашкой бескофеинового кофе свой ящик с таблетками. Потом принимает дневную дозу, постоянно сокрушаясь, что не помнит, от чего помогают эти лекарства».
«В течение моей жизни население Земли увеличилось с двух до семи миллиардов человек. Возможно, это самое масштабное изменение, которое когда-либо произошло в мире. Более важное, чем промышленная или цифровая революция.
Когда за кофейным столом речь зашла о численности мирового населения, госпожа Бром обронила, что «на свете и впрямь становится тесновато».
- Что-то не заметно, что у нас здесь растет посещаемость, - брякнул Эверт.
- Это потому, что вы грубиян, - ответила госпожа Бром».
«- Мы несемся в утлом суденышке к водопаду, и никто ничего не предпринимает! – с пафосом проворчал Граме. После подобных тирад обычно следует хитрое подмигивание по адресу Эфье и Гритье, а если их нет рядом, то по моему.
- Да, время непонятное, жизнь – пазл из пяти тысяч элементов, но к нему не приложена заданная картинка!»
«Во время шторма мы наконец сидим в первом ряду за своими геранями. Со своего кресла у окна пятого этажа господин Баккер углядел шесть поваленных деревьев и насчитал две тяжелых и три легких аварии».
«Господин Баккер анализирует результат наводнения на Филиппинах:
- Повезло еще, что они там такие бедные, а то бы ущерб был намного больше».
«Обедал в столовой. Гороховый суп был очень вкусный, но сопровождался непрошеными историями о том, что в старое время, у матушки и бабушки, суп был намного вкуснее. Вечно это старое время. Да поживите вы хоть чуть-чуть сегодня, мумии!»
«Сегодня утром в гостиной ко мне обратилась госпожа Тан.
- Это хорошие таблетки? – спросила она, протягивая мне коробочку.
Я сказал, что ничего не понимаю в таблетках.
- Я тоже, - сказала она. – Но старые таблетки у меня закончились, а эти того же цвета».
«Для клиентки такого объема похоронных дел мастеру пришлось сколотить гроб в форме куба. Простите, что занимаю ваше внимание этим феноменом, но я не в силах сделать реальность краше, чем она есть: печальная, жестокая и смешная одновременно».
«Сегодня утром заходил к Эфье поздравить с Рождеством. Стоял у ее кровати и не знал, чего ей пожелать. Быть может, доброго пути».
«…Мы выпили за нашу дружбу, пока смерть нас не разлучит. И это для нас отнюдь не пустые слова».
Сюжет: стилизованное под дневник повествование об одном годе жизни в амстердамском доме престарелых.
Вот тоже книжка, про которую давно и отовсюду слышала, раздумывала несколько раз приобрести и прочитать... но так и не собралась... И тут счастливо обнаружила ее в библиотеке.
Ну, было очень интересно...По многочисленным долетающим отзывам я так и не смогла разобрать, настоящий это дневник или что. Но по ходу чтения все сомнения быстро развеялись - ну, конечно, это чисто художественное произведение... Видно же невооруженным глазом, что автор (пусть он и предпочитает остаться анонимом) выстраивает определенную композицию, проводит определенную идею, с целями, задачами и все такое... Не то что это как-то мешает, просто для сведения. Итак, рассказ ведет некий Хендрик Грун, престарелый (83 года) обитатель одной из специализированных амстердамских коммун, которую он откровенно именует богадельней... Ну, а какой смысл стесняться, в самом деле. И вот с первых чисел января, когда он решил вести свои записи и до 31 декабря он повествует о различных происшествиях, маленьких и значительных, произошедших в этом маленьком замкнутом обществе и с ним лично. Время от времени все это разбавляется вставками из газетных статей, телевизионных передач - все на ту же тему, то есть о положении стариков в современном обществе. На подумать, как говорится.
читать дальшеКогда я начинала читать, у меня, конечно, сразу возникли ассоциации с недавно прочитанными рассказами Дж.Харрис, тоже о доме престарелых и его обитателях - очень пронзительные... И я в какой-то степени находила сходство (понятия не имею, какое произведение вышло раньше, не сверяла). Потом пришли ассоциации с культовым "Полетом над гнездом кукушки"... Ну, в самом деле - здесь же тоже (как и у Дж.Харрис) есть замкнутое общество несчастных подневольных людей, над которыми властвует в свое удовольствие безжалостная начальница, пусть и не медсестра, как у Кизи. И описываются попытки борьбы и сопротивления со стороны меньшинства, все такое. Но постепенно становилось все более ясно, что все же цель автора была не совсем в этом. Ну да и понятно - какой смысл писать в который раз об одном и том же.
Автор просто рассматривает проблему стариков и старости вообще и в современном обществе в частности (в западном, тут все же есть различия в культуре и менталитете). И к финалу уже ясно видно, что главным врагом ГГ и его друзей является не эта злополучная администраторша, при всей своей монструозности (да и не до такой уж степени она злодейка), а смерть... ни больше, ни меньше... Смерть, которая все время рядом и подбирается все ближе и ближе. И трагический финал тут даже не является спойлером - все равно он всем известен и неизбежен... Вопрос только в том, как лучше его встретить, желательно при этом сохраняя свою личность и достоинство... И это прямо напоминает уже Кастанеду, с его - как там было по смыслу - путем воина, дело которого вступить в поединок со смертью и продержаться как можно дольше. Сделать все возможное...Хорошая, в общем, книга. Видела, что автор написал и продолжение. Честно говоря, даже не представляю, о чем там еще можно писать - в смысле, не повторяясь. Но если попадется, то само собой, с удовольствием почитаю.
«К доктору я не попал. Он заболел. Если к понедельнику он не выздоровеет, кто-нибудь его заменит. Мне без разницы. Не все ли равно, какой доктор скажет, что тут уж ничего не поделаешь».
«Гостиная – комната, где гости беседуют. Красиво звучит. Но одно дело – флаг, а другое – груз. Какие уж тут беседы. Правильнее было бы написать на двери три «с»: стоны, сплетни, сожаления. Расписание на день для некоторых».
«При нашем доме имеется красивый сад. Но он почему-то на замке. На всякий случай. Дирекции лучше знать, что нам на пользу».
«В настоящее время, выходя в рейс, я рассчитываю сделать два перехода примерно по 500 метров. На полпути сажусь на мель, то есть на скамейку. Дальше идти не рискую. Мир сокращается. От дома я проложил четыре разных круговых маршрута длиной примерно в километр».
«Согласно его философии, жизнь не что иное, как наиболее приятный способ убивать время. Это и есть свобода».
«Быть может, лучший способ быть знаменитым – признание друзей и знакомых».
«В одно воскресенье службу ведет пастор, в другое – католический священник. Они оба не бросаются в глаза, потому что почти так же стары, как прихожане. Пастор остроумен. Он принимает Бога с крупицей иронии. Патер – человек старого закала и проповедует ад и вечное проклятье. Большой разницы между ними нет, ведь их вообще трудно понять. Но имея в перспективе смерть, некоторые обитатели дома все еще упрямо цепляются за веру».
«…В гробу она пока не лежит. Вчера днем можно было с ней попрощаться, так сказать, бросить прощальный взгляд. Жестокий закон джунглей: престарелые либо глазеют сами, либо глазеют на них».
«Правила однозначны: никаких дырок в стенах. В каждой комнате на определенных местах прибиты четыре крючка для картинок и хватит с вас».
«Только что мне нанесла неожиданный визит соц.работница. К счастью для нее, я почти всегда сижу дома».
«Нашу маршрутку правильнее было бы назвать не связью, а разлукой. Нужно очень постараться, чтобы поймать ее, так плохо она ходит».
«…Старые люди живут со старыми героями. Так сразу с ними не расстанешься».
«Госпожа Хоогстратен молилась, вопрошая Господа, доживет ли она до 30 апреля и будет ли избран новый папа. Даже меня попросила помолиться об этом. К несчастью для нее, мы с Господом договорились, что больше не будем беспокоить друг друга».
«Утром не мог отыскать свои ключи. Перерыл сверху донизу всю в общем-то небольшую комнату и спальную нишу. К счастью, я не спешил. Искал не меньше часа и в конце концов обнаружил ключи в холодильнике. Рассеянность. Старики совсем как дети, вечно все разбрасывают, но у них больше нет матери, которая всегда знает, где что лежит».
«Стоило мне вчера написать о смерти, как она тут же явилась с визитом на гимнастику «Красивые движения».
«Когда я вошел в комнату к Эверту, он стоял перед зеркалом, пытаясь ножничками выстричь волоски из носа. Я слегка смутился, но Эверт продолжал свое занятие, несмотря на мой приход. И как только он выстриг волосы еще и из ушей, мы двинулись на улицу.
- Никогда не знаешь, кого встретишь на жизненном пути, - пояснил он».
«Эфье принесла книга «Пятьсот стихотворений, который должен прочесть каждый». Я решил, что буду читать по одному стихотворению каждый день и надеяться, что мне суждено прожить еще пятьсот дней».
«Геронтолог излучает веселье, а я нахожу, что для докторов это перебор. Дурные новости выслушивать легче, если их сообщают замогильным голосом».
«Он прописал какие-то новые таблетки и любезно добавил, что я сам должен определить, в каком количестве их принимать».
«Повезло! Я снова дожил до весны! Теперь мы следуем прямым курсом к первой грунтовой клубнике, потом попробуем перевалить через «Тур де Франс», добраться до селедки свежего посола, увидеть первый снег, услышать старые и новые новости и встретить следующую весну. Сами ставьте перед собой ясные цели».
«Мы здесь никогда не говорим об иммигрантах, только о «приезжих». А нидерландцы они или нет, роли не играет. Странная вещь, эта политкорректность. Нидерланды – общество апартеида: белые с белыми, турки с турками, бедные с бедными, дураки с дураками. У нас проходит еще одна пограничная линия: старики со стариками. В нашем доме живут в основном белые, бедные, не слишком образованные старые люди. С остальными Нидерландами мы почти или вообще дела не имеем, разве что через персонал».
«Всем предприимчивым двадцатилетним юнцам даю бесплатный совет: покупайте акции компаний, производящих подгузники для взрослых».
«Спросил Аню, сможет ли она разыскать и скопировать для меня устав нашего дома и правила проживания. И все прочие инструкции, например, по санитарному состоянию и технике безопасности. Это нужно, чтобы выяснить, вправе ли госпожа Стелваген не пускать нас на кухню. Предчувствую, что мы, из «клуба», еще не раз столкнемся с ними, «из дирекции», и тогда нам очень пригодится информация о джунглях правил, где она от нас прячется».
«…И самые здравомыслящие – всего лишь люди. Хочешь не хочешь, а в толпе с толпой заплачешь».
«В конце концов я остановился на кулинарном ателье «Под сковородой»: там сказали, что у них можно не только кухарить, но и смеяться. Ничего слишком серьезного, на этом я настоял. Слишком много людей считают себя слишком важными персонами. А всем мы лишь песчинки в пустыне, молекулы в космосе».
«Вчера состоялось собрание жильцов с целью ознакомления с планами административного совета. Совет планирует адаптировать наше здание к требованиям текущего момента. Понятия не имею, что такое требования текущего момента. Вероятно, за этой формулировкой скрывается невысказанная мысль о каких-то сокращениях. Сокращениями затрат или повышением эффективности они называют экономию».
«Административные советы столько лет сочиняли инструкции о качестве обслуживания, что из всех благих начинаний чиновников устояло только качество конверта с персональным жалованием».
«- Может, эти японцы малость свихнулись после цунами? А то зачем они приехали сюда и так весело фотографируют все подряд? – размышлял вслух Эверт».
«В нашем доме, что называется, рекордный день: один инсульт, один перелом бедра и один человек, подавившийся куском песочного печенья. «Скорая помощь» шастала туда-сюда, три раза за день. Было о чем поговорить за кофе и чаем. Из моих хороших знакомых никто не пострадал, но мы снова ткнулись носом в непреложный факт: чтобы повалить старое дерево, не нужна большая буря. Первый встречный ветерок, например, в виде песочного печенья, может оказаться фатальным. Здесь нужно жить как в свой последний день, но нет, мы предпочитаем тратить наши последние драгоценные часы на сплетни и нытье».
«Записка от доктора: «Утешайтесь мыслью, что на свете куда больше болезней, чем есть у вас».
«Открытость здесь не в почете. Самые обычные вещи держатся в секрете. Например, от чего кто помер».
«Гроб застрял на полдороге, из-за чего дверь печи крематория осталась открытой. Гроб загорелся, и дым проник в зал. Те, кто еще не успел пустить слезу, тут же прослезились. Пришлось очистить крематорий. Вот это я называю великолепными похоронами. Случилось это несколько лет назад. Я тогда даже подумал, что помещу в свой гроб небольшой CD –проигрыватель с дистанционным управлением, чтобы во время похорон послышался мой голос: «Эй, кто там! (тук-тук-тук) Это ошибка! Выпустите меня. Я еще жив… Шутка, ребята, я мертв, как могила». Как жаль, что у меня пропала охота устраивать такие штуки».
«Одно время Эверт отправлял свою почту в траурных конвертах. На них он не наклеивал марки. Полагал, что из жалости к адресатам с них не берут наложенный платеж и что траурные письма всегда приходят в срок. Это продолжалось до тех пор, пока он не отправил траурный конверт в налоговую службу. Но это еще что. Бывает и похуже. Например, его брат разъезжает повсюду в подержанном катафалке и возит с собой самодельный гроб, чтобы парковаться в любом месте».
«Для тех, у кого вторая стадия, многие дома назначают срок ожидания – два года. А тогда уж кандидат подчас отпадает сам собой. Недурно? Все эти списки ожидания нужны богадельням лишь для собственной страховки. В 70-е и 80-е можно было несколько лет прожить в доме престарелых в свое удовольствие. Теперь туда попадают сущие развалины, которые могут рухнуть в любой момент».
«Когда вы молоды, вам хочется стать старше. Когда вам под шестьдесят, вы хотите всегда оставаться молодым. В глубокой старости вам не к чему больше стремиться. Это и есть самая суть пустоты здешнего существования. Оно не имеет цели. Вам не нужно сдавать экзамены, не нужно делать карьеру, не нужно растить детей. Вы сами слишком стары, чтобы ухаживать за внуками. В глазах здешних обитателей читается только покорность неизбежности. Это глаза людей, движущихся от чашки кофе к чашке чая и от чашки чая к чашке кофе».
«Дети смеются примерно сто раз в день. Взрослые еще смеются, но реже: от одного до пятнадцати раз на дню. Где-то на жизненном пути мы утрачиваем способность смеяться».
«Бесконечный поток бесполезных словес, заглушающих все вокруг, как сорняки. Бездумное, бессмысленное, назойливое словоизвержение. Лишь бы дать понять окружающим, что болтун еще жив и даже имеет что сказать. Люди редко задаются вопросом, хочет ли кто их слушать, не то бы чаще помалкивали».
«Маленькие дети жалуются на боль в животе и ссадины на коленках, чтобы мать налила им стакан теплого молока и наклеила пластырь, но вечное нытье стариков бесполезно и невыносимо».
«Жара собирает дань в нашем доме: три смерти за два дня. «Здравствуй, летняя жара! Пожилых убрать пора». Похоже, мы, старики, пользуемся духотой, чтобы тихо-мирно уплыть в небытие. Спокойно отчалить в гробу».
«Гритье с ее болезнью напоминает мне изящную плясунью на канате. Она элегантно обходит провалы в своей памяти и маскирует неуверенность легкой иронией.
В ходе борьбы с альцгеймером мы с Гритье написали еще две записки, она будет носить их с собой. 1) Что делать, если я заблужусь по дороге? 2) Что делать, если я забуду, кто есть кто? Обе записки начинаются словами: «Не обижайтесь на меня, но я так забывчива…»
«Многим трудно переварить тот факт, что другие провели день приятней, чем они сами».
«Из палат пациентов были убраны тревожные звонки. Наверное, они слишком громко звонили».
«Сегодня утром, в 9:00, совершив прекрасную прогулку по спящему Амстердаму, я со своим скутмобилем уже стоял на пароме. Жить в одном из самых красивых городов мира – это привилегия. Но ею нужно пользоваться, а иначе какой от нее прок?»
«Сейчас много шума вокруг предсказания, что каждая вторая девочка, родившаяся в настоящее время, проживет сто лет. Но я не слышал, чтобы кто-нибудь задал вопрос по существу: это хорошая новость или плохая? По крайней мере, каждый второй из наших жильцов, чей возраст приближается к столетию, хотел бы поскорей умереть».
«В старости некоторые свойства характера утрачиваются, но глупость к их числу не относится».
«Гритье рассказала, что в продвинутой стадии деменции можно пройти мимо зеркала и не узнать своего отражения. Она надеется, что в этом случае она подумает: «Ох, какая красивая женщина!»
«Сегодня Всемирный день животных, так что в меню нет ни мяса, ни рыбы, только шарики соевого творога и горшочек цикория. Небольшой жест благодарности животным. Завтра закажу кусок мяса побольше. Но даже 4 октября мы ставим мышеловки и убиваем комаров. Бывают звери и звери. С людьми то же самое: одних убивают, другие подыхают с голоду, а третьи приобретают виллы с бассейнами».
«Она всегда первым делом водружает на стол рядом с чашкой бескофеинового кофе свой ящик с таблетками. Потом принимает дневную дозу, постоянно сокрушаясь, что не помнит, от чего помогают эти лекарства».
«В течение моей жизни население Земли увеличилось с двух до семи миллиардов человек. Возможно, это самое масштабное изменение, которое когда-либо произошло в мире. Более важное, чем промышленная или цифровая революция.
Когда за кофейным столом речь зашла о численности мирового населения, госпожа Бром обронила, что «на свете и впрямь становится тесновато».
- Что-то не заметно, что у нас здесь растет посещаемость, - брякнул Эверт.
- Это потому, что вы грубиян, - ответила госпожа Бром».
«- Мы несемся в утлом суденышке к водопаду, и никто ничего не предпринимает! – с пафосом проворчал Граме. После подобных тирад обычно следует хитрое подмигивание по адресу Эфье и Гритье, а если их нет рядом, то по моему.
- Да, время непонятное, жизнь – пазл из пяти тысяч элементов, но к нему не приложена заданная картинка!»
«Во время шторма мы наконец сидим в первом ряду за своими геранями. Со своего кресла у окна пятого этажа господин Баккер углядел шесть поваленных деревьев и насчитал две тяжелых и три легких аварии».
«Господин Баккер анализирует результат наводнения на Филиппинах:
- Повезло еще, что они там такие бедные, а то бы ущерб был намного больше».
«Обедал в столовой. Гороховый суп был очень вкусный, но сопровождался непрошеными историями о том, что в старое время, у матушки и бабушки, суп был намного вкуснее. Вечно это старое время. Да поживите вы хоть чуть-чуть сегодня, мумии!»
«Сегодня утром в гостиной ко мне обратилась госпожа Тан.
- Это хорошие таблетки? – спросила она, протягивая мне коробочку.
Я сказал, что ничего не понимаю в таблетках.
- Я тоже, - сказала она. – Но старые таблетки у меня закончились, а эти того же цвета».
«Для клиентки такого объема похоронных дел мастеру пришлось сколотить гроб в форме куба. Простите, что занимаю ваше внимание этим феноменом, но я не в силах сделать реальность краше, чем она есть: печальная, жестокая и смешная одновременно».
«Сегодня утром заходил к Эфье поздравить с Рождеством. Стоял у ее кровати и не знал, чего ей пожелать. Быть может, доброго пути».
«…Мы выпили за нашу дружбу, пока смерть нас не разлучит. И это для нас отнюдь не пустые слова».
@темы: Книги
-
-
24.03.2025 в 23:41-
-
25.03.2025 в 01:05-
-
25.03.2025 в 10:12-
-
25.03.2025 в 16:42