Айн Рэнд. "Да мы лучше взорвем весь мир, чем уступим его России." (это на Лабиринте предлагают книжку вопросов-ответов после лекций) Не, не хочу я читать Айн Рэнд даже в виде вопросов-ответов. Вот еще деньги на нее тратить...
Марина Цветаева "Пишу на своем чердаке". Издательство назвало это "интимный дневник". Хм. Что имели в виду - непонятно. В общем, это разрозненные, бессистемные записи на 1917-1919 год. Поскольку отсутствуют предисловия-послесловия и хоть какие-нибудь пояснения и комментарии, то трудно сказать, откуда и как это взялось... В смысле, или это отдельная тетрадь, или это собрано из разных источников, ну там, записи на полях, между строк, все такое. (Нет, обычно я терпеть не могу предисловия, но вот в данном случае хотелось бы понять... ) Поскольку сам по себе объем материала небольшой, решили сделать сувенирно. Бумага - толстенная, шрифт - крупный... И даже не просто крупный, а стилизованный под старинную пишущую машинку, со вставками под строчки и примечания, написанные от руки. И даже с живописными пятнами по бумаге там и сям, видимо, изображающими сырость, плесень, чернила, я уж не знаю... Рисунки и фотографии. В итоге получилась вполне увесистая книжка. (Хотя ну могли бы напечатать это все обычным шрифтом и на обычной бумаге, и добавить еще сюда писем, которых невозможно отыскать, все распродано! Это было бы гораздо красивее, я считаю... ) По тексту - что уж говорить. Цветаева гениальна... (хотя последние страницы мне осознать не удалось ) Неожиданные размышления, пронзительные записи о жизни "в Революции" (авторское). Интересно, может ли специалист по этим записям сделать какой-нибудь вывод - например, что Цветаева, начиная с первых дней, находилась в каком-то шоковом состоянии? Судя по ее собственным словам (в записях), она это все воспринимает, как сон, как что-то не-реальное... Она написала - в той части, где описана попытка выехать на добычу продуктов - что смогла наменять всего только на два пуда общим весом, сложила в какие-то корзины и тащила это все до станции, даже не останавливаясь передохнуть - там никто не останавливался - и потом еще, когда ее каким-то чудом запихнули в вагон бойцы, в давке ехала так до Москвы. Попробуйте сами это повторить... По-моему, это аффект. И она, похоже, действительно не в состоянии ни в чем разобраться, кроме поэзии... Я еще думаю, что она просто какая-то абсолютно чуждая всем и всему. Не для этого времени... А для какого? Не знаю, для какого...
"Все нерассказанное - непрерывно. Так, непокаянное убийство, например, - длится."
"Будь" - единственное слово любви.
"Предательство уже указывает на любовь. Нельзя предать знакомого."
"Нужно думать о чем-нибудь другом. Нужно понять, что все это - сон. Ведь во сне наоборот, значит... И не вправе негодовать: сон. Не оттого ли я так мало негодую в Революции?" читать дальше "Возлюбленный" - театрально, "любовник" - откровенно, "друг" - неопределенно. Нелюбовная страна!"
"Старая актриса - мумия розы."
"Разглядываю избу: все коричневое, точно бронзовое: потолки, полы, лавки, котлы, столы. Ничего лишнего, все вечное."
"Мужчин почти нет: быт Революции, как всякий, ложится на женщину. Быт - это мешок: дырявый. И все равно несешь."
"Одних снов за три ночи - тысяча и один, а я их и днем вижу!"
"Любить - видеть человека таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители. Не любить - видеть человека таким, каким его осуществили родители. Разлюбить - видеть вместо него стол, стул."
"Моя душа чудовищно-ревнива: она бы не вынесла меня красавицей."
"Самое главное: с первой секунды Революции понять: все пропало! Тогда - все легко."
" - Думал - в лоск разэсперанчу! А эти... и слушать не хотят! Я им: Эсперанто, они мне: Интернационал!"
"Картошка сдохла, ее похоронили, а мы, шакалы, разроем и будем есть."
"Пишу на своем чердаке - кажется, 10 ноября - с тех пор, как все живут по-новому, не знаю чисел."
"У нас в доме - еда всегда комета! Все в доме, кроме души, замерзло, и ничего в доме, кроме книг не уцелело."
"Я совсем не хочу умирать в 19-м году, но еще меньше хочу сделаться свиньей."
"Господи! Сколько сейчас в России Ноздревых - Коробочек - Маниловых - Чичиковых. А Гоголя нет. Лучше бы наоборот."
"Что мне нравится в авантюризме? Слово."
"Плата за перевоз? Ведь платили же тени Харону? Я свою тень посылаю вперед - и здесь плачу!"
"Единственное, что можно перед Джокондой - не быть."
"Я вас не оставлю!" Так может сказать только Бог - или мужик с молоком в Москве зимой 1918-го."
"Посадите поэта на остров - перестанет ли он быть? А какое жалкое зрелище: остров - и актер!"
"Что важнее: не мочь совершать убийства, или не хотеть совершать убийства?"
"Познай самого себя!" Познала. - И это нисколько не облегчает мне познание другого. Наоборот, как только я начинаю судить человека по себе, получается недоразумение за недоразумением."
"Живой никогда не даст себя так любить, как мертвый."
"Смерть страшна только телу. Душа ее не мыслит. Поэтому в самоубийстве, тело - единственный герой. Самоубийство: трусость души, превращающаяся в героизм тела. То же самое, как если бы Дон Кихот, струсив, послал в сражение Санчо Пансо - и тот повиновался."
"В православной церкви я чувствую тело, идущее в землю, в католической - душу, летящую в небо."
"В прозе мне слишком многое кажется лишним, в стихе (настоящем) все необходимо."
"Нужно писать только те книги, от отсутствия которых страдаешь."
"Душа есть долг. Долг души - полет."
"А с войной - так: не Александр Блок - с Райнером Мария Рильке, а пулемет с пулеметом. Не Александр Скрябин - с Рихардом Вагнером, а дредноут с дредноутом. Был бы убит Блок - оплакивала бы Блока, был бы убит Рильке - оплакивала бы Рильке, и никакая победа, наша ли, их ли, не утешила бы."
"Для любви достаточно одного, для убийства нужен второй."
"Когда людей, скучивая, лишают лика, они делаются сначала стадом, потом сворой."
"Каждый раз, когда узнаю, что человек меня любит- удивляюсь, не любит - удивляюсь, но больше всего удивляюсь, когда человек ко мне равнодушен."
Читала книгу, впала в задумчивость. Книга - письма Чайковского издателю, интересно (у меня вообще в последнее время маньячная склонность к письмам ). Большая часть текста относится, естественно, к музыке и всякому околомузыкальному. Издание снабжено подробными комментариями, если в письмах упоминаются какие-то произведения, то поясняется, о чем идет речь, если какие-то люди, поясняются, кто такие... Это, в общем, нормально - то есть, ожидаемо от серьезного издания с комментариями, что так и должно быть. Но вот возникает какая-то фраза, "ведет себя как Цербер", что-то в этом роде. Рядом стоит сноска комментария. Полезла смотреть, а там с умным видом разъясняют, что Цербер это такой адский трехглавый пес из мифологии, тра-та-та. Вот я и в задумчивости - а зачем? В смысле, это же не так чтобы массовое издание, рассчитанное на абстрактного массового читателя/покупателя - не будем о грустном, тираже и цене, но чисто по теме хотя бы. Проблемы академической музыки, или как там. Ну, наверно, это заинтересует людей, профессионально занимающихся музыкой (и маньяков! )... но это же как бы должно предполагаться, что у таких людей уже имеется минимум общекультурного багажа, и они в курсе про Цербера, м? Или сейчас уже считается общепринятым фактом, что даже люди с образованием не знают элементарных вещей?
Мамед Саид Ордубади "Кровавые годы". Ну, я же когда-то решила поискать литературу по теме геноцида армян... Это одна из немногих книг, которые удалось отыскать на озоне. Есть еще одна полухудожественная, и еще одну озон позорно зажилил. В общем, по прочтении данной конкретной книги яснее не стало. Но тем не менее, думаю, это интересный материал - для каких-нибудь клинических исследований... в области там психиатрии или манипулирования, я не знаю. Речь идет об армяно-азербайджанском конфликте на Кавказе в 1905-1906 годах. Массовые беспорядки, вооруженные столкновения, погромы, резня, весь набор. Но даже в плане фактического материала книга (или скорее, брошюра) представляется сомнительной, потому что автор, во-первых, неприкрыто поддерживает одну из сторон - азербайджанцев, которых здесь именует строго мусульманами, во-вторых, весь материал им собран на основании газет и частных писем. Это, товарищи, как я понимаю, ровно то самое, что мы сейчас наблюдаем в связи с украинскими событиями. Грубо говоря - готовы ли вы считать достоверным и заслуживающим серьезного внимания материал, основанный исключительно на публикациях украинских СМИ и сообщениях украинских же майданских блогеров. Вот в таком роде. Поэтому здесь виновными выступают исключительно армяне, которые несомненно являются нечистыми дьявольскими отродьями, коварными, бесчестными, лживыми и трусливыми, и помышляющими только о том, как бы изничтожить мирных, кротких и доверчивых мусульман, вынужденных обороняться из последних сил. При этом происходят всякие диковинные вещи - например, армяне, как заявлено в одном месте, малочисленные по сравнению с мусульманским населением, решают это население загнобить и начинают вооруженные конфликты, при этом армяне наступают непременно взявшимися откуда-то десятками тысяч до зубов вооруженных и обученных военных на маленькое мусульманское селение, где несколько человек, вооруженных только дедовскими кинжалами, встают на защиту и обращают всю эту армию в бегство, положив десятки и сотни армян. Или же армяне начинают беспорядки, происходят массовые перестрелки, в ходе которых, к примеру, "погибли пятнадцать мусульман", а сколько погибло армян, неизвестно, потому что было же темно. И потому что армяне коварно спрятали трупы своих. В другом месте будет говориться, что подлые и бесчестные армяне бежали, бросив трупы своих соратников. Все это автора не смущает и каких-либо странностей он тут не усматривает. В общем, все это очень печально, поскольку время идет, ничего не меняется в жизни, вместо выяснения того, что в действительности произошло, тут же, по горячим следам, начинается старательное выстраивание какой-то мифологии... Правда, стиль изложения очень красочный и выразительный, прямо-таки вызывает восхищение - что называется, сознание, пусть и мифологическое, но развившееся в рамках поэтической культуры...
"Силы охраны правопорядка были выведены из города, Баку остался без защиты. В городе властвовали только грабители, да души наших предков, которые, услышав, что их потомки безвинно гибнут, сошли с небес, но, увидев наше положение, с проклятиями мечтали о возвращении в загробный мир."
"Это была кошмарная ночь. В городе не спал никто, даже дети. Пули, молниями сверкавшие за окнами, не давали младенцам уснуть в колыбелях. Люди не знали, что и думать." читать дальше "Как известно, в городе в это время стояли правительственные войска, постоянно подвергавшие народ оскорбительным обыскам."
"За ночь рынок сгорел полностью. Утром на его месте зиял обугленный пустырь. Три дня в городе негде было купить продукты. Народ испытывал крайний недостаток в продовольствии. Во многих домах жители не могли уснуть от страданий, причиняемых голодом."
"Мусульмане решили написать жалобу на казаков и вручить ее губернатору, когда он вернется, но губернатор приехал в одиннадцать ночи, тайком, чтобы люди не узнали об этом, тут же сел в поезд и отправился в Иреван. Так бюрократическое правление явило мусульманам свое истинное лицо. Верно говорят в народе: бывает кротость страшней жестокости."
"Кроме того, стали задумываться и мусульмане. Можно сказать, что если в городе было, предположим, десять тысяч мусульман, то в воспаленных от ужаса мозгах рождалось десять тысяч мыслей."
"В этот день примерно около 9 утра несколько мусульман, преисполненных равнодушия, пренебрежения или глупости, пошли на рынок открывать свои лавки, где и были обстреляны армянами."
"Со всех высоких точек города - с холмов, из окон домов армяне осыпали мусульман градом пуль. Найдись в этот момент человек, который, взглянув на небо, сказал бы, что с неба льется огненный дождь, он был бы совершенно прав."
"В напоминающем тонущий корабль городе воцарился страх. пока в Иреване шло противоборство между разного рода начальниками, по всему уезду лились реки крови. Отрезанные головы невинных мусульман, макая в лужи крови, перебрасывали с холма на холм. Одним словом, Иреванский уезд превратился в пылающий вулкан, сжигающий и удушающий благородных мусульман."
"В это же время трое вооруженных винтовками мусульман укрылись на вершине горы на северо-востоке села, откуда стали обстреливать армян, насилующих убегающих женщин."
"В рукопашной схватке погибло четверо мусульман: двое инвалидов и два старика. Мусульмане с кинжалами противостояли вооруженным винтовками армянам. 180 армян было убито и столько же получило ранения."
"Распространившись во все стороны подобно заразной болезни, война разрушила множество домов."
"Даже после трагических событий в Баку между армянами и мусульманами в Карягине царили мир и согласие. Мы не погрешили бы против истины, если б сказали, что все вокруг уже превратилось в поле все более разгоравшихся сражений между двумя народами. Поэтому это был показной мир, направленный на то, чтобы притупить в мусульманах готовность обороняться и пробуждение в них национальных чувств."
"Противник понес в этом бою жестокие потери, точное число которых определить не удалось из-за наступившей темноты. Из мусульман от после полученной раны погиб лишь один Джабраил Джафаргулу оглы."
"А вы знаете, братья, что будет, если наши жены достанутся армянам!" При этих словах в рядах ополченцев раздался громкий всхлип."
"Из армянского села Сурли сбежала лошадь, которая прибилась к табуну в мусульманском селе Кишлаг. "Мусульмане крадут наш скот!" - вскричали армяне, и отряд их добровольцев, совершив набег на Кишлаг, разграбил его."
"В планы армян входило невероятное - создание армянского государства. А после создания армянского самоуправления остальные народы Кавказа были бы на положении угнетенных."
"В доказательство достаточно привести высказанную во всех кавказских и некоторых российских газетах мысль: "Во всем виновато правительство."
"Разъяренные происходящим, мусульмане убили армян на мусульманском базаре, а нескольких для безопасности проводили домой."
"Предшественники Голощапова - генералы Тагашвили и Флейшер были, в каком-то смысле, благородней Голощапова. Они предпочитали развлечения и не брали на себя труд вникать во что-то другое. Генерал Голощапов внешне казался человеком простым и чистосердечным, однако было ясно, что это хитрый и жестокий человек."
"Арестовано всего 61 человек, но так как в тюрьме мест не оказалось, начальник тюрьмы отказался их принять."
"Выслушав претензии мусульман, губернатор направил три сотни казаков для поимки виновных. Но так как казаки стали искать армян в безлюдных местах, им не удалось поймать никого."
"Джаванширские дороги, обычно днем и ночью полные караванами, обезлюдели. Теперь на этих дорогах безраздельно властвовали лишь дьявол и армяне."
"Что же касается мусульман, то у них не было денег ни для террора, ни для подготовки к войне с армянами, ни для подкупа алчных полицейских. У них были лишь старинные кремневые ружья и вместо денег - кровь, возмущенная безразличием государственных чиновников."
"Они разбили лагерь. Чтобы не замерзнуть, люди развели костер и в его свете увидели затаившийся в засаде отряд дашнаков. Но даже это не насторожило Исмаила."
"Подобает ли цивилизованной нации, перерезав 150 мужчин и женщин, сложить их из тел костер и поджечь его?"
"Скоро звуки выстрелов раздавались уже по всему городу, и множество людей разных национальностей собралось на базаре. Все они без разбора грабили лавки, не обращая внимания на то, кто их хозяева - армяне, мусульмане или представители других национальностей. Грабежами и поджогами занимались все, кроме русских женщин и чиновников."
"Количество убитых с обеих сторон невозможно было установить, потому что огонь был настолько плотным, что ни армян, ни мусульмане не имели возможности оглянуться на свист пуль, чтобы посмотреть, жив ли лежащий рядом товарищ."
"Армяне напали на село, подвергли его ураганному обстрелу, в результате чего погибли два человека."
"Я не смог в полной мере использовать присланные мне материалы. Чернила на некоторых страницах рукописи полностью расплылись, словно на них вылили воду. Но мне кажется, что это не вода, это слезы моего уважаемого корреспондента, который не смог оставаться равнодушным, описывая надругательства, совершаемые над нашими женщинами. Поэтому я не стану приводить здесь эти свидетельства во всех подробностях, чтобы не вызвать слез и у почтенных читателей."
В озоновской рассылке - однако по теме "Всемирная история"!
Гибель рассудка... По-моему, раньше такие вещи присылали в журнал "Крокодил" в рубрику "нарочно не придумаешь"... Всего 64 страницы. На Древний Рим. Простенько и со вкусом. Ну, а чего - написано же "для самых умных", sapienti sat - правильно я употребляю выражение?
В твиттере у Спаркса - ничего не поняла, что ли госдепартамент США собирается ввести у себя специальную должность... посла? посланника?.. который будет заниматься только тем, чтобы отслеживать по всему миру соблюдение прав ЛГБТ. Сейчас рассматривают кандидатуры, в ближайшее время назовут. Но будет открытый гей. А то в последнее время всякие случаи нарушения... это недопустимо...
Ну, и будут отслеживать, а что будет результатом?? в комментах предположили специальные визы для убежища преследуемых ЛГБТ... Хотя есть весьма разумные комменты, в том духе, что - чего ради они собираются отслеживать по всему миру, когда у нас у самих полно с этим проблем, и с какой стати выделять только одну группу, что ли их дискриминация хуже, чем любая другая дискриминация... "Да, миру только этого не хватало - еще одна американская структура, которая будет указывать всем, как жить". "То есть, мы сейчас прекратим говорить об исламских террористах и будем говорить о правах геев?" - "А ты слышал о многозадачности?" - "Это что, типа одновременно есть и печатать?" "Значит, если кто-то объявит себя геем, то он будет иметь право на специальную помощь, а если он не гей, то не будет? А как насчет общих прав человека?" Очень странно.
(бурчит) Олланд, Меркель летят, летят Меркель, Олланд, Олланд, Меркель прилетели, прилетели Меркель, Олланд... в Москву. В ЖЖ, твиттере, все возбуждены. Керри тепло отозвался об этом визите, что настораживает. Ну, я надеюсь, они там сделали выводы и будут отслеживать пьяных снегоуборочников.
Заходила в книжный. Ужас, какие дорогие книги... Даже для меня невменяемо дорогие - в смысле, что я не признаю электронное чтение и вообще считаю расходы на книги в первых пунктах. А те, кто и в лучшие времена воспринимал покупку книги как выбрасывание денег на ветер... Ну, в общем, я не знаю, на что рассчитывают книжные магазины и наши издательства заодно тоже (которые вообще не представляют, зачем делать какие-то специальные телодвижения, чтобы продвигать свою продукцию). Ну вот там этот пресловутый последний "Перси Джексон" продается за 450 рублей, в инет-магазинах - за 250. А это ведь типа массовая подростковая книжка. Вообще, я смотрю у них как-то легко так принялось, что средняя цена на книгу сейчас 450-550 рублей. Это же безумие. С удивлением стояла возле стола с флипбуками - новая революционная технология. Не поняла смысла задумки вообще. Издают книги в формате блокнота. Стоят только лишь чуть подешевле, чем обычные книжные. Зачем??
"Был вчера Коля. Хочет писать роман - авантюрный, о пиратах. Я думаю - напишет хорошо: он еще не вышел из того возраста, когда любят пиратов."
"С Бобой занимаюсь упорно. Он два года изучает французский язык, а до сих пор не знает, как по-французски я, ты, не знает родительного падежа и запас слов у него не больше, чем у того, кто учится два дня. Удивительная неспособность к изучению того, что ему неинтересно."
"Больше всего меня удивил и обрадовал роман. Чувствуется, что Коле его труднее не писать, чем писать."
"Жизнь она ведет фантастическую: ни секунды зря, все распределено, с утра до ночи чтение, зубрежка, хождение в библиотеку и пр."
"...молодой Комаровский, автор большой поэмы, которая поразительна тем, что не похожа на "Двенадцать" Блока."
"Я удивлялся, как нынешние дети смотрят фокусы: для них фокусник - жулик, враг, которого нужно разоблачить и победить."
"Бабушка привезла с собою - для меня чашку, для Коли сахарницу и щипчики, для Муры елочные игрушки и проч. и проч. Но больше всего она привезла целые пригоршни прошлого, которое разожгло и разволновало меня до слез."
"Были с Тихоновым в цензуре. Мы указали Быстровой... что дико запрещать книгу, которая вся по отдельным листам была разрешена цензурой. Быстрова потупила глаза и сказала: "Ваш журнал весь вреден, не отдельные статьи, а весь, его и нужно весь целиком вычеркнуть. Разве вы можете учесть, какой великий вред он может причинить рабочему, красноармейцу?"
"Ольдор, после своего скандального процесса обвиненный в садизме и разврате, уехал в Москву хлопотать перед сильными мира сего. Пошел к сестре Ленина, Марии Ильиничне. Рассказал ей, конфузясь: "Про меня вот говорят, будто я ходил в дом свиданий..." Та пришла в ужас: "Товарищ Ольдор, мы вам доверяли, а вы ходили на свидания с эсерами и меньшевиками!" Так до конца и не поняла, что такое дом свиданий." читать дальше "Цензор Острецов зачеркнул мои стихи и написал свои - прежде, кажется, никогда еще не было, чтобы цензора писали стихи вместо авторов!"
"Майский - бывший меньшевик, и как всякий бывший меньшевик, страшно хлопочет перебольшевичить большевиков."
"Замечательнее всего то, что свободы печати хотят теперь не читатели, а только кучка никому не интересных писателей. А читателю даже удобнее, чтобы ему не говорили правды. И не только удобнее, но, может быть, выгоднее."
"Я еще не уехал в Финляндию, а уже начинаю скучать по Питеру, по детям, по жене. Тоска по родине впрок!"
"Вылезло, как из ямы, былое и зачеркнуло собою все настоящее."
"Он вообще весь нездешний. Вошел в комнату - и вместе с ним вошло нездешнее, словно ветер ворвался в комнату, южный и волнующий."
"С Тихоновым нельзя вести разговор на заурядные темы, он весь в каких-то странных книгах, странных темах, странных анекдотах и стихах."
//Маршак// "Я очень стараюсь его полюбить. И не могу. Житкову это сразу удалось, а я уже третий год стараюсь."
"Какая быстрота, какая предупредительность! Чтобы добиться разрешения, нам приходится по три недели обивать пороги Главлита, а запретили - еще раньше, чем мы обратились к ним с этой книгой."
"На каждого писателя, произведения которого живут в течение нескольких эпох, всякая новая эпоха накладывает новую сетку или решетку, которая закрывает в образе писателя всякий раз другие черты - и открывает иные."
"В воскресенье был у меня Бабель. Я спросил его: - У вас имя-отчество осталось то же? - Да, но я ими не пользуюсь."
"Мы с Мурой в одно из воскресений пошли гулять, и она сказала, что ей все кругом надоело, и она хочет "в неизвестную страну".
"Умер Котляревский. Я вчера сказал об этом Саитову. Он сказал: - А Ольденбург жив! Интриган. Был на панихиде - душно и странно. Прежде на панихидах интеллигенция не крестилась - из протеста. Теперь она крестится - тоже из протеста. Когда же вы жить-то будете для себя - а не для протеста?"
"Это почти невозможное счастье: напечатать о том, что любишь."
"Пишу, а птицы поют, как будто что-то кому-то интересное рассказывают."
"В Гублите запретили "Муху-Цокотуху". Товарищ Быстрова очень приятным голосом объяснила мне, что комарик - переодетый принц, а Муха - принцесса. Это рассердило даже меня. Этак можно и в Карле Марксе увидеть переодетого принца! Я спорил с нею целый час, но она стояла на своем. Пришел Клячко, он тоже нажал на Быстрову, она не сдвинулась ни на йоту и стала утверждать, что рисунки неприличны: комарик стоит слишком близко к мухе, и они флиртуют. Как будто найдется ребенок, который до такой степени развратен, что близость мухи к комару вызовет у него фривольные мысли!"
"Мне рассказывала писательница Василькова-Килькштет, что у нее имеется следующее удостоверение, выданное ее канарейке: "Сия канарейка лишена 75% трудоспособности, страдает склерозом, заслуживает пенсии по 10 разряду". Это удостоверение выдали ей по рассеянности: пошла хлопотать о канарейке и о себе мать Георгия Иванова, очень сумбурная женщина - и перепутала."
"Венгеров, умирая, просил Тынянова и Томашевского: "Поговорите при мен о формальном методе."
"На мелкобуржуазную мужицкую душу не так-то легко надеть социалистическую перчатку. Я все ждал, где же перчатка прорвется. Она рвется на многих местах - но все же ее натянут гениальные упрямцы, замыслившие какой угодно ценой осчастливить во что бы то ни стало весь мир."
"Уволен Острецов, глава Гублита. Даже на этой должности он умудрился остаться персонажем Маяковского."
"Теперь дело сложилось так, что всякое творчество отнимает у каждого 1/10 энергии, а 9/10 уходит на защиту своих творческих прав."
"Он молод, талантлив, силен и красив - но талант у него 3-го сорта: на все руки. Он и на пианино играет, и поет, и рисует - при полном отсутствии какой бы то ни было внутренней жизни. Стихи у него так и льются, совсем как из крана."
"Сейчас выбежала ко мне Мурочка. Она учится прыгать через скакалку. Я даю ей уроки - теорию и практику этого дела."
"В чем самоощущение старика? Мое мясо стало невкусным. Если бы на меня напал тигр, он жевал бы меня безо всякого удовольствия."
"Ах, если бы кто-нибудь взял меня за руку и увел меня прочь от меня самого."
"Лившиц сказал: "В сущности только мы двое честно отнеслись к войне: я и Гумилев. Мы пошли в армию - и сражались. Остальные поступили, как мошенники. Даже Блок записался куда-то табельщиком. Маяковский... но, впрочем, Маяковский никого не звал в бой."
//Сейфуллина// "Ярость у нее ежедневная, привычная - ее любимое состояние."
"Сейфуллина была в Лувре. "Венеру Милосскую видела - очень понравилась - и вот привезла снимок". Снимок большой и повешен он у нее над кроватью Правдухина под портретом Ленина. "Первый раз - такое сочетание!" - говорит Правдухин."
"Вчера мне нужно было два раза поднимать Муру с постели, я брал ее на руки с ужасом. Она такая легкая и даже не худая, а узенькая. Никогда не видел я таких узких детей. Купил Мурке двух белых мышек и террарий. Она сразу влюбилась в них и, глядя на них неотступно, прошептала: "Если бы не мышки, я бы уже умерла."
"Теперь я вижу, что отдыхать мне нельзя, мне нужен дурман работы, чтобы не видеть всего ужаса моей жизни. Когда этого дурмана нет, я вижу всю свою оголтелость, неприкаянность..."
"Зощенко: - Боже, какие дурацкие получаю я письма. Один, например, из провинции, предлагает мне себя в сотрудники: "Я буду писать, а вы сбывайте, деньги пополам." И подпись: "С коммунистическим приветом". Хорошо бы напечатать собрание подлинных писем ко мне - с маленьким комментарием, очень забавная вышла бы книга."
"- Какой вы счастливый! - сказал Зощенко, когда мы вышли. - Как вы смело с ними со всеми разговариваете."
"Слонимский рассказывал о Париже, о том, что у него в семье: Зина - большевичка, Минский - большевик, сестра - монархистка, брат - контрреволюционер, Изабелла - контрреволюционерка, и когда они садятся рядом, выходит очень смешно. А мама меняет фронт ежеминутно, в соответствии с собеседником."
"Купил на последние деньги Коле, и Лиде, и Муре шоколаду. Коля ел его - словно слушал стихи."
"Встретил Гуковского. Очень мрачен. Будто перенес тяжелую болезнь. - Что с вами? - Экзаменовал молодежь в Институт Истории Искусства. - И что же? - Спрашиваю одного, кто был Шекспир? Отвечает: "немец". Спрашиваю, кто был Мольер? А это, говорит, герой Пушкина из пьесы "Мольери и Сальери". Понятно, заболеешь."
"Завтра Новый год. Если мое здоровье пойдет так, я не доживу до 1927 года. Но это все равно. Я чувствую не то, что у нас уже 1926-й, а то, что у нас еще 1926-й, я смотрю на нас, как на древних, я думаю, что подлинная история человечества начнется лишь с 2000-го года, я вижу себя и всех своих современников написанными в какой-то книге, в историческом романе из давней-давней эпохи."
Чайковский в письме своему издателю просит перечислить сумму денег в счет ему причитающихся - бывшей жене. "Твои замечания относительно величины субсидии, даваемой мною моей супруге, совершенно верны, но я тебе скажу одно. Чем больше, тем лучше, ибо тем менее я буду связан ею, и тем спокойнее я себя буду чувствовать. Должен же я терпеть за свою глупость. Только деньгами я могу купить себе право презирать столько же, сколько ненавижу." Хм. Логика, однако... не тривиальная.
Несколько огромных картин, но жалко их уменьшать - там столько фигур, деталей и всякого... Есть что-то мрачно-веселое, со скелетами, а вообще не знаю, что имеется в виду. читать дальше