В "Коте Шредингера" пишут, что у нас, оказывается, в прошлом году наблюдалось нашествие каракуртов на югах - в Ростовской области. А в этом году ожидают еще больший наплыв, и что они даже будут в Ростове на Дону... Они очень ядовитые. Пишут, что пауки могут заползать в дома, прятаться в обуви, в постели... Якобы исчез какой-то вид ос-паразитов, которые их сдерживали, так что сейчас каракурты расплодились бесконтрольно. Место укуса надо прижигать спичкой две минуты, чтобы разрушить яд. Какие ужасы.
"Рифмовка для поэзии - то же, что дисциплина для храбрости."
"Великие люди - это медали, на которых господь бог отчеканивает их эпоху."
"Метафизичность мещанских разговоров приводит его в ужас - особенно слова, которые остаются без дополнения: "Просвещение! Просвещение кого, чего?"
"Готье: "Я швыряю фразы в воздух, словно кошек, и уверен, что они упадут на лапы."
"Достопримечательностью редакции "Парижа" был кабинет Вильдея, для убранства которого он воспользовался черными бархатными обоями и такими же портьерами с серебряной бахромой, - не кабинет, а мечта могильщика-миллионера. Здесь Вильдей развлекался тем, что пугал самого себя, приготавливая пунш при погашенных свечах."
"Уходя от следователя, мы сказали Карру: "Против нас возбуждено уголовное дело за оскорбление дурных нравов!"
"Он совершенно не мог понять, как к нам отнестись. Мы были для него нечто среднее между людьми из общества и уголовными преступниками. н бы доверил нам свои часы, но тут же взял бы их обратно."
"Он кончил улещать нас пошлыми любезностями человека, не желающего иметь врагов."
"Преступление, взвешенное за одну секунду, да еще с нажимом пальца на чашу весов."
"Целыми днями мы роемся в брошюрах. А по ночам пишем свою книгу. Чтобы не соблазняться возможностью куда-либо пойти, мы подарили наши старые фраки и нарочно не позаботились о новых." читать дальше "Цивилизация разлагающе действует на человека; он все больше привязывается к творениям рук человеческих и плюет на творение бога."
"Если бы для достижения цели нужны были только ноги, он бы достиг ее."
"Он сорил деньгами - и предварительно пересчитывал их."
"Он был не настолько пройдохой, чтобы из него вышел предприниматель."
"Он знал людей, но, к сожалению, отличался особенностью, присущей империям, - питал пристрастие к жуликам и проходимцам."
"Когда он делал человеку приятное, его глаза были по-женски нежны."
"...маленькая квартира, где солнце порхало и пристраивалось то там, то сям, словно птица."
"Смех - это мерка, показатель умственного развития. Люди, смеющиеся глупо, никогда не бывают остроумны. Смех - это физиономия ума."
"Жанен говорил: "Знаете, как мне удалось продержаться двадцать лет? Я менял свои мнения каждые две недели. Если бы я всегда утверждал одно и то же, меня знали бы наизусть, не читая."
"По утрам он читал Библию, по вечерам - Рабле."
"Какой пройден путь от первобытного человека до того удивительного разложения здравого смысла, которого достиг Гофман!"
"Не верит ни в людей, ни в политику, верит только цифрам и политической экономии."
"Чистота, как и набожность, требует, чтобы человек отдался ей целиком. Быть чистым и заботиться о спасении души слишком трудно для тех, кто работает."
"На днях Фейе до Конш показывал в узком кругу императору и императрице переписку Марии Антуанетты. Фейе был очень удивлен замечаниям императора об этих письмах; основная мысль была такова: "Если ты добр, то кажешься трусом, и надо стать злым, чтобы тебя сочли смелым!"
"Таковы некоторые люди: если вы пробились, они вешают ваши портреты в гостиной и выставляют ваши имена у себя на камине. Хорошо бы каждому литератору брать псевдоним, чтобы не оставлять в наследством семье свое имя."
"Лучшая из религий - та, которая меньше всего компрометирует господа бога, как можно меньше показывая его и давая говорить ему самому."
"Легковерность - это детство народов и сердец. Рассудок же - позднейшее, развращающее приобретение."
"Чтение пьесы у Банвиля. По окончании он говорит: "Не стоит и предлагать эту пьесу! Для нее, как говорится, нужны великие актеры, а значит, ничего не выйдет."
"Бывший морской офицер. Подолгу бродит по ночам, чтоб наблюдать те странные эффекты, которые создает темнота в больших городах."
"Я вышел, убежденный, что колдовство умрет лишь в один день с религией, эти две Веры бессмертны, как Надежда человеческая. Число прорицателей в каждой стране пропорционально числу священников."
"Оглядываясь вокруг, на вещи в моей гостиной, я думаю вот о чем: вкусы не рождаются сами по себе, они прививаются. Вкус требует воспитания и упражнения, это хорошая привычка."
"Мир с самого момента его основания никогда не испытывал необходимости одеваться в черное, постоянно носить траур. Это изобретение XIX века. Важный симптом того, что мир очень стар и очень печален, и что очень многое ушло без возврата."
Владимир Соловьев "Разрыв шаблона". По большому счету, книжка ни о чем, я вообще не поняла, для кого и зачем она написана... Слоган на обложке возвещает - "тайная книга смыслов современной политики". Можно ли такую тему нормально отработать в книжке на 300 страниц крупным шрифтом? Дураку понятно, что нет. В аннотации сказано, что автор имеет идею - нынешнее противостояние с Америкой носит религиозный характер. Потому что американцы воспринимают идеалы демократии чисто как религию, и насаждают ее по всему миру, как миссионеры несли христианство невежественным дикарям в XIX веке. Ладно, допустим... мысль интересная. Но автор как-то раскрыл ее в книге? Да нифига подобного. Вот как она изложена в аннотации, в таком виде и осталась. Вообще, в книге накидано всего без какой-либо системы, смысла и логики - Америка со своей исключительностью, российские элиты с интеллигенцией, которые не понимают новые вызовы, ИГИЛ, как угроза миру, старая европейская цивилизация - стареющая, тотальная исламизация, наша экономика, точнее, ее отсутствие, пропаганда всего американского... и до кучи, чтобы уж совсем вышел суповой набор - голимый бред про гомосексуализм, как их ценности, и православие, как наши исконные ценности... Так бы еще и говорить не о чем - мало ли, кто о чем размышляет и к каким выводам приходит, давайте всех послушаем, пусть расцветают сто цветов, и все такое. Но ведь автор не размышляет, это просто надерганные отовсюду лозунги и тезисы! Причем в том же рунете можно найти материалы по заявленным темам - куда более интересные, острые, объемные и т.д. Может, имеется в виду, что книжка рассчитана не на пользователей рунета, а на тех граждан, которые не дружат с компьютером и не в курсе? Но все равно тогда непонятно, почему нужно относиться к этим гражданам с таким неуважением и подсовывать им пустышку - ну, просто перепечатали бы самое интересное из рунета, и все дела. Касательно Америки... Я думаю, что о положении дел в Америке и об имеющихся там болевых точках нужно читать самих американцев. Все-таки они находятся в самой системе, знают ее изнутри, уж наверно их материал будет более точным и достоверным. Есть еще вариант - дать свою личную точку зрения, свои наблюдения и выводы, если ты пожил в Америке более-менее продолжительное время и куда-то там проник. Тем более, автор дает понять, что он там жил и работал. Но он этого не делает! странно. Казалось бы, уж чего проще (и интереснее для читателя). Вместо этого загадочно рассказано о множестве протоколов, которые регламентируют каждый шаг американцев. Что имеется в виду - лично мне непонятно. В общем, что это было??
Вот и похоронили нашего начальника следствия. В субботу они ездили в область то ли на заслушивание, то ли на коллегию, то ли еще на хрен знает что. Ну, святое же дело - чего не выдрать людей в субботу. Когда приехали обратно, одной начальнице следствия из райотдела стало плохо - прединфарктное состояние, наш Обухов сказал, что сейчас только сбегает к себе - поднялся на этаж и упал. Кома, в воскресенье помер, не приходя в сознание. 51 год. Та, с прединфарктным состоянием, тоже, однако, лет тридцать с чем-то. Сегодня были на похоронах - гнетущее впечатление. А когда я пришла в эту систему работать, все было совсем не так.
Бонапарт: "Милосердие, собственно говоря, такая ничтожная, маленькая добродетель, если она не опирается на политику."
"Ничто так не опасно для правителей, как видеть, что талант облекает их злоупотребление властью цветами красноречия."
"Талейран видел положение дел и пренебрегал излишними разговорами, потому что они могут удовлетворить только совесть."
Бонапарт: "Существуют люди, которые не умеют носить свою славу."
Бонапарт: "В политике смерть, которая даст покой, не преступление."
Бонапарт: "Я всегда видел правильный подход в идее Александра вести свое происхождение от богов."
Бонапарт: "Чтобы быть великим человеком в какой бы то ни было области, надо действительно создать часть своей славы и поставить себя выше событий, которые создаешь."
Бонапарт: "Поверьте мне: мы в наших верованиях являемся отчасти жертвами писателей, которые нам сфабриковали историю в зависимости от естественной склонности ума."
Бонапарт: "Я пролил кровь, но должен был это сделать; я, может быть, пролью еще, но без гнева и просто потому, что кровопускание входит в состав политической медицины."
"Мое сравнение будет крайне тривиально, но, кажется мне, верно: в характере знатных вельмож есть что-то кошачье, - они привязываются к дому, кто бы ни был хозяин, живущий там."
"Масса людей отказываются чувствовать там, где не на что надеяться." читать дальше "Надо было, чтобы Бонапарт отвлек нас от преступления рядом необыкновенных поступков, которые заставили бы замолчать всякие воспоминания; в особенности он как бы обязался иметь перед нами постоянный успех, так как только успех мог бы его оправдать. Если мы захотим представить себе, по какому опасному и трудному пути с тех пор он должен был идти, мы сделаем заключение, что только благородная и чистая политика, основанная на благоденствии человечества и его правах, - единственная и самая удобная дорога для властелина."
"Он заметил, что чувства не так быстро изменяются, как мнения."
"Министры, лишившись всякой ответственности, становились только первыми канцелярскими служащими и, конечно, заранее предвидели, что Государственный совет, направляемый методически, сделается большим складом, из которого впредь будут лишь извлекать необходимые в каждом случае законы."
"Во Франции трудно противостоять славе, в особенности когда эта слава покрывает и замаскировывает печальную приниженность, на которую каждый видел себя осужденным. Во времена мира Бонапарт давал нам возможность видеть тайну нашего рабства. Но это рабство исчезало, когда наши дети шли водружать наше знамя на воротах всех больших городов Европы."
"В защиту человеческого рода надо сказать следующее: отвращение к преступлению так свойственно нам, что мы довольно легко верим тому, кто признается, что он вынужден это преступление совершить."
"Ремюза всегда был чужд интриг всякого рода, а это почти недостаток, когда живешь при дворе. Известные свойства характера решительно вредят повышению при каком-нибудь властелине. Последние не любят встречать вокруг себя великодушных чувств и философии, которая доказывает душевную независимость вблизи них; они менее всего прощают, если, служа им, люди сохраняют некий способ ускользнуть от их могущества."
"Едва ли какой-нибудь двор мог представить меньше удобных случаев для каких бы то ни было интриг. Все государственные дела сконцентрировались в кабинете императора; о них ничего не ведали и понимали, что никто не может в них вмешаться; никто также не мог похвастаться особенной благосклонностью императора. Исполняя только то, что нам было приказано, мы казались... похожими на машины или даже на изящную золоченую мебель, которой только что украсили дворцы Тюильри и Сен-Клу. Ремесло придворного при Бонапарте сводилось к нулю. Так как они ни к чему не вело, то не имело никакого значения. В его присутствии рискованно было оставаться человеком, то есть проявлять какие-либо из своих интеллектуальных способностей."
"Чтобы дать полезный совет, нужно всегда применяться к характеру лица, которому его даешь."
"Тщеславие есть та человеческая слабость, которая прививается легче всего."
"Часто говорят о похвалах, расточавшихся по адресу Людовика XIV в эпоху его правления; уверена, что, если бы их все собрать вместе, они не составили бы и десятой доли всего того, что выслушал Бонапарт. Я вспоминаю, как во время другого праздника, данного городом в честь императора, уже истощились все надписи, и придумали написать золотыми буквами над его троном слова из Священного Писания: "Я есть сущий", - и никто не был этим скандализирован."
"Ее голубые глаза принимали любое выражение, какое она хотела им придать, только не выражение искренности."
"Опыт показал, что все, или почти все, при дворах является делом случая. Человеческое благоразумие не имеет сил защищаться от него, и избежать всяких толков можно только тогда, когда сам монарх лишен подозрительности. Но император, наоборот, с известной доверчивостью принимал все доносы, особенно те, которые были недоброжелательны; правдивы они были или нет. Самый верный способ приобрести его расположение заключался в том, чтобы пересказать ему то, что говорят, доносить ему о поведении всех."
"В этом мире всегда все устраивается прекрасно, когда касается чего-нибудь дурного."
"Самая обычная лесть, хотя и самая смешная, во все времена заключалась в том, что так как король нуждается в солнце, то и может влиять на его присутствие. Я встречала в Тюильрийском дворце как бы установившееся мнение: если император назначит на какой-нибудь день смотр или охоту, то небо в этот день непременно будет ясным. Это очень подчеркивали, когда такое случалось, и старались не останавливаться на днях туманных и дождливых. Мне хотелось бы, чтобы правители принимали эту наивную лесть холодно, скажу даже - с отвращением, чтобы никто не решался ее возобновлять. Невозможно было сказать, что на Марсовом поле не шел дождь во время распределения орлов; но многие уверяли на другой день, что дождь не мочил их!"
"Эти назначения, эти милости, эти отличия держали всех в напряжении. Толчок был дан: привыкли желать, ждать, постоянно видеть какие-нибудь новшества, каждый день происходило какое-нибудь маленькое событие, неожиданное в подробностях, но ожидаемое благодаря привычке видеть всегда что-нибудь новое. Так император ввел во Франции, а затем и во всей Европе эту систему постоянного возбуждения человеческого честолюбия, любопытства и надежды, и это был один из наиболее ловких способов управлять."
Когда к тебе приходит кошка, с ней непонятно вообще ничего. Формально считается, что она приходит издавать утробные звуки, тереться плоской головой, ронять шерсть и греться на коленях. Зачем на самом деле является кошка, не знает никто. В глубине души люди смутно ощущают, что когда ладонь их ложится между кошачьими ушами, где-то из леса вырастает радуга. Или над планетой Муархдыщ проливается громкий теплый ерь. Или две тысячи леммингов стекленеют глазами, отдают честь и слаженно шагают к ближайшему обрыву над морской пропастью. Что бы ни происходило, это не имеет прямого отношения ни к человеку, ни к самой кошке. Но где-то натягивается тонкая струна, заводится небесная шарманка и льется неслышная нам музыка сфер.
Анна Керн "Воспоминания о Пушкине". Ну, я не знаю... может, это чисто такой сборник подобрали... может, где-то что-то есть много, а мне попалось вот это... Но собственно "о Пушкине" тут всего ничего, пара страниц. Если основываться на этом сборнике, то можно вообще утверждать, что Пушкина Анна Керн едва заметила в своей жизни. И то только в плане - вот этот еще был в меня без ума влюблен. Гораздо более объемная и теплая заметка озаглавлена "Воспоминания о Дельвиге, Пушкине и Глинке", хотя и там об указанных лицах говорится не так, чтобы чрезмерно, а в основном рассказывается о приятное поездке приятной компании на водопад. А центральное место в сборнике занимает нечто среднее между дневником и сборником писем... Юная дама по требованию своего супруга приезжает к нему в гарнизон, где и проживает два месяца, и все это время пишет дневник/письма своей родственнице, которые потом так и отсылает. И это действительно - документ... Я наслаждалась каждой строчкой. Какой срез эпохи под микроскопом... Вот уж действительно, нарочно не придумаешь - такое не сподобился изобразить в русской литературе никто, включая Пушкина. Да простят меня мужчины и литературоведы... бормочущие двести лет про "гений чистой красоты"... Но лично я на протяжении ста сорока страниц наблюдаю феерическую женщину - пустоголовую блондинку и первоклассную стерву в одном флаконе. Под конец злосчастного дневника прониклась живым сочувствием к супругу девы и всем ее домочадцам и окружающим. Это же капец какой-то - за два месяца проживания в ненавистном гарнизоне дева, видимо, сумела устроить им ад на земле. Начать нужно с того, что относительно себя любимой дева твердо знает - во-первых, она - красавица, во-вторых, у нее возвышенные и тонкие чувства. Это в нее вколочено намертво. Все остальное из этого следует. Дева читает тонны романов и ведет себя строго в соответствии с каноном. Она целыми днями заливается слезами (по крайней мере, в письмах), лежит в изнеможении, записывает десятки страниц в дневник/письма, заполняя их изящными описаниями своих слез и душевных страданий, а также переписанными цитатами из прочитанных романов на тему "любовь - это сон упоительный", сопровождая это все своими примечаниями "боже, как это проницательно и верно!" И не забывает в конце упомянуть, что "прощай, ангел мой, не могу больше писать от изнеможения, перо падает из руки"... Она имеет предмет воздыхания - ну, так ведь положено уважающей себя деве с тонкими чувствами - какой-то юный и хорошенький офицер (старый муж, конечно, не идет с ним ни в какое сравнение), о котором тоже переписывает десятки страниц. Предмет воздыхания в дневнике именуется "Шиповником" - это очень тонко и возвышенно, и согласуется с какими-то там Атласам цветов... Правда, через какое-то время дева приходит к выводу, что шиповник - это не достаточно изысканно, и решает в дальнейшем именовать свой предмет "Иммортелем". Это так необычно звучит! А какого-то злосчастного офицера из полка, который каким-то боком оказался знаком с предметом, и поэтому назначен на роль связного по переписке, она решает именовать "Желтой настурцией". Адски смешно. Она целыми днями изводит домашних своим лежанием в изнеможении и бесконечным нытьем. А когда доведенные муж с домочадцами решают, что фиг с ней, пусть лежит в изнеможении и заливается слезами, и садятся обедать-ужинать без нее - следуют жалобы, что ее даже не ждали к столу, и даже не извинились за это! хамы. Она демонстрирует презрение ко всем окружающим, которые, уж конечно, низменные натуры, не знающие истинного благородства - в связи с чем отказывается посещать всякие светские гарнизонные мероприятия, балы и приемы - она в трауре по своей жизни. Муж требует, чтобы она поехала на бал, потому что будут все - нет, она лучше умрет, потому что ей немыслима сама идея изображать фальшивое веселье, когда ее душа так страдает. Однако, когда встреченные мимоходом знакомые с заботой интересуются, почему она не будет на балу, это не мешает ей скромно сообщить, что она вынуждена выполнять свои брачные обеты и волю супруга... в связи с чем несчастного мужа подвергают общественному осуждению за жестокое обращение с таким юным и прелестным существом... Феерия, как есть феерия. читать дальше "Просто из сострадания к мужскому полу я решила как можно реже показываться на людях, чтобы избавить его от страданий несчастной любви."
"Я сейчас взглянула в зеркало, и мне показалось чем-то оскорбительным, что я так красива, так хороша собой."
"В газетах пишут, будто в Париже собралось 20 тысяч человек и все кричали: "Да здравствует Наполеон!" - и хотели прогнать короля. Говорят, будто от этого может случиться война. Как бы хорошо!"
"Еще должна вам сообщить, что П.Керн //племянник мужа// собирается остаться у нас довольно надолго, со мною он более ласков, чем следовало бы, и гораздо более, чем мне бы того хотелось. Он все целует мне ручки, бросает на меня нежные взгляды, сравнивает то с солнцем, то с мадонной и говорит множество всяких глупостей, которых я не выношу. Все неискреннее мне противно, а он не может быть искренним, потому что я его не люблю."
"Пришел дорогой племянничек и стал меня утешать на свой лад - говорит, что не из чего мне огорчаться, раз мой муж и ребенок в добром здравии. Мне немалого труда стоило объяснить ему, что сострадать чувствительному сердцу может лишь тот, кто сам способен чувствовать!"
//приписка злосчастного племянника к очередному письму Керн// "Сделайте милость, посылайте нам почаще такие праздники. Вы не поверите, как скоро от Вас получат письма, то здесь пляшут и скачут, а без этого мы должны все плакать."
"Вот уже несколько дней, как он обращается со мной грубо, словно с горничной: курит себе трубку с утра до вечера, обнимается со своим племянничком, а со мной разговаривает с высоты своего величия. "
"Они там сейчас ужинают, а я вот уже целый день как ничего не ела. Но я не голодна - слезами насытилась. Представьте себе, этот дорогой племянничек говорит, что-де дядюшка его до женитьбы был прекрасным человеком, и что мне следовало бы о нем заботиться, ведь он-то все время заботится обо мне. Я спросила, что же он такого для меня делает, так племянник со свойственной ему глупостью ответил, что он-де покупает мне всякие вещи, а я их всем раздариваю. На это я ему сказала, что он сам не знает, о чем говорит, что не в этом состоит забота, и просила его не говорить больше о том, чего он не понимает. Слыханное ли дело - мужу подсчитывать, какие вещи он купил жене! Эти люди никакого понятия не имеют о благородных поступках, о деликатности. В самом деле, невозможно долее это терпеть."
В фленте пишут, что сегодня день борьбы с гомофобией... Вот вам по этому поводу - загадочная картина, которая как раз попалась в гуглопоиске.
Загадочная, потому что пишут - художник Антонин Сунгуров. Причем в одном месте пишут, что он жил в Китае и рисовал всяких этнографических китайцев, а в другом месте пишут, что он жил и в Париже и рисовал привлекательных молодых людей, и вообще был близок к кругу Кокто и гейской культуре. Опять же, обычно если в поиске набрать художника, то можно еще посмотреть у него картины, а тут вот только одна более-менее нормальная и выпадает (остальные - мелкие указатели). А картина мне понравилась - душевная...
Очень смешную фотожабу соорудили с Ахеджаковой по случаю победы в хоккее. Я вот думаю - в соответствующем сегменте рунета Ахеджакова давно подсознательно воспринимается как этакая баньши - что-то потустороннее, которое своим плачем и завываниями предвещает смерть и всяческие бедствия - тем, кого оплакивает. Куда там ее уже помещали? Простите нас, немцы? Простите нас, украинцы? Простите нас, американцы (это со вчера).
Пробовала читать супер-детектив Дж.К.Роулинг "Зов кукушки". Поскольку на лабиринте проходит акция (все еще), и я думаю - надо же уже понять, нужно мне этот цикл или не нужно... Буквально на первых страницах временная секретарша приходит к частному детективу Страйку, он на нее выбегает и сшибает, и она начинает падать с лестницы! Но он ее втащил за грудь. Вообще, это свежо. А когда вдруг потом детектив будет падать со скалы, секретарша его втащит за половой член?
Детектива поцарапала любовница. Но он умылся, смыл кровь, и "царапины стали выглядеть как следы от смятой подушки". Да?? А в Англии поди подушки обшивают лезвиями? Любовница "ворвалась к нему на рассвете, чтобы вонзить в него последние бандерильи, оставшиеся от ночного скандала". Живописно. Вообще, я, конечно, обожаю такие вещи, только не в плане супер-детектива...
,М.Л.Гаспаров "Филология как нравственность". Сборник статей, интервью. Для фанатов автора. В смысле, если кто интересуется, то лучше конечно читать "Записи и выписки" - там все в полном объеме и более-менее систематически. А это просто собрали с разных изданий обрывки и фрагменты из разных лет... Так что многое повторяется - автор радует устойчивостью взглядов. В любом случае, приятно было, наткнувшись на книжку, еще почитать размышлений Гаспарова о том, о сем - ну, то есть, о чем спросят. Спрашивали-то, понятное дело, все об одном и том же - ах, эта риторика перестроечных лет... Одна точка зрения по всей стране и вопросы, сами предполагающие соответствующий ответ - "мы такой варварский, бескультурный и позорный народ, мы репрессировали миллионы интеллигентов и изнасиловали миллионы немок, что вы думаете об этом, как филолог?!" - ну, в таком роде. Если все это скопом читать, так все так наглядно... Кто тут устоит под таким напором. Так что приятно, что человек хоть как-то выдерживал свою четкую линию, пусть и повторяя всем подряд одно и то же, одними и теми же словами.
"Зачем существует культура? Чтобы человек на земле выжил как вид - то есть сам уцелел и другим помог уцелеть."
"С чужой культурой мы знакомимся, как с чужим человеком. При первой встрече ищем, чтоу нас есть общего, чтобы знакомство стало возможным, а потом ищем, что у нас есть различного, чтобы знакомство стало интересным."
"К счастью, кроме потребности в привычном у человека есть и потребность в непривычном: она называется "любопытство", а вежливее - "интерес".
"Человечеству сейчас всего нужней наука взаимопонимания; а из истории мы знаем, что единство вкусов не раз сплачивало общество не меньше, чем, например, единство веры."
"Знание исторического процесса делает человека образованным, знание исторических анекдотов - культурным."
"Когда в массовой серии вроде "Школьной библиотеки" или "Классиков и современников" издается, скажем, "Евгений Онегин" без единого примечания, - это уже равносильно издевательству."
"- Что в нашем отношении к XIX веку вас особенно тревожит? В чем, на ваш взгляд, главная проблема? - В том, что его проходят в школе. Это самая надежная гарантия получить к нему отвращение на всю жизнь." читать дальше "История по-прежнему учит нас, если угодно, пессимизму: в том смысле, что из опыта предшественников ничего почерпнуть невозможно, но в то же время - и оптимизму, потому что, несмотря на это, человечество все-таки еще существует."
"- Чем был ХХ век в истории России? - Был цепью причин и следствий."
"Хорошо бы уточнить, что имеется в виду под интеллигенцией. Когда с одинаковой легкостью говорят "типичным русским интеллигентом был Чехов" и "типичным русским интеллигентом был Бердяев", то это понятие лишается всякого конкретного содержания."
"Согласитесь, что чаще всего мы начинаем спор именно с того рубежа, где пора его прекращать. А ведь до этого рубежа нужно сперва дойти."
"Если споры никогда или почти никогда не приводят к полному единомыслию, то зачем они нужны? Затем, что они учат нас понимать язык друг друга. Сколько личностей, столько и языков, хотя слова в них сплошь и рядом одни и те же."
"Нам ведь только кажется, будто мы читаем наших современников на фоне классиков, - на самом деле мы читаем классиков на фоне современников."
"Литература, как это ей и положено, изображает жизнь такой, как она есть (с той стороны, которая доступна писателю), а публицистика, - какой она должна быть (пол мнению пишущего)."
"В XVIII веке стало ясно, что в борьбе с природой человек победил. Потом обнаружилось, что же это значит: перестав быть рабом природы, человек стал рабом общества, только и всего. С тех пор главной заботой человечества стала борьба за выживание личности в обществе."
"Решать, что символично и что нет, - это дело нашего вкуса."
"Нам не потому нравится Пушкин, что он был великий поэт, но мы потому считаем Пушкина великим поэтом, что он нам нравится."
"Умение считаться со своими ближними - в самом широком смысле слова! - вероятно, и отличает культурного человека от образованного."
"Когда кто-нибудь слишком печется о том, как сохранить свою индивидуальность, то обычно эта индивидуальность бывает такая, что ее не стоит и сохранять."
"Времена подъема ищут идеал "золотого века" впереди, времена спада - позади."
"Классик" и "знаменитый писатель" - вещи разные. Классики - это те, кого сменяющиеся поколения перечитывают, перетолковывают и по этим толкованиям судят друг о друге."
"С убыстряющимся ходом истории мы все больше вынуждены признавать близкое по времени далеким по духу."
"Филология трудна не тем, что она требует изучать чужие системы ценностей, а тем, что она велит нам откладывать на время свою собственную систему ценностей."
"Когда мы берем в руки книгу классика, то избегаем задавать себе простейший вопрос: для кого она написана? - потому что знаем простейший ответ на него: не для нас."
"Книги отвечают нам не на те вопросы, которые задавал себе писатель, а на те, которые в состоянии задать себе мы, а это часто очень разные вещи. Книги окружают нас, как зеркала, в которых мы видим только собственное отражение; если оно не всюду одинаково, то это потому, что все эти зеркала кривые, каждое по своему."
"Лингвист различает слова склоняемые и спрягаемые, книжные и просторечные, устарелые и диалектичные, но не различает слова хорошие и плохие. Литературовед, наоборот, явно или тайно стремится прежде всего отделить хорошие произведения от плохих и сосредоточить внимание на хороших. От пристрастной любви страдают и любимцы, и нелюбимые."
"Творчество необходимо человеку, но при полной свободе оно просто неинтересно."
"Историю мерят столетиями не только от удобства десятичной системы. Сто лет - это три поколения, от деда до внука, то есть время живой памяти: о том, что было сто лет назад, человек еще может услышать от живых свидетелей."
"Кто занят творчеством, для того нет авторитета чужой мысли, он сам авторитет для себя и по инерции хочет быть авторитетом для других. Если угодно, у него психология самоутверждающегося подростка - пассионарная, как еще модно выражаться."
"Если перечитывать биографии великих писателей и художников, то обычно чувствуешь, что при всем преклонении перед таким человеком ты все-таки не хотел бы быть соседом с ним в коммунальной квартире. Ничего не поделаешь, такова экология культуры: если мы пользуемся продукцией завода, то должны терпеть, что он дымит и лязгает."
"Мы, часто считающие себя высокими интеллектуалами, тоже носители массовой культуры - разве что не в тех областях, что наши соседи. Право, собственная наша культура тоже неполна и эклектична, если мы не знаем эстрадных хитов и модных фильмов. А если мы их знаем, то даем ли мы себе отчет, как они в нас уживаются?"
"Каждый говорящий должен помнить, как могут поступить с его мыслями, и вести себя соответственно. Лучше всего - не бравировать отдельными высказываниями, а стараться донести до читателя всю свою систему. Это трудно."
"Сейчас никто не думает, как в средние века, что сын сапожника непременно должен быть сапожником, но все еще думают, что сын православного непременно должен быть православным; и от этого бывает много душевных неудобств."
"- Не пересмотреть ли нам канон классических авторов? - А его уже пересмотрели: вместо Фадеева проходят Булгакова, вместо Чернышевского - никого."
"В культуре чередуются полосы вкусов рационалистических и иррационалистических - это как чередование шагов правой и левой ногой."
"Если повезет попасть к хорошему учителю - это большое счастье. Но ведь учебники, а тем более научно-популярные книги для того и существуют, чтобы помочь тем, кому не повезло попасть к хорошему учителю."
"Как только аморальное слово или дело начинает восприниматься эстетически, оно перестает восприниматься морально."
"- В какую эпоху вы хотели бы жить? - Я отчасти историк, я представляю себе эпохи без иллюзий: все были ужасны. К нынешней я по крайней мере привык, в ней бы и предпочел остаться."
"Есть ритм обращения к тем или иным ценностям прошлого: видимо, это ритм развития культуры то вширь, то вглубь. Делая вдох, не надо думать, что выдох тебе уже не нужен, развивая одни духовные ценности - что тебе уже не понадобятся другие."
"Мы перечитываем не прошлое, а избранных его авторов; не их, а избранные из них страницы; воспринимаем их не полностью, а в тех элементах, которые входят в сегодняшний набор."
"Интерес - есть предмет принудительного насаждения, интересно - не значит легко."
"Какую природу рисует ребенок, впервые взявший карандаш? Домик."
"Ирония перед нами или не ирония - обычно очень трудно доказать."
М.Л.Гаспаров беседует с "Независимой газетой", 1991 год.
"- То приобщение к истории, о котором вы говорите, - может ли оно помочь нам выйти из нынешнего социального и культурного кризиса? Или "уроков истории" вообще не существует? - Существуют закономерности исторического процесса, выводимые из фактов. Но закономерность - это еще не урок. Урок - то, чему люди согласны учиться. А они обычно выбирают из истории только то, что подкрепляет их в уже выбранном ими поведении. Чем больше мы готовы принять в истории - как бы это ни было нам неприятно, - тем верней выбран нами наш путь. ...Сейчас об истории думают, пишут и спорят очень много, но, читая, видишь: исторические события по-прежнему делятся для спорящих прежде всего на приятные и неприятные. Одни отворачиваются от памяти о ЧК, другие - о Кровавом воскресенье. при таком отношении к истории ждать от нее уроков не приходится. Кто готов принять ответственность за все, что было с нами до нашего рождения - и за красный террор, и за белый, и за Салтычиху, и за Пугачева, - тот и может надеяться чему-то у истории научиться. Много ли нас таких?"